Маленькая львица не понимает, в чем провинилась. Человек сердито залаял, замахал передними лапами. Он зол. А может, это просто такая игра? Нет, непохоже. Человек кинулся на нее с палкой. Озадаченная малышка юркнула в заросли. Вот она выбежала из-под деревьев и остановилась посмотреть, гонится он за ней или нет. Маленькая львица покачнулась. Вдруг земля ушла из-под лап, и малышка ухнула вниз, во тьму. Гилас вернулся на свою подстилку и попытался уснуть. Бесполезно. Мешает тихое жалобное мяуканье. – Да заткнись ты уже! – пробурчал мальчик. Но мяуканье перешло в отчаянные завывания. А потом наступила тишина. Стало еще хуже. Недовольно ворча, Гилас сел. Небо уже окрасилось серым. Гилас пошел в лес, отыскал следы львенка. Тут мальчик сообразил: если есть детеныш, должна быть и львица. Но потом вспомнил скелет, который видел вчера. Видно, это и есть мать львенка. Наверное, Креон убил ее вместе с отцом. Оказалось, незваный гость далеко не ушел. Провалился в заброшенный шурф в паре шагов от рощицы. На краю сидит канюк и глядит на львенка сверху вниз. Гилас прогнал птицу. Львенок заметил мальчика и жалобно мяукнул. Маленький, грязный, весь трясется от страха… – Чего пялишься? – сердито бросил Гилас. – Смотреть надо, куда идешь! Львенок затих. Лишь молча уставился на мальчика большими круглыми золотистыми глазами. Гилас положил на землю топор, подобрал упавшее молодое деревце и спустил в яму. – Вот. Доволен? Вылезай и больше ко мне не привязывайся. Львенок ступил на тонкий ствол, покачнулся и завалился на бок. Попробовал еще раз и еще. Гилас тяжело вздохнул. Известное дело – лазают эти звери плохо. Попадались Гиласу и более неуклюжие львы, чем этот детеныш. А львенку трудно вдвойне: он ведь хромает на одну лапу. Малыш лишил Гиласа добычи, но бросать его в яме нельзя: умрет от голода. Да и шурф, к счастью, неглубокий. Ругаясь себе под нос, Гилас съехал вниз по стволу деревца. В яме тесно, воняет львиным пометом. Детеныш попятился в угол и зашипел. Гилас схватил его за шкирку, усадил на деревце и подтолкнул под мягкую попу. – Ну же, лезь! Львенок замахнулся лапой, полоснул Гиласа острыми, как иглы, когтями и опять свалился. – Глупый ты зверь, я тебе помогаю! Мальчик поднял львенка, набросил на плечи как накидку и зажал передние лапы в одной руке, а задние в другой. Так он носил коз. Львенок стал отчаянно вырываться и снова оцарапал Гиласа. Мальчик отшвырнул его в сторону. – Сам сюда упал, а набрасываешься на меня! – прокричал он. – Думаешь, мне очень нравится торчать в этой вонючей яме? Львенок съежился под стволом деревца. Рычит, бьет по земле хвостом. Но весь дрожит, и бока тяжело вздымаются. Гилас устало провел ладонью по лицу. – Да знаю я, – тихо произнес он. – Ты не виноват. Вернее, виноват, но ты же просто голодный. Львенок перестал бить хвостом и пошевелил ушами, будто и вправду слушал. Ростом детеныш примерно Гиласу до колена. Наверное, ему луны три-четыре, вряд ли больше. Как и у всех львят, лапы слишком большие по сравнению с туловищем. Шерсть на животе и лапах более светлая, с неровными темными пятнышками. Подушечки не черные, как у взрослых зверей, а светло-коричневые, нежные. Кончик носа розовый, в крапинку – тоже еще не потемнел. На переносице длинная, глубокая царапина. Львятам полагается быть толстенькими, а этот такой тощий, что можно все ребра пересчитать. – Ну-ну, не бойся, – произнес Гилас. Присел на корточки и заговорил с детенышем тихо и ласково. Болтал любую чушь, какая придет на ум. Главное, чтобы львенок понял: человек не желает ему зла. Ждать пришлось долго, но наконец львенок подобрался ближе и понюхал ноги Гиласа. Мальчик продолжал говорить. Детеныш попытался ухватить его зубами за пятку. Гилас отпрянул. Львенок тоже попятился. Но Гилас не умолкал. Рассвело, сверчки застрекотали по-утреннему. А Гилас все говорил и говорил. Вскоре львенок опять решился подойти к мальчику и стал обнюхивать его коленку. Гилас замер как статуя. Детеныш осмелел и потерся щекой о голень мальчика. Лизнул его руку. Язык на удивление шершавый, но Гилас даже не вздрогнул. Пусть львенок привыкнет к его вкусу и запаху. Наконец детеныш положил голову Гиласу на колено. Мальчик осторожно почесал его за пушистым ухом. Львенок прищурился и замурлыкал. Гилас медленно, очень медленно взял его на руки. Львенок завертелся, устраиваясь поудобнее, и оцарапал Гиласу грудь, но на этот раз не сильно. Гилас понимал: тот не хотел его поранить. Просто он еще маленький и не умеет втягивать когти. С детенышем на руках лезть вверх по деревцу неудобно, и все же Гилас наконец выбрался из ямы. – Беги, – пропыхтел он, опуская малыша на землю. – Теперь сам о себе заботься. Мне не до тебя. Мне Пирру искать надо. Гилас зашагал обратно к месту привала. Львенок, хромая, поспешил следом. Гилас замахнулся, отгоняя детеныша. Тот юркнул в заросли. Но в роще Гилас заметил его снова. Мальчик встал и молча уставился на изможденного малыша. Тут что-то болезненно сжалось в груди. Львенок совсем один, и он слишком слаб, чтобы самому добывать себе пропитание. – Так и быть, – нехотя буркнул Гилас. Детеныш добежал до каменного карниза первым. Обнюхал папоротники, на которых Гилас спал, два раза повернулся вокруг своей оси, плюхнулся на подстилку и крепко уснул. Глава 17 Во весь опор летя на колеснице к Микенам, Теламон ощутил прилив гордости. «Нет, мы не Вороны, – мысленно обратился он к Гиласу. – Мы Львы!» Дорога такая широкая, что бок о бок могут проехать две колесницы сразу. Извиваясь, она взбирается вверх, к могучей цитадели на вершине холма. Позади высятся Горы. Микены – край, богатый золотом. Вот оно, самое сердце клана Короносов. Теламон переехал через мост над оврагом. На другой стороне теснятся надгробные камни поверженных вождей. Впереди массивные ворота, наверху настенная роспись: грозные львы. Теламон сказал себе, что здесь ему самое место – и даже почти в это поверил. С тех пор как он узнал, что Гилас остался жив, прошло лишь несколько дней. Но казалось, будто много лун. Сначала потрясение, а вслед за ним радость и непередаваемое облегчение. Оказывается, Теламон не виновен в смерти друга! Но все эти чувства быстро сменились растерянностью и болью. Выходит, зря Теламон горевал всю долгую зиму. Гилас и кефтийка с самого начала его дурачили. У могил лошадь шарахнулась в сторону. Теламон сердито дернул за поводья. Мальчик вспомнил, как проливал слезы по другу, а Пирра стояла и смотрела. От стыда сквозь землю провалиться захотелось. Девчонка наверняка знала, что Гилас жив! Вот, наверное, радовались вдвоем, что обвели простака вокруг пальца. Должно быть, хохотали от души. Трудно поверить, что Гилас способен на такое коварство. Но Пирра – другое дело. Эти проницательные черные глаза и бойкий взгляд, от которого ничего не ускользает. Тогда, на острове, кефтийка видела Теламона насквозь вместе со всеми его слабостями и страхами. Лошадь опять шарахнулась, едва не выбросив Теламона из колесницы. Мальчик со злостью натянул поводья так, что конь вывернул голову. Упершись ногами в днище, Теламон заставил лошадь наматывать круги вокруг колесницы, снова и снова, пока животное не остановилось в изнеможении. Теламон подчинил его своей воле. – То-то же, – буркнул сын вождя. – Теперь будешь знать, кто хозяин. Когда колесница въезжала во двор, стражники у ворот торопливо отскочили в сторону. Бросив поводья рабу, Теламон зашагал к дверям. За спиной раздавалось тяжелое дыхание лошади. Тут раб неодобрительно поцокал языком. Теламон резко развернулся. – Что это было? – рявкнул он. Раб побелел как полотно. – Ничего, господин. Теламон кивнул: – Вот и впредь помалкивай. Он вошел в освещенный лампами коридор. Рабы бросились врассыпную, давая господину дорогу. Теламон глядел на кладовые по обе стороны от него и пытался проникнуться гордостью. Тут вино, там ячмень и шерсть. Арсенал полон бронзового оружия и доспехов. Теламон снова повторил себе, что в этой крепости ему самое место. Но отец считает по-другому. Когда Теламона призвали в Микены, поначалу Тестор его не отпускал. – Почему? – возмутился Теламон. – Коронос мой дед, а я его ни разу не видел! – Ты их не знаешь, – прорычал Тестор. – Вот и узнаю! В конце концов Тестор сдался. Теперь вождю все чаще приходится уступать. Теламон почувствовал смутные угрызения совести. Он ведь не сказал отцу, почему хочет покинуть Ликонию. Скрыл истинную причину: в родном краю каждый камень и дерево напоминают о Гиласе.