Как ему ни хотелось с ней поговорить, он держался на расстоянии, в крайнем случае перекидывался несколькими словами, а если ее сопровождал Чарльз Теддингтон, он лишь кивал им на ходу. Не делал ничего возбуждающего подозрений. Вечер плохой поэзии в доме сэра Кенелма и леди Прис оказался таким скучным, что он не выдержал и нарушил решение не разговаривать с Арабеллой. В перерыве он попросил разрешения принести ей чашку чаю. Она ответила ему удивленным и несколько подозрительным взглядом, и он развел руками. — Мадам, у меня нет никакого скрытого мотива. Я просто хочу, чтобы мы остались друзьями. Что-то промелькнуло в ее глазах — так быстро, что он ничего не понял. — Мне бы тоже этого хотелось, — тихо сказала она. — Да, милорд, я с удовольствием выпью чаю. С улыбкой он направился оказать ей эту маленькую услугу. — Как вы это терпите? — поинтересовался он, вернувшись и передав ей чашку. — В жизни не слыхал таких плохих стихов. Она усмехнулась. — Особенно плох был последний молодой человек, верно? По-моему, леди Прис считает, будто разбирается в поэзии. Она надеется, что кто-то из ее молодых протеже окажется следующим Саути или Вордсвортом. — Ни в коем случае — с такими-то стихами! — Его пылкий ответ снова насмешил ее, и он расплылся в улыбке, радуясь редкой минуте взаимопонимания. — Какие у вас были развлечения… за границей? — спросила она. Рэн оценил ее деликатность при упоминании его прошлой жизни. — Совершенно не такие, как здесь, — ответил он. — В Эйрдсе, где мне пожаловали сотню акров земли, в основном обитают колонисты-овцеводы, которым их хлеб достается тяжело. Им не до стихов. — Должно быть, вам трудно пришлось… — Да, но для тех, кто не боится работы, дело того стоит. Мне повезло: поскольку я получил образование, то оказался полезным для властей Сиднейской бухты, и меня назначили смотрителем государственного кирпичного завода. — Уже после того, как вы спасли бедных пассажиров с тонувшего судна? — Арабелла улыбнулась, заметив, как он подавил ругательство. — Вам интересно, откуда я все узнала? Джозеф Миллер рассказал о вас Рут, когда мы были в Девоне. А она передала мне. — Очень напрасно! — По словам мистера Миллера, вы вели себя как герой. — Ничего подобного, — возразил он. — Я лишь выслал шлюпки, которые подобрали членов экипажа и пассажиров, только и всего. — Он сказал, что вы и сами сели в шлюпку и гребли изо всех сил, чтобы успеть подобрать последних членов экипажа. При этом был риск, что вашу маленькую шлюпку утянет под тонущий корабль. Вы поступили очень благородно. Она смотрела на него поверх чашки, и теплая признательность в ее глазах заставила его покраснеть. — Какая напыщенность! — проворчал он. — А Джозеф упомянул, что и сам был со мной и рисковал жизнью? — Нет, но я вполне могу себе это представить. Он очень вам предан. Наверное, именно поэтому он и рассказал Рут про вас. По его словам, именно после ваших действий в ту ночь вас помиловали. Рэн только отмахнулся. — Меня рекомендовали к помилованию, потому что нам удалось спасти большую часть ценного груза, а не людей. Арабелла покачала головой. — Милорд, по-моему, вы себя недооцениваете! Рэн промолчал, хотя в глубине души ему стало тепло и приятно. Приятно, что она не думает о нем плохо — хотя бы благодаря тому его ничтожному поступку… Тем временем зал снова наполнился народом: гости начали рассаживаться по местам. Оказывается, они с Беллой проговорили добрых пятнадцать минут. Вот тебе и решимость держаться на расстоянии! — После чая наша хозяйка обещала какие-то новые развлечения, — заметил он. — Вы останетесь? — Наверное, придется, — с серьезным видом ответила она. — Сэр Кенелм и леди Прис очень добры ко мне. Мне бы не хотелось выглядеть неблагодарной. Он допил чай и отставил чашку в сторону. — Зато меня совесть не мучает, и я больше не собираюсь слушать беспомощные сонеты, оды и прочие вирши. Желаю вам спокойной ночи, мадам. Рэн отыскал хозяйку и раскланялся, заверив ее со всем присущим ему обаянием, что вынужден уйти лишь потому, что заранее обещал быть в другом месте. Он бы остался, признался он самому себе, если бы мог остаток вечера сидеть рядом с Арабеллой и беседовать с ней. Смеяться с ней. Но он сегодня и так провел слишком много времени в ее обществе. Идя по улице и подняв воротник от ледяного ветра, он жалел, что не может увести ее с собой. К себе в комнаты, к ней домой. Куда угодно, лишь бы они могли быть там вместе. Желание было настолько сильным, что у него закружилась голова. Остановившись, он оперся о перила, чтобы не упасть. Это невозможно. Совершенно невозможно. Разве она не напоминает время от времени, как она любила мужа? Его единственным утешением стал лишь ее сегодняшний последний взгляд: он прочел в ее глазах подлинное разочарование. Она не хотела, чтобы он уходил. Эта мысль не давала ему покоя. Дойдя до конца улицы, он остановился. Еще рано, и у него не было никакого желания возвращаться в «Мивартс-отель». Он зашагал в противоположную сторону, к Сент-Джеймс-стрит, где находился небольшой игорный дом. Граф знал, что там ему будут рады. В игорном зале собралось довольно много народу. Его пригласили за стол, где играли в двадцать одно. Граф сел, надеясь, что партия-другая его успокоит, отвлечет от мыслей об Арабелле Роффи. Все так и было, пока не явился Чарльз Теддингтон. Рэн неизменно проигрывал, но понемногу; проигрыш не доставлял ему повода для беспокойства. Он понимал, что не уделяет игре должного внимания. Но не успел он встать из-за стола, как к нему подошел Теддингтон. — А, Уэстрей! Рад нашей встрече, сэр! Рэн кивнул. Елейность тона Теддингтона внушала ему неприязнь. — Может, партию в пикет, милорд? Рэн уже собирался уходить, но согласился. В конце концов, возможно, он узнает что-то интересное. Что-то, способное помочь Арабелле. Следом за Теддингтоном он прошел к столику, накрытому в одной из ниш. Пока они располагались, слуга принес им новую колоду карт и зажег свечи. — Выпьете со мной, милорд? — Конечно. — Что предпочитаете — вино или бренди? — На ваш выбор. Теддингтон снова льстиво улыбнулся. — В таком случае бренди. Теддингтон кивнул стоящему рядом лакею, который заспешил прочь. Рэндольф смотрел, с какой привычной легкостью его противник тасует и раздает карты. Они играли молча. Каждый запоминал сброшенные карты и прикидывал возможности противника. Преимущество давала более старшая комбинация. В конце первой партии Теддингтон признал свое поражение. — Еще немного, и я бы вас разбил, милорд. Сыграем еще? — Видя, что Рэн колеблется, Теддингтон негромко рассмеялся. — Думаю, мне следует дать возможность отыграться. — Почему бы и нет? — Отлично! — Теддингтон поднял графин и вопросительно посмотрел на Рэна. Тот покачал головой. — Что такое, милорд? Вы едва притронулись к своему бренди. — Игра была рискованная. Мне хотелось сосредоточиться. — Рэн подумал, что это не совсем так. Он успел заметить, что Теддингтон сбрасывал карты как попало, но предположил, что его противник нарочно притворяется слабым игроком, пытаясь заманить его в ловушку. — А я все же подолью вам, — сказал Теддингтон, сопровождая слова действием. — Значит, вы не любите отвлекаться во время игры? Рэн только улыбнулся. Пить он не станет. За много лет он научился ловко притворяться, будто пьет спиртное мелкими глотками, а сам незаметно выливал содержимое своего бокала в цветочный горшок, ведерко со льдом, даже в окно. Куда угодно, только не в себя… Следующие две партии прошли предсказуемо: противник раздающего набрал больше очков. Рэн подавил зевоту. Его противник играл умело. Однако Теддингтон ему не нравился, и он был не в том настроении, чтобы играть с ним в карты всю ночь. — Кстати, об отвлечении, — заметил Теддингтон, сдавая карты для следующей партии. — Позвольте спросить, лорд Уэстрей, вы думаете о браке? Рэндольф даже рассмеялся от удивления. — Н-нет. Вовсе нет! — Ага! Значит, вы не поймете меня превратно, если я подам вам намек. Он связан с одной дамой. — Вот как? — Точнее, с одной вдовой. Пока противник раздавал карты, Рэн поглаживал длинными пальцами ножку бокала. — В Лондоне множество вдов, — холодно заметил он. — Но я говорю об одной особенно… искусительной. Арабелле Роффи. — Ах да. «Золотая вдовушка». — Несмотря на беспечный вид и небрежную улыбку, Рэн напрягся. Все его чувства пришли в боевую готовность.