Инга замолчала, выжидательно глядя на меня — будто ждала каких–то идей. Но идей у меня не было. После трёх провальных попыток кражи идея могла быть лишь одна: оставить яблоню в покое и не косплеить Адама с Евой. Но тут кое–какая мысль у меня и впрямь возникла… пока смутная, но лучше, чем ничего. Под взглядом Инги я спросил: — Где именно упал дракон? — Что?.. — не поняла она. — Дракон, — повторил я. — Тот, на котором летел Гай. Вы знаете, где он упал? — Конечно, знаю, — удивилась Инга, — он теперь местная достопримечательность… — Отлично, — я встал из–за стола. — Хочу увидеть его труп. Мёртвый дракон лежал на окраине Эргендса, серебрясь под неправдоподобно яркой луной. Как и говорила Инга, он упал на дома, — а точнее, на лачуги, ютившиеся на отшибе; тут и смотреть–то было не на что, пока рухнувший исполин не «украсил» пейзаж (хотя не думаю, что неписи из местных трущоб радовались такому соседству). — Днём здесь полно мальчишек, — сказала Инга, когда мы подошли к дракону. — Они скатываются с него, как с горки. Я посмотрел на драконье крыло. Оно накрыло склон холма и, судя по сломанным веткам, разворошило сухостой. Крыло было больше туловища раза в два — мне пришлось повернуть голову, чтобы окинуть его взглядом. Остальная часть дракона распласталась на домах. Картина, честно говоря, завораживала: огромное тело лежит на развалинах, щетинящихся обломками. Лап я не разглядел, зато морда гротескно торчала из–под руин. Всюду выпирали балки, а кое–где печные трубы. Там, где крошево штукатурки не засыпало чешую, угадывался блеск — но не везде, а лишь местами: видимо, народ повадился отковыривать чешуйки, чтобы их продавать. — Он тут уже недели три, — заметила Инга и с облегчением добавила: — Хорошо, что во «Фрее» драконы не разлагаются… Рассеянно кивнув, я полез по обломкам на спину гиганта. Под моими ногами что–то хрустело и осыпалось. Достигнув наконец хребта, я встал между двумя шипами, на одном из которых висело платье. «Недоработка, — подумал я, взирая на предмет гардероба. — Платье–то вечернее, дорогое… Откуда бы ему взяться у обитателей трущоб?» Я сверху оглядел угловатые крылья. Перепонки на них различались отчётливо, дыр нигде не было. И никаких признаков окаменелости (их–то я и искал — точнее, опасался найти): ни на крыльях, ни на хвосте, ни на шипах. — Что вы там высматриваете? — полюбопытствовала Инга. — То, чего тут к счастью нет, — сказал я. Инга не поняла. Я слез с чудовища и пояснил: — Драконы во «Фрее» и правда не разлагаются, но начинают каменеть через двадцать–тридцать дней после смерти. Если бы этот красавец окаменел, я не смог бы его использовать. — А теперь разве сможете? Он же… — Мёртвый, я знаю. Тут Инга сообразила: — Вы надеетесь нанять некроманта? Бросьте, ничего не выйдет — в Эргендсе некромантов не осталось. Их всех давным–давно казнили. Уж вы–то как ментор должны знать… — Угу… — неопределённо буркнул я. Потом подумал и спросил: — Вы бывали в трактире «Исток»? Я почти не сомневался, что ответом будет «нет»: женщины таких мест сторонятся. Но Инга меня удивила: — Я там резалась в карты. Разок выиграла по–крупному, а потом… — она смущённо умолкла. — Понятно, — сказал я, бегло смекнув, почему Инга на мели. — Значит, мне не нужно объяснять, где это. — Хотите, чтобы я туда пошла? — Причём немедленно. Найдите хозяина трактира, Окто Ферзюбря. Скажите, что Хьюнг приготовил ему подарок. Пусть Окто пошлёт с вами своих головорезов — желательно арбалетчиков… и пускай они смажут свои стрелы сонным зельем. — Сонным зельем?.. — удивилась Инга. — Именно, — подтвердил я. — Вы приведёте их на южный берег реки Стратер, за игорным домом Цолфи. Знаете, где это? Инга кивнула. Не слышать про Цолфи она не могла; и про Ферзюбря, и про Цолфи слышали даже те, кто ни разу не посещал «Фрею». Эти неписи — особенные: адаптивные и способные к саморазвитию. Фактически это ИИ нового поколения, взаимодействующий с геймерами почти на равных. С ним нескучно общаться, а ответы его настолько вариативны, что диалоговое дерево тут уже не построишь — скорее, получится «диалоговый лес». — Отлично, — подытожил я. — Будьте там не позже полуночи. — Южный берег реки Стратер, за игорным домом Цолфи, — размеренно сказала Инга. — Быть там не позже полуночи вместе с арбалетчиками Ферзюбря… Ладно. Я слегка удивился такой исполнительности. Инга с вызовом напомнила: — Вы же сами сказали — без «почему» и «зачем». Как видите, я следую правилам. Остаётся лишь узнать, настолько ли вы хороши, чтобы их устанавливать. «Скоро узнаем», — подумал я. Из разрушенных трущоб мы с Ингой пошли в разные стороны: она — исполнять моё поручение, я — подтверждать своё право устанавливать правила. — Сны, покупайте сны! — доносилось из парка. — Сладостные, возбуждающие, вещие — на любой вкус! Лучшие сны во всем Эргендсе! Сны, покупайте сны!.. Я поднялся со скамьи и направился туда, откуда доносился голос. Парк почти в точности копировал тот, где я оказался после входа во «Фрею»: программисты использовали схожий код. Звенели фонтаны, пестрели в свете фонарей цветники. Жимолость тоже была в наличии. Продавца снов я заметил сразу. Толстый низенький мужичок с небритой физиономией никак не соответствовал образу того, кто торговал волшебством. По замыслу разработчиков ему было всё равно, что продавать — дешёвые сувениры или чужие сны. Поравнявшись со мной, он вкрадчиво произнёс: — Сдаётся мне, уважаемый, ты в этом парке неспроста. Тянуть я не стал — сразу достал горсть монет: — Мне нужен сон ребёнка. — Сон ребёнка? Дороговато будет… Детские сны безмятежны, чисты, как первый снег в конце ноября… — Давай без прелюдий, — жёстко перебил я. — Сколько? Маска добродушного волшебника вмиг слетела с лица торговца. — Есть печальные сны, есть радостные, — деловито сообщил он. — Тебе какой? — Конечно, радостный. Чем радостнее, тем лучше. — Десять ирллингов. Хороший, радостный сон… К тому же настоящий, а не какая–нибудь подделка. Целых три мага трудились над тем, чтобы скопировать его через Астрал. Я отсчитал нужную сумму и высыпал монеты в ладонь торговца. Тот, порывшись в кармане, вынул пробирку с искрящимся сонным эликсиром. — Ты бы этим не увлекался, — предостерёг меня торговец, когда я, взяв эликсир, уже собрался идти дальше. — Детские сны расслабляют, притупляют бдительность… В один прекрасный день и сам не заметишь, как смотришь на мир глазами ребёнка. А это опасно. — Чем же? — спросил я, хотя знал ответ: создавшие торговца программисты схалтурили — он «не помнил», что этот странный диалог мы ведём не впервой. Торговец улыбнулся — зло, цинично. Сказал, обращаясь уже не ко мне, а в пустоту: — Нельзя терять бдительность в мире, где продаются сны. И зашагал прочь. «Да ты сам часть моего сна, — подумал я. — Человечество купило себе сон под названием ВИРТУС — и полюбило его больше, чем явь». Но вслух я ничего не сказал — торговец всё равно ни черта бы не понял. Я свернул на другую аллею и пошёл вперед, мысленно считая шаги. На тридцать пятом шаге остановился, раздвинул кусты и вышел на безлюдную, окружённую вязами поляну. Торговец снами среди геймеров прослыл жуликом: выпитый эликсир ничего не даёт. Но фишка в том, что эликсир не нужно пить самому. Встав между вязами, я нашёл место, где тень была гуще обычной и к тому же слегка дымилась: хотя дымом не пахло, его кольца вздымались в свете единственного фонаря (кстати, именно фонарь и навёл меня однажды на мысль, что с этой поляной не всё гладко: я бродил тогда по парку, увидел фонарь и задался вопросом, зачем его здесь поставили — в стороне от аллеи?). — Выходи, Страж, — сказал я. — У меня есть для тебя сон. Тень всколыхнулась, вздыбилась, обрела очертания. Перестала быть тенью и шагнула ко мне: — Это ты, вор? — Я, я… — сказал я. — Соскучился по твоей дымчатой роже. Энписи засмеялся густым басом. В отличии от торговца, «амнезией» он не страдал.