Я почувствовала, когда он сел на соседний стул, вытянув под столом длинные ноги, одна из которых наткнулась на мою, и мне пришлось сдвинуться, подобрав свои ноги под стул. Коул наклонился, его плечо попало в моё периферийное зрение. Я проигнорировала его, со всем пылом пристально изучая верхушку рогалика. — Доброе утро, — голос Коула был хриплым, как будто он недавно проснулся и ещё не разговорился. Вежливо улыбнувшись, я откусила кусочек рогалика, скосив глаза влево, подальше от Коула, ища что-нибудь, неважно что, на чём можно сосредоточиться. Я не была готова к разговору и надеялась, что он будет так же не заинтересован в нём, как и я. Мои глаза нашли Бекки, одну из продюсеров, которая проводила эту встречу, внушая ей мысль, что пора начинать. Мне не следовало приходить раньше. Я хотела избежать появления здесь до последней минуты, и так бы и поступила, если бы Мэри не была долбаным сержантом-инструктором, её график был расписан с точностью до минуты, и любая надежда на отставание от него исчезла с первым же щелчком её «Таймекса»1. — Как поздно ты ушла от меня прошлым вечером? — о, честное слово. Он не собирался спускать это на тормозах. — Ш-ш-ш… — зашипела я, оглядываясь вокруг, и боясь, что кто-нибудь может услышать. Но он поступил неправильно — сдвинулся со своего места и наклонился ближе, его голова оказалась близко к моему уху. — Это невинный вопрос. Как поздно ты оттуда ушла? — Не помню. Кстати, не за что. За то, что присмотрела за Коки, — пожала я плечами и чуть повернула к нему голову, не слишком сильно, чтобы коснуться его, но достаточно, чтобы увидеть изгиб его рта, когда он усмехнулся. — Спасибо. — Не за что, — я откусила последний, ненавистный кусочек рогалика и отодвинула оставшийся кусок в сторону. Я сознательно рассчитала его величину. Он был достаточно маленький, чтобы не обидеть, и не слишком маленький, чтобы Мэри подумала, что мне понравилось. — Жаль, что ты ушла. Сердце от этих слов замерло. Я постаралась успокоиться, нормально дышать, вести себя нормально. Жаль, что ты ушла. Простое объединение четырёх обычных слов. Но они были как печенье с арахисовым маслом. Четыре простых ингредиента: арахисовое масло, сахар, мука и яйцо. Вместе они создали то, что любят большинство женщин. Я ненавидела печенье с арахисовым маслом. И ненавидела эту фразу из его уст. Потому что неважно, насколько всё бы усложнилось, неважно, насколько это было бы ошибкой… Только мне тоже жаль, что я ушла. Бекки откашлялась и начала собрание, и я, чуть позже, но всё-таки была спасена. ГЛАВА 83 Саммер вела себя странно. Даже для неё странно. Нервно. Настороженно. Избегала зрительного контакта. Любой ценой избегала разговоров. Коул уставился на стену своего трейлера и попытался вспомнить, когда они в последний раз напрямую разговаривали друг с другом. В конференц-зале? Сразу после того, как он вернулся из Лос-Анджелеса в пустой дом. Так и есть. Но это сложно было назвать разговором. И произошло это неделю назад. Он попытался вывести Саммер из себя, но она не клюнула на приманку. Он попытался быть дружелюбным, но она тут же оборвала разговор. У него не оставалось другого выбора, кроме как затащить её в трейлер и заставить выслушать. — Ты здесь? Коул вздрогнул от неожиданности и повернулся к Джастину, который сидел напротив него, разложив между ними страницы сценария. — Что? — Ты отключился. Ты слышал, что я только что сказал? Насчёт Токио? — Нет. — На следующей неделе в Токио состоится премьера «Ренто». Нужно изменить твой график съёмок, чтобы согласовать расписание, поэтому Дон хочет знать, сколько дней ты будешь отсутствовать, — он выгнул бровь, теребя над календарем ручку, которую держал руке. — Пять? — Японская премьера состоится сейчас? Я думал, нам придётся подождать. — Они перенесли сроки обратно на июль, — вероятно, это случилось примерно во время аварии с Джастином. — Я не поеду, — качнул головой Коул. — Почему? — То, что мы тут делаем — важнее. Когда мы снимаем тридцать восьмую сцену? — тридцать восьмая сцена. Откровенная сцена между Ройсом и Идой. — Мы собирались сдвинуть её и снять после японской премьеры. Дон хочет дать Саммер ещё немного времени… — Нет, — перебил его Коул. — Мы не можем ждать, — он не мог ждать. Ни одной лишней минуты, не говоря уже о неделе. Сексуальная сцена была ещё одним дополнением, к которому он подталкивал сценаристов. И против чего отчаянно сражалась Саммер. — Мы снимем её на следующей неделе, и я не полечу премьеру. Пусть едет Шарлиз, она любит такие вещи. — Когда ты наконец признаешься себе, что она тебе нравится? — Джастин положил ручку, и Коул отвёл глаза. — Она мне нравится. Для меня это не проблема. Ты мне тоже нравишься, хоть и ненавижу это признавать, — усмехнулся он, но Джастин в ответ даже не улыбнулся. — Хватит страдать хернёй. Улыбка Коула погасла, взгляд стал жёстким. — Я не страдаю хернёй. Она горячая штучка, я вроде тоже. Между нами только флирт. Если мне захочется трахнуть её, я её трахну. Если я хочу ей симпатизировать, я буду симпатизировать. Если захочу возненавидеть её, я это тоже сделаю. Самое важное здесь — это фильм, и всё, что я делал по отношению к ней, — только для достижения конечной цели. Благодаря этим сценам «Бутылка удачи» будет иметь успех. Ты же сам всё видел. — Так вот что это? Ты играешь на сердечных струнах маленькой южанки, чтобы получить статуэтку за свой фильм? — взгляд Джастина не отрывался от Коула, сила не покидала его плеч, голос не сдавался, и Коул уважал это. Даже, если ненавидел. — Никто не играет с сердцем этой девушки. Она не даёт мне и шанса. Джастин засмеялся, отодвигаясь от стола, и встал, положив руки на его стеклянную поверхность. — Она защищает себя, Коул. Лучшее, что она может сделать. Чёрт, если бы у меня была киска, то прежде, чем войти в ту же комнату, где находишься ты, я бы поставил на неё стальной замок. — Она не защищает себя, — сказал Коул, подняв голову, чтобы видеть Джастина, его руки сжались на подлокотниках кресла. Холодность Саммер связана не с этим. А с тем, что ей не нравился Коул, несмотря на влечение между ними. Но когда он произносил эти слова, обдумывая их в процессе, где-то в глубине его сознания возникло сомнение. ГЛАВА 84 СЦЕНА 38: РОЙС И ИДА: ЛЮБОВНАЯ СЦЕНА В ДОМЕ РОЙСА Когда Мэри постучала в мою дверь, я проигнорировала её и осталась сидеть, обхватив руками колени и бездумно нажимая большим пальцем на кнопки пульта. Раньше я удивлялась, зачем в моём трейлере поставили телевизор; у меня не было времени, чтобы бездельничать и смотреть кабельное телевидение. Но теперь поняла. Это сделали специально для нервных актрис в моменты паники, последняя линия защиты для тех, кто испытывал непреодолимое желание скрыться. Мэри снова забарабанила, её изящные маленькие кулачки нанесли впечатляющее количество ударов в запертую дверь. За последние пятнадцать минут телефон на кухне звонил уже третий раз Я знала для чего эта сцена, понимала, что она нужна, я, наконец, перестала жаловаться и стала большой девочкой, но час пробил. Время настало. И все мои ободряющие речи исчерпали свой потенциал. Я не могу это сделать. И не стану. Нет. Я крепче сжала колени, когда к хору за моей дверью присоединился новый голос. Его. Прибавила громкость в телевизоре, где судья Джуди катила бочку на какого-то деревенщину, который обещал присмотреть за собакой, но не сделал этого. Пока я бормотала слова одобрения её действиям, чуть не пропустила поворачивающуюся ручку, распахивающуюся дверь моего трейлера, яркий солнечный свет, рассечённый мускулистой мужской фигурой. Мой взгляд упал на гигантскую связку ключей, свисающую с моего замка. Я ожидала чего-то подобного. Это был лишь вопрос времени. Только надеялась, что появится Дон. Или Эйлин. Или кого угодно, но не он. — Я не буду этого делать, — повторила я, снова уставившись в телевизор, и во всём этом безумии до сих пор тлела надежда, что я не запла́чу. — Ты должна. Ты подписала контракт, — говорил он, стоя в середине комнаты с повисшими вдоль тела руками и слегка расставив ноги. Дверь за ним закрылась. Первый раз он находился в моём трейлере, который оказался слишком мал для нас обоих. — В контракте ничего не говорилось о том, что я должна быть голой перед камерой. — Поправка. В контракте ничего не сказано о том, что ты не должна быть голой перед камерой. Очень важное отличие, и я не виноват, что твой тупой бывший это пропустил. Для меня наступил ужасный момент слабости, когда моя нижняя губа задрожала, а нервы внутри меня стали рваться, один за другим. — Пожалуйста, уходи, — голос сорвался на первом же слове, и краем затуманенных глаз я увидела, как Коул придвинулся ближе и со стуком опустился на колени рядом с диваном. — Саммер, — он говорил тихо и мягко, но я не оглянулась, не доставила ему удовольствия видеть мою слабость. — Я не буду этого делать. Я не… — уставившись на макушку судьи Джуди, я быстро заморгала. — Меня уже давно никто не видел голой. Кроме… Ну, ты знаешь…, — кроме тебя. Озвучивать этот факт было бы глупо. Я провела ладонью по щеке, мизинец нащупал влагу от непролитых слёз. — И я не собираюсь делать этого сейчас, не перед всеми этими людьми… — слова вырвались чуть ли не со всхлипом, и я замолчала. Задрала подол футболки до подбородка и прижала её к мокрым глазам. Ещё это освещение. Боже, когда нас с ним снимали, там был такой сильный свет, что даже стоя в “Томасвилле”, можно было разглядеть каждую морщинку на наших лицах. Каково это — выйти голой под эти огни? — Ты будешь не совсем голая… — начал было Коул, но я фыркнула, уткнувшись носом в рубашку. Всё, что мне принесли из костюмерной, — это набор накладок: две телесного цвета для груди, и ещё одну длинную, похожую на прокладку, которую я должна была закрепить между ног. Я решила попробовать, сняла подложку и сначала мягко, затем сильнее прижала холодные наклейки к телу, видеть своё отражение в зеркале было для меня уже слишком. Это был тот момент, когда ты осознаёшь, что делаешь что-то неправильное, когда ты без страха не можешь посмотреть на себя в зеркало. Теперь накладки под моей футболкой при движении немного стягивали кожу, постоянно напоминая о надвигающейся катастрофе. — Саммер… — голос Коула был успокаивающим и мягким, умоляющим, и это заставило меня рассвирепеть сильнее, чем заклеймённый бык. Я оторвала руки от лица, из-за чего подол футболки упал вниз, и повернула к нему голову. Он всё ещё стоял на коленях и хотел протянуть ко мне руку, но пойманная на полпути, его рука вернулась на бедро. Коул посмотрел на часы. Вся слабость во мне исчезла, я ухватилась за свой гнев и выставила его как щит. Коул смотрел на свои часы. К чёрту озабоченное лицо, дружелюбную и заботливую позу, к чёрту Коула Мастена, стоящего на коленях рядом со своей уязвлённой партнёршей, его голос, заставляющий её держать себя в руках. К чёрту контракт! Если я не хочу, то не обязана это делать. Мы сняли слишком много сцен, и будет очень дорого начать всё сначала с новой Идой. — Убирайся из моего трейлера, — мой тон был твёрд и остёр как нож, и Коул удивлённо посмотрел на меня. Я спустила ноги с дивана и встала, наклейка между ног, скрытая спортивными штанами, больно тянула волоски. Коул не сдвинулся. Конечно. Этот мужчина не мог — не желал — делать то, что ему говорили. Он просто смотрел на меня, а я остановилась перед окном трейлера и глянула сквозь жалюзи. Съёмочная группа всё ещё находилась на площадке. Там были Дон и Эйлин, и необходимые помощники режиссёра, и Мэри, чья ручка яростно двигалась по новой пачке бумаги для заметок, и я представила, как она прилепила к зеркалу в своей ванной комнате в отеле стикер с безумным сообщением — ярко-красное на жёлтом. Найти Новую Работу. Я убрала руку с жалюзи, и ламели снова опустились на место. — Фильму не нужны сексуальные сцены. — Это кульминация их отношений. Конечно, нужны, — Коул, наконец, встал, медленно расслабляясь, и когда он заговорил, встретившись со мной взглядом, в его голосе снова появилась властность, нежный тон исчез. — Дублёрша, — идея была внезапной и блестящей, и я возненавидела себя за то, что не подумала об этом раньше. Ведь такое встречалось сплошь и рядом. Я вспомнила, как специально пересматривала «Красотку» после того, как прочитала, что Джулия Робертс использовала дублёршу. Всматривалась в каждый кадр любовных сцен, но ни разу не смогла увидеть то, что это бы выдавало. — Должен же быть какой-то пункт, который я могу подписать, и тогда ты сможешь использовать дублёра. Легко! — моя рука, лежащая сверху на кондиционере, дрожала, и пришлось сжать её в кулак, чтобы остановить дрожь. Это было бы замечательно, всё можно исправить. Я двинулась к двери, Коул шагнул вслед, словно хотел меня остановить, но я рывком распахнула её. — Дон! — крикнула я, и режиссёр отвернулся от толпы, склонив голову набок. Я помахала ему, а Коул застонал, поднял руки и, сцепив пальцы, опустил на макушку. Дон нырнул в трейлер, дверь закрылась, и теперь в нём стало действительно тесно. — Мне нужна дублёрша, — пропищала я, выдавая свою новую идею, затем остановилась рядом с Доном, скрестив руки на груди, и стала внимательно наблюдать, как он переглядывается с Коулом. Коул пожал плечами, его лицо оставалось бесстрастным и упрямым. — Ничего не получится. У нас нет блондинки метр шестьдесят восемь ростом, схожего телосложения, которая прохлаждается без дела на съёмочной площадке и только ждёт момента, когда ей надо будет раздеться и встать перед камерой. И у нас нет времени проводить кастинг. Это может занять неделю или больше, что мы не можем себе позволить. — Штат Флорида в сорока пяти минутах езды, — я сосредоточилась на Доне, махнув рукой в сторону Таллахасси. — Там двадцать тысяч студенток. Поверь мне, среди них обязательно найдётся кто-нибудь, кто будет более чем счастлив раздеться догола и прыгнуть к нему в койку, — слишком ясно представив в голове эту картинку, я почувствовала, как что-то странное и тёмное разгорается внутри, но отодвинула свои мысли в сторону. — Рад, что наша королева пеканов так хорошо знает нюансы проведения кастинга. — Я знаю, что если поставить палатку на Лэндис Грин, то в течение двух часов двести девушек разденутся на камеру, — пристально глянула я на Коула. — И если до обеда не найдётся кто-нибудь похожий на меня, то я… — Что ты? — вмешался Коул. — Станешь сниматься сама? — Коул шагнул вперёд, опустив с головы руки, на его лице появилась улыбка. — Давай поспорим, деревенская девчонка, — он посмотрел на часы, словно не мог вспомнить, который час. — Сейчас восемь тридцать. Мы сделаем это немедленно, соберём несколько камер и команду и едем. Принимаю твоё нелепое предложение, и давай посмотрим. Но если мы не найдём девушку к шести часам вечера, то завтра утром будешь сниматься сама, и больше я ни черта не хочу об этом слышать. Никаких слёз, никаких головных болей — это всё чушь собачья. Ты покажешь характер и будешь профессионалом.