– Он ненормальный. У него форму украли, так он мне предъявил, что это мои земляки… Бабин оживился и подошел вплотную. – А ты что? Дал ему в грудянку? – Ну, да… Не сильно. Просто для порядка! – Для твоего порядка! А если он тебя, для своего порядка, штыком пощекочет? В армии нельзя свои порядки устанавливать! Надо служить по закону и уставам! – Так точно, товарищ капитан. Только он любого может зарезать. И Дзюру, и меня. И, извините, даже вас! – Он так сказал?! – По нему это и так видно, без слов. Говорю же: он ненормальный, у него даже сердце почти не бьётся. И тюрьмы не боится. Я, – говорит, – любой срок на одной ноге отстою… – Значит, опытный, – задумчиво произнёс капитан. – Товарищ капитан, а нам-то что делать? Его ж воспитывать надо… Может, ночью «темную» устроить? Я поговорю с ребятами… – Что?! – встрепенулся ротный. – Ты совсем дурак, что ли?! Еще мне резни не хватало! Гаврина не трогай! Держись вообще от него подальше! – А как же… – растерялся Азиев. – Никак! Я за пару дней решу этот вопрос. На подсобное хозяйство его отправлю, пока здесь ЧП нам не заделал. Пусть там свиней режет. – Вот это правильно! – обрадовался Азиев. – Кто тебя спрашивает?! Пошёл отсюда! Ошарашенный лейтенант выскочил из кабинета. * * * Подсобное хозяйство оказалось обычным свинарником с двумя десятками поросят, стадом крупных свиней и огромным хряком. В конце свинарника была пристройка для скота, в ней размещались несколько дойных коров и телята. Знакомый Сергею с детства запах, звуки чавканья и похрюкивание напомнили о доме. – Здравия желаю! – поприветствовал капитана Бабина вышедший к воротам начальник хозяйства. Прапорщик Сивый был немолод, упитан и держался с достоинством минимум майора. Поговаривали, что он на короткой ноге с командиром дивизии, с которым служил когда-то в Афгане. – Приветствую, Борисыч! Вот тебе помощника привез вместо дембеля. Он умеет со свиньями возиться. – Деревенский, что ли? – усмехнулся прапорщик. – Угу. – Ну, походи, осмотрись пока, а мы молочка попьем… Офицер с прапорщиком зашли в жилую пристройку, а Гаврош прошёл по настилу из досок между рядами загона под открытым небом, разделённого перегородками на секции, и остановился у коровника. Там щуплый солдат в замызганной форменной рубашке и камуфлированных штанах грузил вилами навоз в тачку. – Бог в помощь! – крикнул ему Сергей. – Бог сказал, чтоб ты помог! – Да чё тут помогать-то?! Тут и одному делать нечего! Свинарь воткнул вилы в навоз и повернулся. – Ничего себе! Это вы там в батальонах лафу гоняете, а мы тут пашем и днём, и ночью! Пацаны – кто на дембель, кто в отпуск, а работу делать надо! Солдат говорил слишком бойко, сглатывая при этом окончания слов, как будто не успевал за своими мыслями. Гаврошу показалось, что собеседник не вполне трезв. – Может, пойдешь на моё место? – усмехнулся Сергей. – Некогда мне тут с тобой! – отмахнулся свинарь торопливо, как будто испугался, что его правда отправят в батальон, ухватил за ручки тачку и покатил её к большой куче навоза у изгороди в конце двора. Гаврош вернулся к воротам. Он просто стоял и наслаждался присущим этому месту спокойствием. Через полчаса на улицу вышли Сивый и Бабин. Капитан на ходу дожевывал огурец. – Ну, давай, Борисыч! – они пожали друг другу руки, капитан прыгнул в «УАЗик» и помчался обратно в расположение части. Сивый проводил его взглядом и повернулся к Сергею. – Ну, осмотрелся? Тот кивнул. – Мне тут все знакомо… – Это хорошо. Обстановка у меня сложная, рук не хватает. Один паренек дембельнулся, второго я в отпуск отпустил. Ну ладно, навоз убирать можно кого угодно поставить… А кормить? А резать? – Я умею резать. И ухаживать тоже. Прапорщик посмотрел на него с интересом. – Умеешь, говоришь… И скольких ты заколол? – Сто восемьдесят три. – Ничего себе! – Сивый присвистнул. – И что, число наизусть запомнил? – Так я их записывал. Сивый покрутил головой. – Ну, ты даешь! Я даже за речкой такой бухгалтерии не вел. – За какой речкой? – не понял солдат. – Эх, молодежь! – вздохнул прапор. – А что такое страна «А», знаешь? – Англия? – Сам ты англичанин! Когда мы в Афганистан вошли, говорить об этом было нельзя, и в письмах писать тоже. Вот так и маскировались… – Так вы в Афганистане воевали?! Расскажете? – Посмотрим! Идем, покажу, где жить будешь! В жилой пристройке была отдельная комната с тремя кроватями для солдат, телевизором, шкафом, рядом – кухня и комната приёма пищи, дальше по коридору, в конце помещения – туалет и душевая комната. Едой из солдатской столовой здесь не питались, готовили сами, насколько хватало умения и фантазии. Продукты – картошка, капуста, лук, свекла, разнообразные крупы – всё это хранилось в кладовых, и запасы регулярно пополнялись. В мясе и молоке, само собой, нехватки тоже не было. Только хлеб сами не пекли. Ежедневно на дежурной машине им привозили объедки из столовой на корм свиньям, а заодно – свежий хлеб и сливочное масло для личного состава. После службы в батальоне такие условия казались Сергею просто санаторием, так как он себе его представлял, хотя никогда и не был. С щуплым солдатиком по имени Сеня они не сошлись характерами: он был замкнут, всем недоволен и обозлен на весь мир, поэтому дружеские отношения не сложились – работали молча, и все. А с Сивым Гаврош подружился, и прапорщик рассказывал ему о боевых буднях в далекой горной стране. И рассказы эти сильно отличались от того, что писали в газетах и показывали по телевизору. Вскоре вернулся из отпуска третий работник подсобного хозяйства – Пашка Харитонов. Он оказался добродушным работящим парнем, на полгода старше Сергея призывом. Судя по фотографиям в дембельском альбоме, который Пашка уже начал делать, можно было подумать, что он служил крутым спецназовцем. На них он красовался то с пулемётом, то с автоматом, то со снайперской винтовкой, то с каким-то специальным оружием для бесшумной стрельбы, названия которого Гаврин даже не знал. – Ничего, будут и у тебя такие! – подмигнул Пашка, заметив, с каким интересом Сергей рассматривает фото. – Да мне фотки не нужны, мне бы пострелять, – Чудак-человек! Может, ты и дембельский альбом делать не будешь? – Зачем он мне?! – Как зачем? Невестам показывать и все такое. Зачем стрелять, если не фоткаться? – Просто нравится… – Так попроси Борисыча свозить тебя на стрельбище, тут недалеко. Он мужик нормальный – будешь хорошо работать, свозит. А его вся округа знает: он в авторитете, может хоть чёрта из-под земли достать, если надо. Ещё потом и обменяет чёрта на ангела! Работа была привычной, и Гаврош занимался ей с удовольствием. К тому же он уговорил Сивого изменить рацион питания и стал по домашнему рецепту варить «свиную кашу», в результате привесы резко увеличились, появилось лишнее мясо, которое прапорщик через жителей соседней деревни успешно сбывал на местном рынке. Доход был приличным, часть он отдавал рядовому Гаврину: «На гражданке пригодится»! Сивый и вправду оказался нормальным мужиком: справедливым и без лишней уставщины. Работой подчинённых он был доволен и, соответственно, делал им поблажки, немыслимые при службе в батальоне, а по праздникам даже угощал самогоном, который варил сторож дед Федот. Правда, только на ужин, перед сном, чтобы не попались. Но для Сергея главное было не это, а то, что Сивый исполнил его просьбу – свозил на расположенное неподалёку стрельбище, познакомил со своим коллегой прапорщиком Твериным, и Гаврош регулярно, чуть ли не каждую неделю, ходил туда напрямик, через лесок, вроде как на тренировку, приносил шмат мяса, или сала, или колбаски, а Тверин занимался с ним углубленной боевой подготовкой. Гаврош стрелял и из пистолетов – Макарова, Стечкина, ТТ, и из карабина, и из бесшумного автомата «Вал», и из снайперки Драгунова. С разных дистанций, по неподвижным и движущимся мишеням. И с открытыми прицелами, и с оптическими, и с ночными. После стрельб оружие тщательно чистил и внимательно слушал Тверина, который побывал в командировке на Кавказе, получил пулевое ранение в ногу и ходил прихрамывая. Это уже были своего рода политзанятия. – А человека трудно убить? – задал как-то Гаврош волнующий его вопрос. – Я забил почти двести свиней. А насчет человека не знаю… – Любое живое существо есть сосуд жизни, – перебил прапорщик, сидя на патронном ящике и вытянув раненую ногу. – Разрушил оболочку – и жизнь вытекла. Нет принципиальной разницы, чья это жизнь. Хотя форма сосуда может, конечно, смущать с непривычки… Если он на четырех ногах – это одно, а если на двух – совсем другое. Я вот на кавказской войне с самого начала, почти год отвоевал. Во многих переделках бывал, повидал ужасов, многое передумал… Мы, конечно, не святые: захваченных боевиков, бывало, расстреливали, но без зверства! А они нашим ребятам глотки резали от уха до уха, головы отрезали! И еще снимали на память, как пленного казнят, а вокруг все смеются! А почему, как думаешь?