Мелинда рассеянно взглянула на него. — Не очень хорошо для твоих связей с общественностью. — Он положил руки на колени и наклонился к Трикси. — А ты почему не сказала «спокойной ночи» и «спасибо»? — Я все это сказала у Джейни, — ответила Трикси. Она бросила взгляд на мать, потом поманила отца на кухню. Мелинда посмотрела им вслед. На кухне Трикси притянула его за голову и оглушительно прошептала на ухо: — Ты правда убил Чарли де Лайла? — Нет! — улыбаясь, шепотом ответил Вик. — А Джейни говорит, что убил. Глаза у Трикси сияли, ей хотелось, чтобы Вик сказал, что это он убил Чарли, тогда бы она от гордости и радости закричала или бросилась ему на шею. — Ах ты, бесенок! — прошептал Вик. — Джейни сказала, что к ее родителям приходили Уилсоны, и Уилсоны думают, что это ты его убил. — Правда? — Но ты не убивал? — Нет, — все так же шепотом заверил ее Вик. — Нет-нет. Мелинда вошла в кухню и посмотрела на Трикси скучающим, но пристальным взглядом, в котором не было ни капли материнского чувства. Трикси никак на это не отреагировала. Она к этому привыкла. — Трикси, иди к себе, — сказала Мелинда. Трикси посмотрела на отца. — Ладно, солнышко. Иди. — Вик пощекотал Трикси под подбородком. — Ты говоришь с ней, как с прислугой, — сказал он Мелинде. Трикси вышла, с притворной дерзостью вскинув голову, но Вик знал, что дочь вмиг обо всем забудет. — В чем дело? — улыбаясь, спросил Вик. — Имей в виду, что весь город про тебя в курсе. — В курсе про меня? В каком смысле? Видимо, все знают, что я убил Чарли. — Все только об этом и судачат. Слышал бы ты, что говорят Уилсоны. — У меня такое ощущение, что я уже слышал. А я не желаю слушать Уилсонов. — Вик открыл холодильник. — Что у нас на ужин? — Весь город… тебя ославят на всю округу, — с угрозой сказала Мелинда. — Под твоим предводительством. Под предводительством моей жены. Он вынул из морозилки бараньи отбивные. — Ты думаешь, тебе все сойдет с рук? Ошибаешься! — Разумеется, Дон Уилсон видел, как я топил де Лайла в бассейне. Вот пусть и заявит об этом открыто, а не шепчется у людей за спиной! Он достал замороженный горошек. Бараньи отбивные, горошек и салат из латука и помидоров. Картошки ему не хотелось, и он знал, что если ее не предложить, то Мелинда о ней не вспомнит. — Думаешь, я ничего не предприму? — спросила Мелинда. Он взглянул на нее и снова увидел круги под глазами, ожесточенно нахмуренные брови. — Дорогая, хватит уже маяться. Это бессмысленно. Займись чем-нибудь. Чем-нибудь полезным, только не сиди дома целыми днями, не терзай себя страданиями, — с напором произнес он, позаимствовав последнее слово у Хораса. — У тебя круги под глазами. — Да пошел ты, — пробормотала она и вернулась в гостиную. Когда Мелинда прибегала к этому выражению: «Да пошел ты» — такому избитому и в общем бессмысленному, Вику всегда становилось не по себе, поскольку это могло означать что угодно — не обязательно, что ей просто нечего больше сказать. В тот вечер он понял: она что-то задумала. Сговорилась с Доном Уилсоном? Но о чем? И как? Если бы Дон Уилсон действительно что-то увидел на вечеринке у Коуэнов, он давно бы об этом рассказал. Мелинда не стала бы молчать, если бы узнала от Уилсона что-то важное. Вик вернулся в комнату и с огоньком закончил уборку. Мелинда бросает ему вызов — что ж, тем лучше. Он приготовил ужин, включая десерт из взбитых белков и яблочного пюре. Трикси уснула у себя в комнате, и Вик не стал ее будить: наверное, она объелась у Петерсонов. За едой Вик был весел и разговорчив, а Мелинда, погрузившись в размышления, его почти не слушала, однако ее невнимательность не была намеренной. Приблизительно через десять дней, в начале сентября, когда пришла выписка о состоянии банковского счета, Вик заметил, что снято на сто долларов с лишним больше, чем обычно, — конечно, Мелиндой. Некоторые из ее чеков, выписанных «на предъявителя», были аннулированы (в том числе и чек на сто двадцать пять долларов), но ни на одном чеке не значился адресат, так что было непонятно, на что потрачены деньги. Он пытался вспомнить, не покупала ли она наряды или что-нибудь для дома — но ничего такого в памяти не всплывало. При обычных обстоятельствах он бы и не заметил, что их месячный бюджет превышен на сто долларов, но сейчас с подозрением следил за действиями Мелинды и поэтому изучил банковскую выписку внимательнее, чем обычно. Чек на сто двадцать пять долларов был датирован двадцатым августа — после похорон де Лайла в Нью-Йорке (на которые Мелинда поехала) прошло больше недели, и вряд ли эта сумма пошла на цветы или что-нибудь, связанное с похоронами. Возможно, она наняла частного детектива, и он начал искать в Литтл-Уэсли новое лицо, проявлявшее к нему повышенный интерес. 12 В сентябре светская жизнь замерла. Все были заняты ремонтом полов в погребах, чисткой водосточных труб, проверкой отопительных систем перед зимним сезоном и поисками работников, которые все это сделают, на что иногда уходила целая неделя. Макферсоны позвали Вика в Уэсли, чтобы он вынес суждение о мазутном отопительном котле, который они собрались купить. А у миссис Поднански в колодце обнаружилась дохлая белка. Колодец предназначался исключительно для декоративных целей, и чистота воды не имела значения, но сам факт, что там плавает белка, вывел старушку из душевного равновесия. Вик выудил зверька сачком для ловли бабочек, прикрепленным к ручке грабель. Миссис Поднански объяснила, что несколько дней пыталась выловить белку ведром на веревке, и рассыпалась в благодарностях. Взволнованное старушечье личико просветлело, и она словно бы готовилась произнести целую речь — наверное, думал Вик, о том, как она ему доверяет и как он ей симпатичен, несмотря на все пересуды в городе, — но она всего лишь лукаво предложила: — У меня припасена бутылочка кое-чего недурственного. Кальвадос! Сын подарил. Хотите продегустировать? Это неприятно напомнило Вику пирожные и торты, которыми его настойчиво потчевали жалостливые хозяйки. Он улыбнулся и сказал: — Большое спасибо, уважаемая. Я нынче трезвенник. Вик, уже давно не державший в руках сачка, вспомнил, с каким удовольствием гонялся за бабочками вдоль ручья у дома, и подумал, что надо бы возобновить это занятие. Однажды Вик столкнулся с Доном Уилсоном на улице, а в другой раз ехал на «олдсмобиле» и заметил Дона на тротуаре. Оба раза Уилсон приветствовал его угодливой улыбочкой, легким кивком и окидывал, что называется, внимательным взглядом, и оба раза Вик с лучезарной улыбкой громко произносил: — Здравствуйте! Как поживаете? Вик знал, что Мелинда несколько раз заходила к Уилсонам. Наверное, там был и Ральф Госден. Можно было пригласить Уилсонов в гости, но с ними ведь со скуки помрешь, а кроме того, Вик понимал, что Мелинда теперь считает их исключительно своими друзьями и не захочет делить их с ним. И вот как-то раз, после обеда, в типографию явилась Джун Уилсон. Она нерешительно вошла, извинилась за неожиданный визит и спросила Вика, не найдется ли у него время показать ей свое предприятие. Он ответил, что, конечно, найдется. Стивен стоял у печатного станка. Он был знаком с Уилсонами и поприветствовал Джун удивленной улыбкой, не прекращая работу. Вик наблюдал, как они говорят друг с другом, ожидая, что Стивен, может быть, будет с ней холоден, но этого вроде бы не случилось. Впрочем, Стивен был очень вежливый молодой человек. Вик показал Джун печатную форму с греческим шрифтом, с которой он в этот день собирался делать оттиски на тонкой бумаге, а потом править, показал склад, представил ее Карлайлу, а затем они несколько минут смотрели, как работает Стивен. В конце концов Джун решила, что увидела достаточно, и предложила пройти в кабинет Вика. Там она закурила и без дальнейших церемоний произнесла: — Я должна вам кое-что сказать. — Что же? — спросил Вик. — Я не одобряю поведения мужа и не разделяю его мнения. И мне… — Тонкими пальцами она теребила застежку кожаного портсигара. — Мне очень неловко от того, как он себя ведет. — Что вы имеете в виду? Она смотрела на него большими голубыми глазами, юными и серьезными. Солнечный свет золотым огнем пылал в ее коротких вьющихся волосах. На вкус Вика, она была слишком чахлой и худосочной — он не назвал бы ее красивой; вдобавок было неясно, насколько она умна. — Вы наверняка знаете, что я имею в виду, — сказала она. — Это ужасно! — Да, мне известно его мнение — во всяком случае, что он говорит. Не могу сказать, чтобы это сильно меня волновало, — улыбнулся он. — Да, конечно. Я понимаю. Но это волнует меня, потому что… Потому что это несправедливо, мы в вашем городе совсем недавно, и из-за этого мы только наживем себе врагов. — Я к вам хорошо отношусь, — продолжая улыбаться, сказал Вик. — Мне непонятно почему. Дона начинают ненавидеть. И людей можно понять. Некоторые из тех, кому он это говорит, — ваши друзья. По крайней мере, они — большинство из них — вас хорошо знают. Когда Дон заводит свою волынку, они просто… ну или сразу же отворачиваются, или записывают Дона в невежи, полоумные и тому подобное. — Она помедлила. Пальцы, сжимавшие портсигар, снова дрогнули. — Я хотела извиниться перед вами — за мужа — и заверить вас, что не разделяю того, что он думает про все это, — твердо сказала она. — Мне очень жаль, что так вышло. И очень стыдно. — Ну что вы! — насмешливо проговорил Вик. — Никому от этого беды нет. Разве только вашему мужу. Мне тоже жаль, но… — Он с улыбкой посмотрел на нее. — Вы очень мило поступили. Я вам признателен. Может быть, я смогу вам чем-то помочь? Она покачала головой: — Думаю, мы справимся. — «Мы» — это кто? — Дон и я. Вик прошел за письменный стол, опустив голову и держа руки в карманах. Хорошо, что он похудел, пузо не выпирает из-под плетеного ремня, который Трикси пришлось укоротить дюйма на четыре.