– Не знаю, – пожал он плечами. – Может, схожу к своим, посмотрю, не нужна ли помощь. Мы подошли к тюремным автобусам, и я резко затормозила. – Стой, стой, – схватила я Ди за руку. – Это же Аша! Я могла ошибиться, но, кажется, среди заключенных только что мелькнуло знакомое лицо. Я напряженно всматривалась в людей, поднимающихся по ступеням автобусов. – Кто это – Аша? – Знакомая. Мы встретились в как-то в Сити. – Ты работала в Сити? И у тебя там есть знакомые? Я впервые увидела в его глазах интерес к своей персоне. – Это звучит лучше, чем есть на самом деле, – ответила я, все еще не сводя глаз с автобусов. Наверное, мне все-таки показалось. – Так, значит, бар? А если я приду с тобой, мне что-нибудь дадут? – спросил Ди. – Разве что леща, – честно ответила я. – А я все же попытаюсь, – ухмыльнулся Ди. – Ладно, идем. Если Георге в хорошем настроении, он нас не выгонит. Настроение Георге было неплохим. Кондиционер был выключен, зато бодро тарахтел генератор и весело помаргивала тусклая лампочка аварийного освещения на стене. В баре уже были Эме, бармен по имени Лекс, сам Георге и какой-то приятель Лекса. Пьяная Эме, сидя на барной стойке с кружкой пива в руке, как раз орала на него: – Это полное дерьмо! Когда у тебя за домом свалка размером с Бельгию, ты не должен просто с этим смириться! – Да какая нахрен разница, – вяло отбивался парень, – свалка или не свалка, если и под ней еще в позату войну все было загажено. Там до сих пор что-то радиоактивное ржавеет. – Ты должен требовать, чтобы на улицах стояли фильтры, и чтоб регулируемый климат, как в Сити, ясно?.. Привет, Рета, – отвлекалась Эме. – А это еще кто? – Это Ди, – представила я. – Мы сегодня вместе работали. Ди с собеседником Эме обменялись рукопожатиями, будто старые знакомые. Впрочем, может, они и впрямь были знакомы. – Ты тоже считаешь, что свалка должна остаться на месте? – грозно спросила его Эме. – Нет, – спокойно ответил Ди. – Полагаю, мы все должны собраться, погрузить мусор в автобусы и отвезти в Сити. Протаранить шлагбаум и высыпать все прямо перед администрацией. И сказать им, мол, ребята, мы же с вами почти семья, наша свалка – ваша свалка. – Вот, – подняла палец Эме, снова обернувшись к приятелю Лекса. – За это я ему налью. – Но не очень много! – подал голос Георге откуда-то из зала. – Я заплачу, – крикнул ему Ди. – Тогда ладно, – согласился Георге, выруливая к стойке на своей коляске. Эме слезла с барной стойки и выдала нам с Ди по бутылке пива. Мы отошли подальше, чтоб не попасть ей под горячую руку. Я уже поняла, что мне придется остаться тут до конца, потому что сама Эме до дома не дойдет, а значит, можно умеренно напиться. Честное слово, мне это не помешает. Ди улыбнулся и поднял свой бокал с пивом. – Давай за удачный разбор завалов, – сказал он. – Давай, – кивнула я, и мы выпили. – Надеюсь, я правильно ответил на вопрос про свалку и твоя подруга не подсыпала нам отравы. – Эме не всегда такая. Хотя нет, кого я обманываю. Всегда. Но на самом деле она добрая. Мы обернулись и посмотрели на Эме. Как раз в этот момент она взмахнула рукой с зажатым в ней стаканом, и жидкость выплеснулась в лицо ее собеседнику. – Черт, Эме! – заорал тот. – Сам виноват! – рявкнула она в ответ. – Теперь я вижу, – кивнул Ди, пряча улыбку. – Ее надо познакомить с моим соседом. Он любит рассказывать, что все слухи про свалку распускают намеренно, чтобы отвлечь от более важных проблем, вроде экспериментов, которые правительство ставит над людьми. – Он один из этих психов, которые говорят, что привики от Вентра останавливают развитие интеллекта у детей в Гетто? – Нет, – покачал головой Ди. – Он считает, что в больнице под видом испытания лекарств людям вводят мутагены, которые меняют их тела, чтобы те вырабатывали какое-то вещество, забыл название… Короче, потом это вещество выделяют из их тел и продают высокопоставленным политикам и бизнесменам. – Чтобы что? – Чтобы они не старели. – Но ведь они стареют? – неуверенно произнесла я. Я не интересовалась политикой, но навскидку не смогла вспомнить никого, кто оставался бы подозрительно молодым. – То-то и оно, – сказал Ди. – Впрочем, уверен, и этому есть какое-то объяснение. – Например, грим, – кивнула я. – Например, – согласился Ди. – А при чем тут свалка? – Лучше спроси, при чем тут остановившееся развитие интеллекта. Некоторое время мы сидели молча, потом я не выдержала. – Поскольку нам повезло найти открытый бар посреди этого хаоса, уйдем мы отсюда не скоро. Так что надо придумать новую тему для разговора. Например, чем ты вообще-то занимаешься. – Вообще-то я работал на стройке, – сказал Ди. – В Промзоне строил литейный цех. Надеюсь, он не рухнул, было бы обидно. – Действительно, – согласилась я. – С другой стороны, ты сможешь снова начать его строить. – Слава землетрясению, – он сделал большой глоток. В бутылке уже осталась только половина, и Ди мне все больше нравился. Если бы тут был Коди, он бы сказал: «Давай, сестренка, не теряйся. Он не Нико, но Нико больше нет. Ты не можешь похоронить себя в восемнадцать лет из-за парня, с которым даже не целовалась». Но Коди здесь не было. Так что, когда Ди спросил, чем я сама занята, я решительно ответила: – До недавнего времени сидела в тюрьме. – А я думал, ты работала в Сити, – Ди и бровью не повел. – Неа. Ездила туда однажды, вроде как на собеседование, но это оказался такой прикол, никакой работы там не было. Так что с землетрясением мне повезло. Теперь долго будет чем заняться. Ну и еще я учусь в заочной школе. – Хочешь поступить в колледж? – Так далеко не загадываю. Мне бы школу закончить. Дерьмовая математика слишком сложная. – Я сдавал математику весной. Пытался поступить на курсы по государственной программе поддержки. Про эту программу я слышала. Она компенсировала расходы на образование для молодежи из Гетто и Гетто-2. Можно было бесплатно получить специальность техника радиационной безопасности, автомеханика или еще какую-нибудь интересную и почетную профессию. Я намеревалась выучиться на оператора тяжелопогрузчика и надеялась, что, пока я получаю обязательный образовательный минимум, позволяющий продолжить обучение, программу не прикроют. Это был один из плюсов жизни здесь – медицина и образование были бесплатными. В Сити все это стоит кучу денег. Конечно, иногда приходилось принимать экспериментальные препараты или участвовать в каких-то мутных исследованиях. Но ведь бесплатно! – И как, сдал? – Сдал. А вот язык завалил, – ухмыльнулся Ди. – Осенью опять попробую. Бутылки опустели, и Ди сходил к барной стойке. Эме, продолжая вещать, уже переместилась на колени к парню, имени которого я так и не узнала, и я за нее порадовалась. Ди взял нам пива сам. Вернувшись, он спросил: – А если бы ты могла заниматься вообще чем угодно, что бы ты делала? – Ну ты спросил… Я когда-то работала в теплицах, мне там нравилось. Когда что-то прорастает, так, знаешь, странно – было мертвое, и вдруг стало живое. Как чудо. Нет, а что ты смеешься? Но если бы вообще чем угодно… Я вспомнила наши теплицы – уложенные набок цилиндры из полигласа высотой в три этажа, прозрачные тоннели, уходящие куда-то в бесконечность. В тех, где выращивали флоретты, зимой и летом было так жарко и влажно, что через несколько минут тебе казалось, что ты тонешь. А в секторе 206/1119, где выращивали какие-то грибы, наоборот, было холодно, и мы целыми днями лазали в полумраке вверх-вниз вдоль сетчатых колонн, набитых какой-то трухой, из которой эти грибы росли. У нас это ловко получалось, куда лучше, чем у наших соседей в секторе 206/1118, один из которых в конце концов сорвался с самого верха и упал, обрушив по дороге какие-то стойки, после чего его, разумеется, выгнали… В этот момент на комм пришел сигнал вызова. Я посмотрела на экран.