Пока Симона так и не ответила на его вопрос. Балтус напоминает: — Так что это за лучший вариант? — Уже забыла. — Правда? — Нет. — Тогда скажи. — Ну, так и быть! Ты мог бы поработать у нас в больнице. Неделю или две. — Ты считаешь, это возможно? — Почему же нет? У нас сейчас работает много абитуриентов. И, представь себе, почти все фантазеры… — Я для тебя тоже, наверное, фантазер, потому что обязательно хочу стать врачом? — Может, и так. Нина что-то бормочет во сне и беспокойно ворочается. Симона встает и идет за шкаф. Балтус подвигается ближе к середине кушетки, в очередной раз загадывает: «Если она, когда вернется, сядет не в кресло, а ко мне на кушетку, тогда…» Симона выходит из-за шкафа. На мгновение останавливается как бы в нерешительности. Балтус весь в напряжении. — Мне кажется, у нас осталось еще немного вина. Хочешь? Он кивает, у него пересохло в горле, кажется, будто он целые сутки ничего не пил. Она уходит за бутылкой и бокалами. Пока ее нет, Балтус еще чуть-чуть подвигается поближе к креслу. Так больше шансов, что она все-таки сядет на кушетку. Куда она сядет? На кушетку или в кресло? Она возвращается, поровну разливает оставшееся вино по бокалам, идет к креслу и садится на край кушетки. Садится так, что между Балтусом и ею остается еще так много свободного пространства, что там могла бы поместиться толстенная тетка. — Расскажи мне об отце Нины. — Зачем? — Ну, так, интересно… Почему вы не поженились. — Он хотел, а я нет. — Она отпивает из бокала. — Ах, так. — Странно, да? — Да как сказать. Балтус тянется к своему бокалу и сокращает как бы невзначай расстояние, разделяющее их. — Как это ни тривиально, может быть, звучит, но была действительно великая любовь, во всяком случае, с моей стороны. Он был первой бит-звездой Шверина и всего округа, играл здесь в лучшей группе. За ним все девчонки бегали. Когда он стал дружить со мной, я радовалась, как Снежная королева. Я считала, что мне привалило великое счастье. Так продолжалось некоторое время. Но все вдруг изменилось, когда я забеременела. Я уже не могла ездить все время с группой, а у него каждый вечер появлялась новая подруга. Сначала я в это не хотела верить, но потом он очень долго просто не приходил. А потом несколько раз я видела его с разными девушками. И я поставила точку. Я, не он. Это была не ревность, нет, я чувствовала себя обиженной, оскорбленной. Дома, конечно, было ужасно много крику, ведь мне не было тогда и шестнадцати. Мои родители, да и его тоже, хотели, чтобы мы обручились, потому что считали, из-за ребенка мы позже все равно ведь поженимся. Они считали! А он клялся, что станет другим и что, разумеется, он давно решил на мне жениться, как только мне исполнится восемнадцать. Мой отец уговаривал меня, надо же, мол, все-таки понимать, что молодому барану необходимо «выгуляться» перед семейной жизнью, и лучше до женитьбы, чем потом. Я сказала: нет! Симона залпом выпивает свое вино. — А что он делает сейчас? — Вот уже год как в армии. В первые месяцы писал каждую неделю. Я ответила только на первое письмо, сообщила ему, что между нами все кончено. Все письма, которые приходили после, я выкидывала не читая. Дома каждый день с утра до вечера меня пилили, пилили. И я уехала, С тех пор живу у Моники. Если повезет, то через три-четыре месяца получу маленькую квартиру. Балтус уже не сокращает расстояние между собой и Симоной. Покуда она рассказывала, он чувствовал, как тает между ними дистанция, не та, что измеряется сантиметрами, а внутренняя. — А ты всерьез говорила, что я мог бы поработать у вас в больнице? — Если ты действительно хочешь, можно устроить. Я поговорю завтра с нашим начальником отдела кадров. Ты можешь встретить меня в десять часов, я скажу тебе, каков результат. Согласен? Еще бы он не был согласен. Симона убирает со стола. Еще час назад Балтус совершенно иначе представлял себе этот вечер. Он прощается и идет наверх в свой неудобный ночной лагерь. 12 О, если б человек заранее знал, верно он поступает или делает ошибку. Что, если завтра все пойдет удачно и я смогу работать в больнице? С одной стороны, это весьма полезно, мне действительно интересно посмотреть, как функционирует больница. С другой стороны — Симона. Что же получится, если я останусь в Шверине еще на две недели? Оставить ли все на волю случая или еще раз загадать? Ну, скажем, так. Сам я вообще не принимаю никакого решения, жду завтра до десяти утра, скажет она — да, тебя берут, значит, все уладится и между нами. Все так просто. Тут я снова себя поймал. Мне так трудно принимать решения, что всякий раз, когда необходимо что-то решить, я тяну и тяну. Другие поступают в таких случаях иначе, они знают, чего хотят. Аксель Шефер, например. Пришел к нам в класс с очень слабенькими знаниями и соответственно средненькими оценками. Он утверждал, что хочет стать военным, во всяком случае, так он писал во всех анкетах и говорил об этом направо и налево. А когда подошло время, заявил, что хочет стать учителем. И так вот бывает. Я, конечно, могу считать это подлостью, но это ничего не меняет, ведь успех оправдывает средства. Но кем стать мне, кем? Врачом? О, прекрасная мечта! Гитаристом? О, скорый путь к деньгам и славе! Обе профессии стоящие. Путь к одной из них тернист, неровен, без гарантий, худо вымощен, но в конце его — Тимбукту, сельская амбулатория, быть может, в мекленбургском округе. Другой путь легче, приятней, вымощен серебром и хрустящими купюрами, обещает скорое превращение из пешехода в водителя «Жигулей». Почему я не решусь сделать выбор сейчас, здесь, на этой походной кровати? Ну, смелей! Если исходить лишь из материальных соображений, то выбор совершенно однозначен: ансамбль Гарри! Но от чего бы отказался я в таком случае? От всего, о чем мечтал последние годы, от всего, ради чего корпел над учебниками, от своего намерения сражаться с болезнями и смертью. Все это променять на деньги и машину? Этому Балтусу, который взглянет на меня спустя годы утром из зеркала, как взгляну я ему в глаза? Что же тогда заставляет меня принять сейчас решение? Завтра в десять… Нет, загадывать не буду, к черту эту дурацкую игру. Поработаю в больнице, посмотрю, послушаю, что там и как. Потом съезжу к Балтийскому морю, посмотрю, послушаю ансамбль Гарри… Ну а уже потом взвешу все «за» и «против» и приму окончательное решение. А может быть, существует еще какая-нибудь иная возможность, о которой я пока даже не подозреваю? 13 Как изменчива жизнь, вчера еще никто, сегодня — санитар. Какая блестящая и молниеносная карьера. Вчера он собирал грязное белье. С тележкой проезжал по всем отделениям, складывал на нее постельное белье и отвозил в прачечную. Сегодня он выполняет обязанности санитара в отделении внутренних болезней. Вчера вечером Симона спросила, как ему понравилось в первый день. Криками восторга он не разразился. Очень уж устал. Давно так не уставал. — Ничего особенного? — не отставала Симона. — Ничего, хотя, может, вот что: видел в парке девочку лет двенадцати в кресле-каталке. Она показалась мне совершенно апатичной, безжизненной какой-то. Я проезжал мимо нее со своей тележкой раз пять или шесть и всякий раз, когда проезжал, подмигивал, но реакции никакой. Тогда я с ней заговорил, спросил, не отвезти ли ее в тень. И опять она ни слова, молчит, и все. Сегодня Балтус уже второй раз дежурит в отделении.