— Открытие стоит многого, бледнолицего оно сделало великим человеком. — Да, но только не твое открытие. — Как, вам не нравится? Так отдайте назад мне бобров, теперь они дороги. — Ах ты, морской ворон! Вот тебе доллар и больше ты не получишь ничего целый год. — Ник скоро уйдет, капитан. Правда, Ник настоящий морской ворон. Ни у кого из племени онеидов нет такого зоркого глаза, как у него. Тускарор приблизился к мистрис Вилугби и взял ее руку. Она очень расположена была к нему, несмотря на дурные его качества, присущие всем индейцам. — Как хорошо это жилище бобров, — сказал он, грациозно показывая рукой вокруг себя. — Здесь есть все, что нужно женщине: рожь, картофель, сидр. Капитан имеет здесь хорошую крепость. Старый солдат любит крепость, любит жить в ней. — Может быть, настанет день, когда эта крепость очень поможет нам, — грустно сказала мистрис Вилугби. Она вспомнила о своих молоденьких и неопытных девочках. Индеец тоже посмотрел на дом, и его обыкновенно тусклые глаза заблестели недобрым огнем. Что-то дикое и грозное вспыхнуло в них. Двадцать лет назад Ник был одним из лучших воинов и играл видную роль в военном совете всего племени. Он был из знатного рода, и изгнали его из племени не за какую-нибудь низость, а за неукротимый характер. — Капитан, — спросил он, приближаясь к нему, — зачем поставили вы этот дом посреди старых бобровых костей? — Зачем? Затем, что здесь безопаснее будет моему семейству. Ведь индейцы не так уж далеко от нас… Как тебе нравится хижина на холме? — В ней много можно поместить бобров, если их наловить. Зачем вы сделали дом сначала из камня, потом из дерева? Много скал, много деревьев. — Камень не разрубишь, не сожжешь, Ник. За ним лучше можно защищаться. — Хорошо, Ник с вами согласен. Но где же вы будете брать воду, если придут индейцы? — Ты сам видел, Ник, возле холма течет река, вблизи стены есть ключ. — С какой стороны? — с большим любопытством спросил индеец. — Налево от стены и вправо от того большого камня. — Нет, нет, — перебил Ник. — Я не о том спрашиваю, влево или вправо. Я хочу знать за стеной или внутри? — А! Ключ, конечно, за стеной, но к нему есть потайная дорожка. Да потом, ведь река течет прямо у скалы, за домом, так что веревками можно всегда достать воды. А ружья наши, Ник, разве они ничего не стоят? — О, у ружья — длинные руки! Когда они говорят, индеец внимательно слушает. Теперь, когда крепость уже выстроена, как вы думаете, когда придут краснокожие? — Я надеюсь, не скоро, Ник. С французами мы в мире, и никакой ссоры не предвидится. А пока французы и англичане не воюют между собой, и краснокожие не трогают ни тех, ни других. — Вы говорите истину, как миссионер. Но если мир продолжится долго, что будет делать солдат? Солдат любит свой томагавк. — Мой томагавк, Ник, надеюсь, зарыт навсегда. — Ник надеется, что капитан найдет свой томагавк, если придет нужда. Томагавк не следует никогда класть далеко; иногда ссора начинается тогда, когда ее и не ждешь. — Это правда. Мне и самому думается, что метрополия и колония могут поссориться. — Это страшно. Почему белолицая мать и белолицая дочь не любят друг друга? — Ты очень любопытен сегодня, Ник. Жена, вероятно, уже хочет осмотреть дом внутри, а если тебе хочется поговорить, ступай к тому славному малому. Его зовут Михаилом, я уверен, что вы с ним подружитесь. Говоря так, капитан под руку с женой отправился к дому, а Ник, по его совету, подошел к ирландцу и протянул ему руку. — Как поживаешь, Михаил, саго, саго, очень рад тебя видеть; ты будешь пить вино с Ником? — Как поживаешь, Михаил, — повторил ирландец, с удивлением глядя на тускарора. Это был первый индеец, которого он видел. — Как поживаешь, Михаил? Да ты не старый ли Ник?[2] Да? Ну, я тебя таким себе и представлял. Но, скажи на милость, откуда ты знаешь мое имя? — Ник все знает. Очень рад, что вижу тебя, Михаил, надеюсь, будем друзьями. Здесь, там, везде. — Как же, как же, очень ты мне нужен! Так тебя зовут старый Ник? — Старый Ник, молодой Ник, это все равно. Позовешь меня, и я сейчас же приду. — Я думаю, тебя и звать не придется — сам придешь. Ты недалеко живешь отсюда? — Я живу здесь, там, в хижине, в лесу, повсюду. Нику безразлично, где жить. Мик отступил назад, пристально смотря на индейца, который показался ему просто дьяволом. Собравшись с духом, он проговорил: — Если тебе безразлично, где быть, то уходи и не мешай носить вещи госпожи. — Ник поможет тебе. Ему часто приходилось это делать для госпожи. — Как? Для госпожи Вилугби?.. — Да, я часто носил корзины и разные вещи жене капитана. — Вот так лгун! Да госпожа Вилугби не позволит тебе близко подойти к ее вещам. Ты не смеешь даже идти по той тропинке, по которой прошла она, не то что позволить тебе нести ее вещи. Ах ты лгун, старый Ник! — Ник — большой лгун, — ответил, улыбаясь, индеец. Он не пытался отрицать это, так как у всех сложилось на этот счет очень твердое мнение. — Что же, лгать иногда очень хорошо. — Час от часу не легче! Ах ты грубая скотина, я научу тебя уважать нашу госпожу! Сейчас же убирайся прочь отсюда; здесь место только добрым и честным людям. Смотри, ты познакомишься с моим кулаком. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы капитан знаком не подозвал к себе Ника, а к Мику не подошел Джоэль, слышавший весь разговор между индейцем и ирландцем. — Ты видел это существо? — спросил Мик. — Конечно, он почти половину своего времени проводит в хижине. — Прекрасное общество! Зачем пускают сюда этого бродягу? — О! Он хороший товарищ. Когда узнаешь его лучше, то даже полюбишь. Однако пора нести вещи: капитан ждет. — Полюбить его… Он сам сказал, что он старый Ник. Я всегда представлял себе черта именно таким. Неудивительно, что Ник показался Михаилу самим сатаной: лицо его было раскрашено, глаза обведены белыми кругами, а после двухдневного кутежа все эти краски перемешались и придавали ему действительно страшный вид. Костюм был в том же духе: желтое с красным одеяло, разного цвета мокасины и такие же гамаши. Идя за своим товарищем, Мик беспокойно следил глазами за индейцем, сначала разговаривавшим с капитаном, а потом посланным им к амбарам. Между тем капитан с женой осматривали свое хозяйство, и каждый из рабочих показывал, что он успел сделать за зиму. Джеми Аллен, каменщик, шотландец, стоял с другими рабочими перед домом в ожидании, что скажет капитан о стене. Стена понравилась: она была не только прочна, но и красива. Часть дома, где должна была жить госпожа Вилугби со своим семейством, была совсем уже закончена. Она занимала весь фасад на восток от входных ворот и большую часть прилегающего крыла. В конце его помещалась прачечная с помпой для выкачивания воды из реки. Рядом располагались кухня и помещение для прислуги, а дальше — спальня, большой зал и библиотека для капитана. Западное крыло дома занимали помещение для рабочих и кладовые для всевозможной провизии. Все окна и двери открывались во двор, наружу не было ни одного отверстия. Капитан предполагал в свободное время заняться устройством бойниц на чердаке, откуда можно было бы стрелять по всем направлениям. Мистрис Вилугби, следуя за мужем по всему дому, приходила от всего в восторг. — Значит, дорогая Вильгельмина, ты довольна своим уголком и не будешь жалеть, что решила остаться здесь навсегда? — О да, очень довольна. Здесь так хорошо, и со мной те, кого я люблю. Чего же больше надо для жены и матери? Я боюсь только индейцев… — Но ведь теперь же мир… К тому же с такой крепостью, как наша, бояться нечего. — Это так, но когда приедут сюда мои девочки, нужно позаботиться, чтобы ворота были всегда хорошо заперты, а то я не в состоянии буду спать спокойно. — Не бойся ничего, моя дорогая. С нами они будут под самой верной защитой. — Все же прошу тебя, поставь ворота к приезду дочерей. — Хорошо, милая, все будет точно так, как ты хочешь. Осмотр комнат они кончили помещением для прислуги. Здесь они нашли двух Плиниев, Марию — сестру Плиния старшего, Бесси — жену Плиния-младшего и Мони, или Дездемону, дальнюю их родственницу. Все женщины были уже за делом. Бесси громко пела, Мария водворяла везде порядок и бранила двух негров за лень. — Я вижу, Мария, что ты себя чувствуешь здесь как дома, — сказал, входя, капитан. — Да как же их не бранить, особенно сегодня… Не трогай эти тарелки, ты, большая разбивальщица! Так капитан прозвал Бесси за ее удивительное искусство разбивать посуду. Мони же называл маленькой разбивальщицей, но не потому, что она била меньше посуды, а только за ее небольшой рост, тогда как Бесси была высока и толста. — Я им говорю, что это не Альбани, где можно сейчас же купить то, что сломалось или разбилось. Уж если затерял серебряную ложку, то другую здесь не купишь… Ах, мистер, кто это на дворе? — вскрикнула Мария. — О, это наш охотник-индеец; он всегда будет приносить нам дичь. Ты не бойся его: он ничего не сделает дурного. Его зовут Ник. — Старый Ник, мистер? — Нет, Соси Ник. Вот он несет уже нам куропаток и зайца. Увидев индейца, все негры подняли такой хохот и шум, что, несмотря на всю свою строгость, капитан не мог остановить их и поспешил уйти с женой. Ник очень обиделся, так как хохот продолжался все время, пока он не ушел. Так началась жизнь в хижине на холме.