— Я поняла, — поспешно согласилась Яна. И решила втереться в доверие: — Вы и уколы делаете, и еду разносите… — Я еще и полы мою, — обернулась в дверях женщина. — А кто будет все делать-то? Отделение очень тяжелое — ожоговое, дураков-то мало здесь работать. Медсестра загремела своей тачанкой дальше по коридору. Яна взяла в руку погнутую алюминиевую вилку и подцепила кашу. Есть ее можно было только с большого голода. Крупа была самая дешевая с большим количеством шелухи черного цвета и еще какого-то овса. Мало того, что каша была абсолютно несоленая, видимо, для придерживающихся диеты, так еще и холодная. В подливе, пахнущей действительно мясом, теоретически должны были присутствовать два-три кусочка оного. Но не присутствовали. Яна даже начала подозревать, что подлива изготовлена из мяса, на котором был сварен перловый суп, подававшийся на обед. Яна вообще-то проголодалась, но все-таки кашу есть не смогла, отложила вилку. Да и мутный компот из сухофруктов не внушал ей доверия. В ее палату снова постучали. «Прямо проходной двор какой-то», — подумала Яна, но крикнула: — Войдите! Заглянул Никита. Причем одетый в красивый костюм. Он был даже при галстуке, чем удивил Яну. — Ого! При параде? Откуда костюмчик? — Друзья принесли. Я уезжаю на съемку, а это тебе. — Он втянул за собой тележку, заставленную разной едой, отнюдь не больничной, по центру возвышался огромный букет роз. У Яны даже глаза расширились. — Ничего себе! — Думаю, местную гречневую кашку ты есть не стала. Никита оглянулся по сторонам. — И по пятьдесят граммов нам после пережитого не повредит, — достал он бутылку дорогого коньяка и два пластиковых стаканчика. — А как же твоя съемка? — поинтересовалась Яна. — Пятьдесят граммов меня, старого алкоголика, не выбьют из колеи. Шутка! — За что пьем? — спросила Яна. — Предлагаю очень актуальный пост. За выздоровление, конечно! — Поморщившись (руки-то, видно, болели), Никита открыл бутылку и разлил коньяк, но явно не по пятьдесят граммов, скорее по сто пятьдесят. — Бинты из-под рукавов не видно? — Да вроде нет. Но красными ладошками ты лучше не маши. Да и брови у тебя опалены, и лицо красное, а сейчас от коньяка еще краснее будет, — перечисляла недостатки в его внешнем виде Яна. — Ты не представляешь, какие чудеса творят у нас, в Останкине, гримеры, — сказал Никита, подмигивая ей. Яна сползла с кровати, сунула ноги в валенки, воодушевленная видом вкусной еды, сделала шаг, скользя подошвами по линолеуму: тут же ухватилась за мощное плечо Никиты. — Больно? — сочувственно спросил он. — Терпимо. Я думала, будет хуже… Помоги мне дойти до раковины, — сквозь зубы попросила Яна. — Может, не надо? — заволновался Никита, но Яна упрямо скользила вперед. — Тогда держись за спину, за руки не надо, — попросил, в свою очередь, Никита, и они оба закатились в ненормальном смехе, комментируя ситуацию, мол, битый небитого везет… — Надо же хоть умыться. Ко мне кавалер с цветами и коньяком пришел, а я лежу немытая, нечесаная, — пояснила свои действия Яна. Она подняла глаза в зеркало, висящее над раковиной, и остолбенела. Вроде в палате в данный момент находились двое — она и Никита. Тогда откуда же тут оказалось отражение какой-то изможденной женщины с бледным лицом, с глазами в пол-лица без ресниц и без бровей? Светлые волосы были почти сожжены и образовали пряди разной длины, а некоторые особо короткие пряди торчали ореолом над головой. — Кто это? — испугалась Яна, отшатнувшись от зеркала. Наконец сообразила, что видит собственное отражение. — Никита, ты преступник! Почему не сказал, что я так паршиво выгляжу? Это же кошмар! Где мои роскошные волосы и длинные ресницы? — А ты думала, что обгорел только я? В пламени мы были оба! А вообще-то не переживай, все отрастет. — Какой ужас! — Яна даже забыла, что подошла умыться. — Пошли отсюда, — оттащил ее от зеркала Никита. Яна выпила коньяк залпом скорее с горя, чем за здоровье, и взяла кусок дыни. Ее взгляд снова привлек оплавленный акрил на ее пальцах. — У меня руки словно у инопланетянина, с присосками… — Эту проблему я сейчас решу, — засуетился Никита и начал доставать какие-то напильники, ножницы и скальпель, раскладывая их на сервировочном столике, словно маньяк, готовящийся к расчленению тела. — Я же тебе обещал, что помогу. Дальнейшее действие скорее напоминало выступление клоунов, причем начинающих. Никита забыл о своей съемке, отключил все время звонивший сотовый и вошел в раж. Жуткие ногти никак не хотели состригаться! Ножницами их вообще нельзя было зацепить, наждак тупился, а скальпелем Никита боялся отрезать палец Яны. Но он дал слово даме, и его было не остановить. Никита не знал, с какой стороны ему подлезть к испорченным ногтям Яны и каким способом освободить ее от них. В конечном итоге он чуть ли не залез на нее, зажав ее руку между коленями, и наконец освободил ее от одного ногтя. Именно в это время, заплатив охране сто рублей, чтобы ее пропустили в неурочное время навестить подругу, Ася подошла к палате. — Да! Да! Никита, продолжай! Очень хорошо! — кричала Яна, и Ася замерла на пороге, остолбенев. — Получилось! Подожди, давай я так. Что, больно? Извини. Давай я просуну твою руку глубже! Сейчас зажму коленями… Прогнись! Вот, хорошо! — вторил Яне мужской голос. — Никита, давай! Нет, возьми глубже… Освободи меня! Очень хорошо! Ася не знала, куда ей деваться. Она никогда не вошла бы в помещение в такой интимный момент (а момент, судя по доносившимся до ее ушей возгласам, был именно интимным) и поэтому, отодвинувшись в сторону, принялась скромно ждать окончания оргии. Бесчинство в палате Яны продолжалось довольно-таки долго, потом раздался вопль облегчения и слова благодарности: — Ты гений, Никита! Лучше всех! Ты мой герой! Какое же удовольствие снова ощутить себя женщиной, а не старухой Изергиль! Давай выпьем за тебя! На посошок! Давай, я тебя поцелую! Все, иди на свою съемку! — Мы еще встретимся? — Думаю, что нет. У меня есть жених, и это серьезно, — имела еще наглость вспомнить Яна. Дверь палаты резко распахнулась, Ася вздрогнула и прижалась к стене, слившись с ней в своей неяркой одежде. Мимо нее с красными щеками и горящим взглядом прошел ее клиент, решительной походкой направившийся на выход. Ася дала Яне немного времени привести себя в порядок и робко постучала в палату. — Да, да! — донеслось из-за двери. — Привет, к тебе можно? — просунула голову Ася. — О чем разговор? Конечно, проходи! — ответила Яна, вальяжно развалившаяся на кровати, рядом с которой стоял столик с кучей фруктов, сладостей, деликатесов, украшенный еще и роскошными цветами. Перехватив взгляд подруги на все это великолепие, Яна рассмеялась. — А ты думала, что твоя бедная больная подружка умирает от голода над тарелкой овсянки? — Да, ты нигде не пропадешь, — задумчиво протянула Ася, присаживаясь на стул. — Угощайся! Хочешь выпить? — Я за рулем. — Скучный ты человек, Ася, — взяла виноградину Яна. — Зато ты веселишься за двоих. Тебя чуть не поджарили! А я чуть с ума не сошла. — Не поджарили же? К чему тогда убиваться? Я даже ходить могу. Вон мне и обувку подобрали, — кивнула на валенки Яна. — Думаю расшить их стразами, тогда они больше пойдут к моему образу. Ася внимательно посмотрела на нее. Яна сейчас была чем-то похожа на Никиту — обгоревшие брови, ресницы, ореол взлохмаченных волос, красные щеки и возбужденный взгляд. — Краска стыда… — тихо сказала Ася. — Что? — не поняла Яна. — Да я так… о своем… — А… — Яна взяла свой пластиковый стаканчик и допила коньяк. — Откуда пиршественный стол? — Как откуда? Сейчас так в больницах кормят. Шутка! Твой клиент притаранил и фрукты, и цветы. Похоже, он запал на меня, сама не знаю почему. Но в моем возрасте такое весьма льстит. Хотя, может, он просто испытал шок при виде своих траурных венков? А потом еще и головой ударился об асфальт. Вот и решил, что это знак, будто я послана ему судьбой. — Скорее чертом послана, — отметила Ася. — А ты что, завидуешь? — Что ты! Мне некогда! Я весь день в суде и в следственном управлении провела. Кстати, с моего клиента, с Никиты Глебовича, сняты подозрения в какой-либо причастности к самоубийству Надежды Быковой. — Браво! Мое самопожертвование принесло результаты. Я растормошила осиное гнездо! — заулыбалась Яна, жуя ветчину с шампиньонами. — Скажи, а как ты относишься к Карлу? — вдруг спросила Ася. — К какому? — выдала Яна, все так же безмятежно улыбаясь. Ася даже дар речи потеряла. — К Штольбергу. — А… Положительно отношусь. А что? И почему ты так на меня смотришь? Откуда я знаю, о каком Карле ты спрашиваешь. Я, между прочим, тоже Карловна. Может, ты интересуешься, как я относилась к своему отцу? Мало ли в Бразилии донов Педро… — засмеялась Яна, чуть не подавившись ветчиной. — Потом, надо сделать скидку на то, что я еще нахожусь в состоянии пережитого шока.