Яна с ужасом всматривалась в лица женщин и не видела на них ничего. Абсолютно полное отсутствие эмоций! Тетки даже не смотрели на несчастную жертву, а только внимали своему учителю. Лишь на лице Аллы читалось некоторое замешательство, ведь она единственная общалась с Яной по-человечески, и в данный момент ей было ее немного жаль. Но рассчитывать на снисхождение с ее стороны не приходилось. — Я знаю, сестры мои, что вам тяжело и страшно, но вы доверились мне, и я веду вас. Сейчас вы должны сделать простой выбор: я или эта самозванка. Итак? Первая женщина приблизилась к Глебу Порфирьевичу и протянула к нему негорящий факел, словно эстафетную палочку. — Вы, учитель! — торжественно произнесла она. Женщина зажгла свой факел от факела учителя. Затем и остальные, включая Аллу, повторили ритуал, точно так же ответив на вопрос, выбрав своего бога. Теперь фанатички стояли с зажженными факелами и плотным кольцом окружали Яну. Она была поглощена страхом с головы до пят. Меньше всего Яне хотелось сгореть заживо вот так вот нелепо и глупо, но и сделать она ничего не могла. На ее глаза навернулись слезы, и огни от факелов слились в сплошную светлую полосу. — Сделайте это, сестры мои! Ну же, единым порывом! Все как одна и никто в частности! — подначивал учитель, сам отступая в тень и, видимо, собравшись остаться чистеньким. Один из факелов начал мигать, что в темноте выглядело очень красиво (на дворе стояла глубокая ночь). Нет, мигал не факел. Присмотревшись, Яна не поверила своим глазам: к ним направлялись две машины с мигалками. «Неужели спасена?» — мелькнула у нее спасительная мысль. Учитель тоже заметил приближающиеся машины и прокричал истошным голосом: — Скорее кончайте ее, курицы! Женщины даже на такое грубое обращение не отреагировали должным образом, все еще намереваясь поджечь жертву. Они точно находились в каком-то то ли наркотическом, то ли психическом опьянении. Явно были зомбированы. Только Алла обернулась в сторону учителя и удивленно спросила: — Вы куда? Учитель, стойте! Девочки, он убегает! Остановитесь! Сюда едет милиция, а вы совершаете преступление! Яна энергично закивала головой в знак согласия. Несколько женщин остановились в недоумении, но одна, самая старшая и толстая, смело бросилась к Яне. «Старшая жена гарема», — мысленно дала ей кличку Яна, но это не спасло ее от огня факела. Потому что толстая женщина споткнулась и упала прямо на солому у ног Яны, которая моментально вспыхнула и затрещала. Женщины только сейчас вышли из спячки и кинулись в разные стороны с громкими криками. Толстая дама каталась по земле и причитала голосом с надрывом: — Я сделала это! Для тебя, учитель! Я люблю тебя! Пусть сгинут все ведьмы и освободят тебе светлый путь! Яна даже заслушалась ее, не сразу сообразив, что огонь уже подбирается к ее голым пяткам. Машины с мигалками остановились в непосредственной близости. Все двери одновременно открылись, и из автомобилей посыпался во все стороны народ. Яна хотела кричать, чтобы привлечь к себе внимание, но не могла издать ни звука, напрасно напрягаясь и вращая глазами. Она с удивлением увидела в бегущей толпе бледную, словно смерть, Асю (ей только косы в руках не хватало для завершения образа) и перебинтованного Никиту. Остальных мчащихся в ночи мужчин Яна не знала, да у нее и не было времени их разглядывать. По всей видимости, они были работниками милиции. Но почему-то они кинулись врассыпную за убегающими в разные стороны визжащими женщинами в белых одеждах. Со стороны сцена напоминала этакую вакханалию. Или народный праздник в ночь на Ивана Купала: молодые девки в белых рубахах играют в пятнашки с женихами, кто кого догонит, тот на том и женится. Совет да любовь, одним словом. А костер горел по всем правилам. Вот только прыгать через костер никто не собирался, да и над костром висела вовсе не «масленица» — чучело-девка, а длинноногая белобрысая девица с заклеенным ртом. Огонь уже доставал до длинных волос Яны, она даже слышала, как они трещали, и чувствовала неприятный запах паленой курицы. Но почему-то никто не спешил ей на помощь! По всей видимости, приехавшие решили, что ей все равно конец, если уже не крышка, так как не заметить ее на столбе, объятом пламенем, в темноте было невозможно. Ася, неотрывно глядящая на нее, споткнулась, упала и встать больше не смогла. Яна поняла, что и правда пришел ее конец. Она слишком хорошо знала свою подругу: в минуты опасности и высшего нервного напряжения ту просто-напросто охватывает паралич, и Ася бывает уже ни на что не способна. Бедная Яна кожей чувствовала жгучие языки пламени и мысленно прощалась со всеми своими близкими. Перед глазами вдруг всплыло обиженное лицо Штольберга. «Мы так не договаривались. Ты рано или поздно обещала стать моей женой и вести себя хорошо. Какого тогда черта ты стоишь здесь привязанная, да еще и горишь?» — вот что примерно говорил ей Карл. В дымке поднимающегося горячего воздуха Яна увидела, как к ней прямо в огонь метнулась высокая фигура Никиты. Кто-то кричал ему в спину: — Куда ты, дурак? Сгоришь! Ей уже все равно не поможешь! Еще мгновение, и Яна всем своим телом почувствовала вес его тела. Вокруг него бушевало пламя, отбрасывающее блики на его сосредоточенное и в тот момент просто прекрасное лицо. Он разрывал веревки, сковывавшие ее тело, орудуя руками и перочинным ножичком. Яне было абсолютно нечем дышать от поднявшейся волны горячего воздуха и его сильных объятий. А Никита мужественно совал голые руки, одна из которых была в бинтах, в самое пекло и продолжал резать веревки. Яну уже пронзала жгучая боль в босых ногах, словно они стояли на раскаленной сковородке, и она уже почти теряла сознание, когда вдруг раздалось угрожающее шипение и на горящий столб обрушились струи пены, несущей прохладу и успокоение ошпаренной коже. В тот же момент Никита обрубил последнюю веревку и вынес обмякшее тело Яны из клубов дыма и пара, уложил на землю. Она не могла пошевелиться, но не из-за ожогов, а из-за того, что у нее затекло все тело. Никита склонился над Яной, с тревогой всматриваясь в ее лицо. — Жива? А та понимала одно: если бы не он, ей бы уже не пришлось отвечать на этот вопрос никогда в жизни. Для нее Никита явился ангелом-спасителем, и в данный момент над его большой головой с копной светло-русых волос светился нимб. Яна поморгала глазами с обгоревшими ресницами, смахнув пепел, застилающий глаза, и, вглядевшись, увидела языки пламени, вырывающиеся из-за спины Никиты. — Ты горишь… — будничным голосом сказала она, понимая, что ее опять не услышат. Тут их окружили люди, Никиту накрыли брезентом и стали нещадно колотить по спине, сбивая пламя. Ася, так и не вставшая с коленей, подползла к Яне и дрожащим голосом спросила: — Жива? Яна сердито скосила глаза к носу, тем самым пытаясь показать, что рот у нее заклеен скотчем. Но Ася не видела пленку, что было неудивительно, ведь все лицо Яны покрывал аккуратный толстый слой сажи и гари. — Яна, что с тобой? Почему ты молчишь? — совсем перепугалась Ася, поскольку ее подруге такое гробовое молчание было совершенно не свойственно. При том Яна еще и извивалась, как уж, и корчила страшные гримасы. — Люди, помогите! У нее шок! — закричала Ася. И она схватила Яну за волосы, где-то в глубинах памяти отыскав информацию, что при судорогах надо держать человека за голову, чтобы он ее не расшиб. Вот тогда-то ее пальцы и скользнули по гладкой поверхности скотча. Ася склонилась над лицом Яны. — Да тут какая-то пленка… Ой, у нее же заклеен рот! — радостно воскликнула Ася и принялась пытаться зацепить ее край своими короткими ногтями. «Ну, слава богу! — нахмурилась Яна. — Эх, если бы у меня был насморк, то я бы уже давно задохнулась, а все бы посчитали, что сгорела или отравилась угарным газом». Наконец Ася зацепила край скотча и потянула его на себя. У Яны от боли даже глаза на лоб полезли, а тут еще рядом раздался голос Никиты: — Не снимай. Красивая девушка, и ей лучше, когда она молчит. Ася рванула пленку, и слезы градом потекли по щекам Яны, оставляя светлые дорожки на покрытых гарью щеках, из потрескавшихся губ сочилась кровь. — Яночка, извини, — прошептала Ася. Яна подняла руку, чтобы поправить волосы, свалившиеся ей на лицо, и с ужасом уставилась на нее. Во-первых, руки тоже были все черные, только на худых запястьях остался белесый след от веревок, во-вторых, они тряслись, словно она только что воровала кур с колхозной птицефермы. Но не это поразило Яну так, что она даже в лице переменилась. Ее длинные, наращенные, акриловые ногти под действием огня оплавились и превратились в огромные безобразные крючки, словно когти у хищной птицы. И тут еще Никита, увидев это, стал смеяться, как человек, только что переживший нервный стресс. Вот прямо лежал на земле рядом под слегка дымящимся брезентом и ржал, как ненормальный. Яна недовольно покосилась на него. — Чего смеешься? У самого дым идет сзади… Может, не весь огонь потушили? — Ты похожа на Бабу-ягу. Играть ее можешь без грима, — продолжал веселиться Никита, выглядевший, правда, отнюдь не лучшим образом. Не надо было быть специалистом по ожогам, чтобы увидеть: руки его довольно сильно пострадали от огня, причем на них болтались ошметки обгоревших бинтов от предыдущей травмы. Яна надулась. Она понимала, что именно этим рукам, которые Никита бесстрашно засунул в огонь, она обязана жизнью. — Вот как раз актриса из меня никудышная, раз этот мерзавец смог-таки меня просчитать… — разлепила она окровавленные губы. К ним подошел мужчина с видом всезнающего и всепонимающего человека. — Ну что, а теперь в больницу? — Вы меня спрашиваете? — удивилась Яна и покосилась на невменяемо веселящегося Никиту. — Вот ему точно надо, у него шок! — Эх, Яночка, у меня от тебя шок! — ответил тот. — Не первый раз видимся — и снова при каких обстоятельствах… — Вот третьего раза точно не надо! — отметила Яна, не зная, куда спрятать от людских глаз свои обезображенные руки. — Грузи обоих! — крикнул мужчина, и к ним поспешили люди с носилками. Яна, наконец-то придя в себя, явственно ощутила боль в ногах от полученных ожогов, и эта боль пронзала ее тело насквозь на каждой кочке плохой дороги. Их с Никитой привезли в ожоговое отделение одной больницы, но разместили в отдельных платных палатах, за которые Никита сразу же расплатился своей кредитной карточкой. Он, правда, просился в одну палату с Яной, но ему строго ответили, что здесь ему не мотель, а лечебное учреждение, и больные тут лежат, разделенные по половому признаку. Яну накололи чем-то обезболивающим, успокаивающим и снотворным, и она отправилась в гости к сказочнику Оле Лукойе, который на сей раз подарил ей сон под названием «Черная дыра». Глава 8 Утром она проснулась со страшной головной болью и в полностью разбитом состоянии. Голова кружилась, во рту все пересохло, горло и нос страшно болели — видимо, от вдыхания горячего воздуха она получила ожог. Яна с тоской осмотрела свое бренное тело, облаченное в больничную одежду, и на перебинтованные выше колен ноги. Мысли в голове шевелились вяло. «Кто это меня переодел? Вот медики дают — накачали какой-то дрянью, одежду забрали, ироды… Что-то я себя неважно чувствую. Интересно, а выгляжу так же хреново, как и чувствую?» Яна спустила ноги с кровати и попыталась сделать хоть один шаг по направлению к зеркалу, висящему над раковиной в углу палаты. Ноги ее пронзила острая боль, и Яна плюхнулась обратно в кровать. «Так, так. Все-таки погорели мои ноженьки…» Яна перевела взгляд и печально уставилась в потолок, такой белый, больничный и скучный. Она очень не любила больницы и терпеть не могла валяться без дела! А тут все совпало — и больница, и ее обездвиженность, что не прибавило ей настроения, естественно. Дверь в ее палату отворилась, и вошел Никита в не менее плачевном виде. На его мощные плечи был накинут застиранный больничный халатик. Руки по локоть перебинтованы, на лице синяки, царапины и красная обгоревшая кожа, смазанная чем-то жирным, блестящим. — Привет, — хмыкнул Никита, улыбаясь. — Доброе утро, — повернула к нему голову Яна. — Меня поклонники завалили гостинцами, и я вот принес тебе… — Никита, морщась от боли, залез перебинтованной рукой в карман и вытащил горсть дорогих конфет.