— Нет, не уедете, — сказал барон насмешливо. — Не уеду? — кавалер стал наливаться знакомой ему упрямой решимостью. Он пристально глядел в глаза барона. — Кто ж меня остановит? — Не нужно надувать щёки, кавалер, — сказал фон Виттернауф. — Оставите это для заносчивых сопляков. Не я буду вас останавливать. А кое-кто посильнее. — Да, и кто же это? — Да вы сами кавалер, — засмеялся барон, — ваша жадность или ваше честолюбие. Кто-то из них. Вы же жадный, кавалер, жадный. — Не жаднее других, — бурчал Волоков. — Жаднее, много жаднее, я о вас поспрашивал, кое-что узнал. Вы из тех солдат, что скопили денег на старость, много знаете вы таких солдат? Нет! Все старые солдаты бедны как церковные мыши. За небольшие деньги вы взялись за страшное дело, и сделали его, извели упырей. Пытали и жгли лютых ведьм. От вида которых другие теряли рассудок. А когда вам пообещали рыцарское достоинство, так вы в чумной город полезли. В чуму! Да ещё, уж не знаю как, заставили или уговорили людей с вами пойти. Я сам не трус, бывал в битвах и сражениях, но в чуму я бы не полез даже за графскую корону. А вы полезли и за меньшее. Что это было: ваше честолюбие или вы там пограбить собирались, я не знаю. Но вот предложить то, что вам нужно, то что вы любите, я смогу. — Деньги? — спросил кавалер. — Нет, денег у герцога нет, — отвечал барон. — А вот земля у герцога есть. — Земля? — это меняло дело, Волков задумался. Теперь он уже не был так грозен и упрям. — Добрая земля никому, конечно, не помешала бы. — Нет-нет, я не говорил про добрую землю с мужиками, земля, скорее всего, будет малолюдна и небогата, — остановил его размышления барон. — Да, и зачем она тогда мне? — спросил Волков. — Богатой вы свою землю сделает сами, попозже, а вот приставку к вашему имени она вам даст сразу, как вам, например: «Кавалер Иероним Фолькоф фон Клеве или кавалер Иероним Фолькоф фон Вюзбах. Или…» Это было странное чувство. А ведь кавалер и вправду задумался. Кому-то это показалось бы смешным, но эти имена мест из уст барона звучали для него как волшебная музыка. Он, если честно, ещё получал удовольствие, когда его прилюдно величали божьим рыцарем, совсем не наскучило ему это. А тут ещё и эта чудесная приставка «фон». Да, и в правду, предложение барона было заманчиво. — Ко всему, гарантирую вам в будущем расположение моё и канцлера земли Ребенрее, а, может, и самого курфюрста. Он забудет, что вы убили нечестно его любимца Кранкля. — Я убил его честно, — сказал Волков. — Хорошо-хорошо, честно, — не стал спорить барон. — Поймите. Вы войдёте в круг близких людей, что посвящены в тайны принца. А это ближний его круг. Об этом мечтают десятки рыцарей придворных. — Так пусть эти десятки рыцарей и сделают дело, — продолжал сомневаться кавалер. — Зачем вам я? — Эти десятки рыцарей могут легко зарезать кого-нибудь, встать во главе отряда или управлять крепостью, но для тонкой работы, для поиска и сыска, ни один из них не пригоден. А вы всегда справлялись с подобными заданиями. Найдите бумаги, и дом Ребенрее будет вам благодарен. — А если их уже нет? — Убедитесь, что их нет. — Как их искать? Кто подтвердит, что их нет? Какие доказательства их отсутствия вы примите? — Не знаю, не знаю, не знаю, — отвечал барон, жестом подзывая к себе слугу. Тот уже был готов, он подошёл и положил на край стола рядом с Волковым большой кошелёк. — Это вам на расходы, пятьдесят талеров. Бумаги Якоб Ферье возил в плоской, кожаной сумке, простой и старой, потёртой. Вряд ли она кого-то из воров соблазнила. Последнее письмо он написал из таверны «Безногий пёс». — А если я не смогу найти бумаги? — спросил кавалер, поднимая со стола кошелёк. — Никто вас не упрекнёт, мне будет достаточно вашего слова, что вы сделали всё, что могли, — барон не настаивал, он просил. — Я прошу вас помочь нам, вы окажите большую услугу дому Ребнерее. — Значит нужно найти эти бумаги, или убедится, что они уничтожены, и сделать это нужно тихо. — Об этих бумагах не должен знать никто, кроме вас. Никто. — Хорошо, я попытаюсь, — сказал кавалер, пряча кошелёк. — Не знаю, найду ли ваши бумаги, не знаю, смогу ли убедиться, что их нет, единственное, что я могу вам обещать, так это то, что дело сохраню в тайне и сделаю всё что могу. — Мне большего и не нужно, — сказал фон Виттернауф, он поднял руку, делая лакеям знак, — давайте уже обед, и вина ещё несите. Барон был самой обходительностью, а посулы его и обещания были очень заманчивы. Уговаривать и убеждать он умел, не зря был он дипломатом. Когда после отличного обеда с хорошим вином Волков спустился вниз, то нашёл там за одним из столов всех своих людей. Кавалер остановился около них и стал задумчиво их рассматривать. Он размышлял о деле, и думал, как объяснить своим людям задачу. А Ёган, Сыч, Максимилиан и брат Ипполит молча ждали, пока он начнёт. Но Ёган не выдержал взгляда господина и заговорил: — Никак опять что-то удумывают, — озабочено сказал слуга. — Опять дело какое замыслили. — Откуда знаешь? — спросил его Сыч. — Взгляд у них злой, когда они что-то придумывают. — Да у него всегда взгляд злой, — сказал Сыч. — Я нашего рыцаря, почитай и забыл, когда добрым видел. Максимилиан и монах заулыбались. Но кавалер и не слушал их, он продолжал обдумывать что-то, и, наконец, заговорил: — Сыч, а как найти вещь, что воры украли, а вещь эта ворам не нужна? — Так пойти по местам воровским, да посулить за вещь серебра. Коли вещь никому не нужна, так и не продали они её. Значит, вам её принесут, а вещицу можно будет и без денег отнять. — Нет, — вслух размышлял Волков, — никто не должен знать, что вещь ищут. — Ну, тогда, пойти в то место, где воровство было, поспрошать людей местных, а после брать всех воров, и как следует поговорить с ними. — Говорю же тебе, нельзя что бы знал кто про розыск. А ты говоришь поспрошать людей, да брать всех. Фриц Ламме, чесал горло небритое, смотрел в потолок, стал думать, а кавалер сел на лавку рядом с ним. Ждал. А Сыч всё чесал и спрашивал его: — А у кого вещь-то уволокли? — У купчишки одного, а купца, видно, убили. Вещь взяли, да деть её никуда не могут, нам надобно найти её. — Ну, так давайте найдём тех кто взял её, — предложил Ёган и, сжав кулак, добавил. — И спросим с них. Авось скажут. — Дурень, так речь о том и идет, чтобы найти их. А как? И так найти, чтобы тихо всё было? — говорил Волков чуть раздражённо. Ёган вздохнул, замолчал, а Сыч произнёс: — Есть один способ. — Что за способ? — оживился Ёган. — Говори уж, не тяни. — Да просто всё, раз купчишку убили и вещь его забрали, так и поедем туда, где всё это было, а один из нас будет, вроде как, купец. Будет пить гулять, деньгами бахвалиться, воры авось на него и клюнут, а мы приметим их и тихонечко возьмём. А потом в тихом месте спросим про купчишку, что сгинул, авось разговорим их. Может, и узнаем про вещицу. Сыч замолчал. Волков посидел, немного обдумывая его слова, а потом улыбнулся, схватил Фрица Ламме за шею крепко, стал трясти его, приговаривая: — Давно тебя повесил бы, да полезен ты бываешь! Все тоже радовались, а Сыч больше всех, и стал просить: — Раз полезен бываю, экселенц, так давайте пива выпьем, а то трактирщик нам боле не отпускает. — Заказывай, — согласили Волков. И приговаривал задумчиво, — что ж, попробую быть купцом. А монах сказал ему: — Господин, вряд ли вас за купца кто примет. — И то верно, — поддержал его Ёган, — какой из вас купец с такой то рожей. Лицом. Вот за бандита вы бы сошли. — Да, экселенц, купец из вас неважный, — согласился Сыч. — А из тебя важный? — спросил чуть озадаченный кавалер. — Не, я тоже никудышней купчина. А вот дурень наш деревенский будет в самый раз. — Чего дурень-то? — завёлся Ёган, сразу поняв, о ком идёт речь. — Вылитый мелкий купчишка-жулик, — продолжал Сыч. — Его чуть приодеть да кошель ему побольше повесить, в кошель меди накидать, а сверху серебра, для показа, телегу ему с тюками дать. Вылитый купец-прохиндей будет. — Сам ты прохиндей, — говорил Ёган, но мысль о новой одежде в стиле купца делал его речь не столь резкой, как обычно. — Ну, что ж, так и сделаем, — сказал кавалер, — пейте пиво, а потом идите, купите ему одежду, завтра выезжаем. Тут у нас дел больше нет.