В том же году, то есть в 1765, госпожа Вилугби получила после смерти своего дяди большое наследство, которое сделало их людьми богатыми. Засевов они не увеличивали, так как сбывать излишек в этом пустынном месте было некому, но зато каждый год отправляли в Альбани откормленный скот, а на вырученные деньги покупали разные необходимые в хозяйстве веши. Проценты же с капитала шли на чины Роберта. Понемногу в этом краю стали появляться новые фермы, новые поместья, но все они лежали вдали от хижины на холме. Несмотря на большие расстояния, капитан изредка навещал своих соседей и даже принимал участие в правлении нового графства Триона, названного в честь тогдашнего губернатора его именем. ГЛАВА IV Приветствую тебя, прекрасный вечер! Тебя, который облегчает утомленный мозг и страдающие сердца, который дает отдых в труде и отсрочку в печали. При твоем наступлении мудрец, выходя из своего убежища, изучает законы вселенной и бард начинает нежные разговоры с духами, не видимыми простым глазом, и находит счастье в небесных тайнах. Сандс После описанных событий прошло десять лет. Такой период — целый век в истории только что начатого хозяйства. Перемены, происшедшие за это время, были поразительны, и колония представляла теперь благословенный уголок, где все говорило о богатстве природы и предприимчивости ее обитателей. На месте прежнего бобрового пруда теперь лежали обработанные поля, кое-где пересеченные дорогами. Сама же хижина мало изменилась. Верхняя часть ее, сделанная из дерева, потемнела от дождей; на чердаке проделали слуховые окна. Новое крыло к дому было пристроено вдоль отвесной стены, и так как это место считалось безопасным от выстрелов, то окна были сделаны здесь наружу, и из них открывался чудный вид на окрестности. В доме теперь жило уже одно только семейство Вилугби с домашней прислугой, все же остальные рабочие жили в небольших домиках, построенных у опушки леса. Здесь же находились конюшни, скотный двор и все вообще хозяйственные постройки. Большая часть рабочих поженились, и население колонии увеличилось до ста человек, считая в том числе и детей; двадцать три человека из этого населения могли быть хорошими защитниками крепости. Ворота, к слову сказать, по-прежнему стояли прислоненными к стене; петли успели уже заржаветь, сами створки покрылись плесенью и мхом, а колонисты все еще не успели выбрать свободной минуты и поставить их на место. У дома весь склон холма был разбит на клумбы, между которыми прихотливо вились во все стороны тропинки. В один теплый весенний вечер вся семья Вилугби собралась в этом цветнике. Капитан, теперь уже шестидесятилетний, но еще бодрый и крепкий старик, сидел на скамеечке и любовался закатом солнца; возле стояла его жена, несмотря на свои сорок восемь лет выглядевшая еще далеко не старухой, и разговаривала с капелланом Вудсом, одетым в длинное платье англиканского священника. Он служил капелланом в одном гарнизоне с Вилугби, но вот уже восемь лет как вышел в отставку и поселился в колонии своего друга, где был и духовником, и доктором, и даже учителем. Белла в широкополой соломенной шляпе наблюдала за работой Джеми Аллена; каменные постройки все были кончены, и он остался в колонии в качестве садовника. Мод играла в волан с маленькой разбивальщицей, заставляя ту поминутно бегать. Вдруг негритянка дико вскрикнула. — Что с тобой, Дездемона? — спросил капитан, недовольный, что прервали его думы. — Сколько раз я говорил тебе, что Господь Бог не любит этих диких вскрикиваний. — Но, мистер, это так неожиданно… посмотрите, вон старый Ник! Действительно, вдали показался Ник. Целых два года он уже не заглядывал в хижину на холме. — Вероятно, есть что-нибудь важное, он так быстро бежит, — сказал капитан. — Два года мы не видели его. Он рассердился на меня за то, что я не купил у него другого бобрового пруда, за который он просил бочонок пороха. — Может быть, Гуг, он серьезно рассердился на нас за это? Не лучше ли будет дать ему этот порох? — спросила встревоженная госпожа Вилугби. — Нисколько, моя дорогая. Я его знаю уже больше двадцати лет. Три раза я вынужден был побить его за это время; но это было раньше, в последние же десять лет я пальцем не тронул его. — Но ведь дикие никогда не прощают побоев! — сказал с некоторым страхом капеллан. — Их бьют так же, как солдат. — Сколько лет ему, капитан? — Ему за пятьдесят; это был храбрый и искусный воин. В это время Ник уже подходил к ним, и разговор прекратился. Несмотря на то что индеец только что быстро поднялся на холм, он стоял бодрый и спокойный, точно он не бежал перед тем, а тихо прогуливался. — Саго, саго, — начал капитан, — очень рад видеть тебя, Ник, таким бодрым! — Саго, — ответил индеец, склоняя голову. — Не хочешь ли освежиться с дороги сидром? — Ром лучше, — ответил тускарор. — Ром крепче, оттого он и нравится тебе больше. Хорошо, ты получишь стакан рома. Какие вести ты принес мне? — Стакана мало за те вести, что я принес. Госпожа даст за них мне два графина. — Я? Но что же ты можешь сказать мне? Мои две дочери со мной, слава Богу, они здоровы. — Разве у вас только дочери? А сын, офицер, великий начальник? Он там — он здесь. — Роберт! Что же ты знаешь о нем? — Я все скажу за графин. Ром в доме, новость у Ника. Одно стоит другого. — Хорошо, ты все получишь. Скажи же скорее, что знаешь о моем сыне. — Вы его сейчас увидите, через десять, пять минут. Он послал Ника вперед, чтобы предупредить мать. Мод вскрикнула и побежала навстречу Роберту, уже показавшемуся из леса. Шляпа съехала у нее на затылок, золотистые волосы развевались по ветру; вдруг она остановилась и закрыла лицо руками, а через минуту была уже в объятиях брата. Десять минут спустя Роберт был уже среди своих, переходя из одних объятий в другие. Подошли слуги, всем хотелось поздороваться с ним. Только полчаса спустя все понемногу стихло и успокоилось; все разошлись по своим делам, и семья Вилугби одна собралась в столовой. Вудс хотел было уйти, но капитан остановил его, желая, чтобы все шло своим порядком. После приветствий и расспросов о родных и знакомых капитан спросил: — Где ты встретил Ника? — Я встретил его возле Каньюгари. Ник мне сказал, что он идет по тропе войны. Кажется, эти индейцы дерутся между собой время от времени, а он пристает то к тем, то к другим, смотря по тому, что выгоднее. Я взял его проводником, но он говорил, что и без того собрался идти к нам. — Я уверен, что он сказал об этом, получив прежде с тебя деньги. — Совершенно верно. — Ник не рассказывал, сколько скальпов он взял у неприятелей? — Кажется, три, хотя я не видел у него ни одного. — О, несчастный! А раньше я знал Ника отличным воином. Он дрался против нас в первые годы моей службы, и наше знакомство началось тем, что я спас его от штыка одного моего гренадера. В продолжение нескольких лет он питал ко мне чувство благодарности, но, кажется, после побоев, полученных от меня, он забыл о ней, и теперь все его помыслы направлены на ром. — Вон он там, — сказала Мод, наклоняясь в окно, — сидит с Миком на берегу ручья и о чем-то рассказывает. Кружка стоит между ними. — Я помню, Мик сначала всерьез принял Ника за дьявола, но потом они сошлись и теперь хорошие друзья. Я думаю, это оттого, что они оба очень любят ром. Все общество подошло к окну и могло видеть, как Мик и Ник потягивали из кружки, и по мере того, как в ней пустело, разговор становился оживленнее. — Все здесь идет по-старому? — спросил Ник. — О! Да. Здесь все постарело — и капитан, и госпожа, а жене Джоэля можно дать сто лет, хотя ей всего тридцать, да и сам Джоэль, этот плут, кажется старше своих лет. Ник пристально посмотрел на ирландца. — Почему, — спросил он, — один белолицый ненавидит другого, почему ирландец не любит американца? — Черт возьми! Любить подобную тварь! — Кого же любит ирландец? — Я люблю капитана, он такой справедливый, люблю госпожу, она такая добрая, люблю мисс Беллу, мисс Мод; не правда ли, она восхитительна? Индеец ничего не ответил, но казался недовольным. Помолчав несколько минут, Мик спросил: — Ты был на войне, Ник? — Да. Ник опять был начальником и взял скальпы. — Но ведь это ужасно! Если рассказать об этом в Ирландии, то не поверили бы. — Там не любят войны? Да? — Нет, не то, у нас тоже бывают войны, но мы бьем по голове, а не сдираем кожу. — Я скальпирую, вы бьете, что же лучше? — Ах, но скальпировать — ведь это ужасно! Сколько скальпов взял ты в последнюю войну? — Три с мужчин и женщин. Один такой большой, что может сойти за два, так что я считаю четыре. — Фу! Ник, ты просто дьявол. Тебе мало трех скальпов, ты готов обманывать самого себя и один скальп считаешь за два. Ты никогда, верно, не думаешь о смерти? Исповедуешься ли ты когда-нибудь? — Я всегда думаю о смерти, но до тех пор я надеюсь еще много найти скальпов. Мик, здесь их много есть! Эти неосторожные слова сорвались у Ника, но Мик настолько уже опьянел, что не понял их смысла. Кружка уже опустела, друзья сердечно расстались и отправились спать каждый в свой угол.