Глава седьмая Ему вдруг показалось, что она дрожит. Такое возможно? Пешка — едва ли живая. Эрг протягивает руку и легко кается её пальцем. — К пешке моей примеряетесь? — усмехается Грей. — Что ж, можете забирать. Цена ей невелика. Привычные слова в этот раз звучат по-другому. Цена сознанию колеблется, не опускаясь ниже назначенного уровня. Цена жизни — … Кому дано назначить её? История неумолима. Гласит, увековечивая: «В век современного развития государства утратили прежние ценности, сменили идеалы. За сохранение целой нации борьба давно уже не ведётся. А жизнь отдельно взятого человека не стоит и гроша. Торговля поднялась на тот уровень, когда купить, продать и обменять можно всё, что угодно. Кто-то сдаёт в аренду целые семьи, чтобы отработать долги. Купить человеческую жизнь можно почти задаром». Если сами они перестали ценить друг друга, то чего можно ждать от обычных киборгов с встроенными ими же (людьми) программами поведения? Девочка смотрит на него, не отрываясь. И Эрг впервые в жизни чувствует сомнение. По ходу игры сейчас ему положено её «съесть». Всего лишь пешка… А грей взамен возьмёт фигуру. Неравноценный обмен. И через несколько ходов Камелиус начнёт атаковать. Тогда фигуры будут сыпаться одна за другой. И очень скоро наступит финал. Тот, которого все ждут. Эрг молча сканирует объект. Восемь лет, зовут Ариана. Посещает школу, первый класс. Воспитывается в полной семье. «Как же тебя угораздило?» — думает он. «Я вместо матери», — слышит он тонкий голосок. Откуда он идёт? «Моё сознание говорит с тобой». Это девочка. Ариана. Осколками разума подключилась к его программе. Ещё слишком жива. А как же правила игры? Даже в идеально составленной программе бывают сбои. «Что с твоей матерью?» «Болезнь. Она не смогла сегодня выйти. Пришлось мне. Я — старшая в семье». Внутри — вибрация. Нездоровая, напоминающая помехи в микросхеме. А скрежет, будто острым ножом по металлу. «Ты знала». «И ты знал…» Глава восьмая Эрг поднимает руку вверх. — Снова тайм-аут? — Камелиус Грей недоволен. — Зрители ждут. Пора разворачивать игру. — Сворачивать, — поправляет Грей. — Что?! — Сво-ра-чи-вать. Вы меня правильно поняли, господин Грей. Шум и недовольный ропот. Зрители слышат всё. — Мы только вошли во вкус, — напоминает Грей. — И потом это не в наших правилах. — Не в ваших, господин Грей, — снова поправил Эргономик. — Я изучал правила подробно. Игрок всегда может уйти досрочно, забрав с собой фигуры. — Но тогда вы все отправитесь на свалку. — Да. А вы не получите ни гроша. Жалкая перспектива. Камелиус Грей ещё ни разу не уходил с игры без победного приза. — Зачем вам это нужно? — спрашивает он. Но Эрг безмолвствует. — Долбанный мусорщик! — Поосторожнее со словами, господин Грей. Ваши поклонники не любят грубостей от поколения бьюти-киборгов. Грей несколько секунд анализирует происходящее. — И так, вы готовы выйти из игры, добровольно отказавшись от победы и приза? — Да, и забрать всю команду, включая вашу, с собой, — Эргономик твёрд, как никогда. — Что ж, вам всё равно была положена свалка. Добро пожаловать в утилит! — с этими словами Грей поднимается и под мощный рёв трибун покидает игровое поле. «У меня был шанс, — размышляет Эрг. — Собственное место на свалке. Свобода и покой. Я выбрал другое». Утилит — не то, что свалка. Утилит — переход в вечность. Иную вечность. И он пойдёт туда не один. Вместе со всей командой. Своей и той, что по ту сторону. Ни призов, ни победителей. Мусору — место! Им говорили, что система совершенна. Сбои практически исключены. Что же, в таком случае, происходит? Может ли чувствовать боль механизм? И если да, то о чём это может говорить? Его пора списать в виду того, что система не справляется с психоэмоциональной нагрузкой? Или, напротив, отказ от привычных действий, обусловленный сильнейшим эмоциональным потрясением, говорит в пользу развития его системы высшей нервной деятельности? Люди всегда могли чувствовать. Именно за это и поплатились. Век новых технологий сменил привычный быт. Есть программы и коды. Именно они определяют жизнь. Эта система долгое время стоит незыблемо. Но неужели и ей может прийти конец? Эргономик не в силах ответить на эти вопросы. Мир не стоит на месте, времена подвержены изменениям. Возможно, скоро они ступят на порог новых открытий. И новые революции сметут прежний уклад, разрушат традиции, устои. На смену идеальным механизмам придут другие, несовершенные. Ну, а пока игра остановлена. И у него есть право забрать с собой всех оставшихся на доске. Мусор… Эпилог …Когда погасли свечи, и холодный полумрак окутал мир, фигуры и пешки — все вышли из игры, став одним целым. Груда безжизненных тел валялась прямо на земле. А внезапно врывающийся порывами ветер поднимает их, словно пыль, и опускает вновь. Эрг бредёт, не спеша, оступается, наткнувшись на одного из недавних участников игры. И снова проходит мимо. Скоро этих следов прежней жизни не останется. Как не останется и воспоминаний об этом дне. Ничего, что могло бы войти в историю. Ночь однажды подойдёт к концу. Где-то далеко на горизонте пробудится первая заря. Эрг поднимет глаза к небу — тёмное, спокойное, оно-то, наверняка, знает, что нужно делать. Но никому не скажет. Таков порядок. Порывшись в кармане, Эрг достаёт маленькую «пешку». — А тебе предстоит сделать ещё много шагов в этой большой жизни, — с этими словами он опускает её на землю. «Пешка» растёт на его глазах, пока не достигает своего обычного роста. Улыбнувшись ему, она машет рукой, и в то же мгновение убегает от него вперёд и вдаль — туда, где, как он знает, ещё осталось место для людей — пусть не так много, но всё же… Свалка. И там тоже есть жизнь.