– Мне нравится Пенелопа, мама. – Мне тоже. И я жду не дождусь того дня, когда ее мать сообразит наконец, что девушке такой комплекции совершенно не подходит оранжевый атлас. Это ужасно! – А что подошло бы? – спросила Дафна. – Не знаю! Не приставай, пожалуйста, с нелепыми вопросами, когда я и так не нахожу себе места от волнения! Дафна безнадежно покачала головой: – Лучше я пойду и разыщу Элоизу. – Да, это будет кстати. И проследи, пожалуйста, чтобы Грегори не измазался до того, как сядет за стол. Проверь его уши, слышишь! Он плохо моет их… А насчет Гиацинты – просто не знаю… Боже, что нам с ней делать? Гастингс не ожидает увидеть за столом десятилетнего ребенка. – Энтони говорил ему, что мы обедаем всей семьей. – Но многие семьи не сажают за общий стол самых младших. – Значит, мы в числе тех немногих, кто это делает. – Дафна решилась наконец на глубокий демонстративный вздох. – Я сама говорила с герцогом, и он все понял. Даже сказал, что предвкушает удовольствие пообедать в нормальной семейной обстановке. Ведь у него нет семьи и, говорят, не было. – Бедняга!.. Помоги нам Бог! Лицо виконтессы ничуть не успокоилось – напротив, пошло пятнами. – Знаю, о чем ты подумала, – ласково сказала Дафна, не переставая поражаться своему терпению. – И ручаюсь, что сегодня Грегори не подложит кусок картофеля в сметане на стул Франческе. Он уже повзрослел. – Но он сделал это на прошлой неделе! – Вот с тех пор он и стал взрослее, – не очень уверенно предположила Дафна. Взгляд матери ясно говорил, что она абсолютно не согласна с этим утверждением. – Хорошо, – сказала Дафна, вспомнив пример старшего брата, – тогда я просто пообещаю, что убью его, если он будет плохо себя вести. – Угроза смерти его не напугает: он, к счастью, еще не знает, что это такое, – философски заметила мать. – Лучше сказать, что в наказание я продам его лошадь. – Он никогда этому не поверит, мама, зная твое доброе сердце. Леди Бриджертон развела руками: – Выходит, мы вообще беспомощны перед ним. – Боюсь, что так. – Дети – сплошное беспокойство, – заключила Вайолет. Дафна улыбнулась. Она хорошо знала, как ее мать обожает это беспокойство. Леди Бриджертон откашлялась, прежде чем произнести чрезвычайно значительную, с ее точки зрения, фразу: – Полагаю, дочь моя, Гастингс был бы для тебя отличной партией. – Только полагаешь, мама? Я уверена, что вообще любой герцог отличная партия, даже если у него две головы и он брызжет слюной при разговоре. Из обоих ртов. Мать не могла не улыбнуться. – Ох и острый у тебя язычок, дорогая! Но должна признаться, что вовсе не намерена выдать тебя за кого угодно. И если я знакомила тебя со многими мужчинами, то лишь для того, чтобы пополнить число твоих поклонников. Моя заветная мечта, – вздохнула Вайолет, – видеть тебя в браке такой же счастливой, какой была я с вашим отцом. С этими словами она удалилась, оставив Дафну наедине с собственными мыслями. А думала девушка вот о чем: составленный Гастингсом и одобренный ею план не так уж хорош, если рассматривать его серьезно. И в первую очередь пострадает от него ее мать – когда поймет в конце концов, что они только играли в любовь и в грядущий брак. Саймон благородно предложил Дафне исполнить в конце роль зачинщицы их разрыва, а себе оставлял амплуа отвергнутого жениха, однако ей начинало казаться, что, пожалуй, лучше было бы наоборот – чтобы она, как это ни печально и даже постыдно, оказалась жертвой его легкомыслия и обмана. Тогда по крайней мере мать не сможет обрушиться на нее со слезами и упреками, ей останется только жалеть несчастную дочь и сокрушаться, как та могла упустить свой шанс. И на этот раз, подумала с усмешкой Дафна, мать была бы совершенно права. Никогда еще Саймон не разделял трапезу с таким количеством взрослых и детей из одной семьи, весьма дружной и шумной. Дружелюбную атмосферу не смогла нарушить даже горошина, перелетевшая почти над головой леди Бриджертон с одного края стола на другой и нацеленная шалуном Грегори в младшую сестру. Бросок был неточным: Гиацинта даже не поняла, что на нее совершалось покушение. Дафна вовремя прикрыла салфеткой рот, чтобы громко не рассмеяться, а виновник всего этого умело изобразил на лице ангельскую невинность и полную непричастность к полету зернышка семейства бобовых. Саймон мало говорил во время обеда, предпочитая слушать других и время от времени отвечать на обращенные к нему вопросы. Их задавали все присутствующие за исключением двоих сидевших, к его облегчению, за другим концом стола. Впрочем, и оттуда они умудрялись бросать на него… нет, не горошины, но весьма неодобрительные взгляды. Это были Энтони и Бенедикт. Самая непосредственная из всех десятилетняя Гиацинта долго испытующе смотрела на герцога, и наконец, спросила напрямик: – Вы всегда говорите так мало? Миссис Бриджертон чуть не поперхнулась вином, и девочке ответила Дафна. – Наш гость, – пояснила она, – намного вежливее некоторых из нас, кто ни на минуту не закрывает рта и перебивает друг друга. Как будто боится, что больше ему никогда не придется шевелить языком. Грегори понял эти слова буквально и тут же, высунув язык, начал крутить им, но миссис Бриджертон строго посоветовала сорванцу использовать этот орган для того, чтобы побыстрее расправиться со своей порцией. Вспомнив слышанное где-то, что дети любят (или должны) брать пример со взрослых, Саймон быстро опорожнил тарелку и, выразительно взглянув на Грегори, попросил добавки, чем заслужил благодарный взгляд хозяйки, которая не преминула попенять мальчику: – Видишь, какой отменный аппетит у герцога? Двойной нажим подействовал: Грегори спрятал язык и поспешил доесть то, что у него было. – Энтони, – спросила одна из девочек (Саймон не был твердо уверен, кто – Гиацинта или Франческа), – отчего ты такой злой сегодня? – Вовсе не злой, – огрызнулся он. – Не выдумывай. Саймон мысленно поблагодарил девочку: ему было неуютно под тяжелым взглядом Энтони, и он начинал жалеть, что пришел сегодня и что вообще затеял весь этот спектакль, который поначалу казался забавной и, в общем, довольно невинной игрой. – Нет, злой, – настаивала на своем Гиацинта (или Франческа, а может, вообще Элоиза), снова обращаясь к Энтони. – Хорошо, – ответил он. – Не стану возражать. Ты права. Я сегодня зол. – А на кого? – спросила одна из трех сестер. – На весь свет! – На белый или на высший? – поинтересовалась Дафна, и Саймон далеко не в первый раз оценил ее остроумие. Энтони промолчал, а миссис Бриджертон проговорила с очаровательной улыбкой: – Хочу признаться, что сегодняшний вечер – один из самых приятных для меня в этом году. – Она взглянула на Грегори. – Даже то, что некоторые позволяли себе швыряться горошинами, не смогло его испортить. – Ты видела? – пробормотал мальчик. – Я думал… – Дорогие дети, – торжественно произнесла мать, – когда вы наконец поймете, что я вижу и знаю абсолютно все, что происходит в нашей семье? – Поскольку ответа не последовало, она сразу же переключила внимание на Саймона и спросила: – Вы не заняты завтра, ваша светлость? Захваченный врасплох вопросом, тот ответил, слегка заикаясь: – Н-нет, п-по-моему. – Замечательно! Тогда вы должны присоединиться к нам. – П-присоединиться? – переспросил он. – Конечно. Завтра мы все едем на прогулку в Гринвич. – В Гринвич? – эхом отозвался он. Дафна с интересом наблюдала его замешательство. – Мы давно собирались туда прогуляться, – терпеливо начала разъяснять леди Бриджертон. – Возьмем лодку, устроим пикник на берегу Темзы. Это будет прекрасно, не правда ли? Ведь вы поедете с нами? Дафна сочла необходимым вмешаться: – Мама, у герцога наверняка масса дел. Леди Бриджертон смерила дочь ледяным взглядом. – Что ты такое говоришь, Дафна? Герцог только что сказал мне, что он завтра совершенно свободен. – Она вновь повернулась к Саймону. – И мы обязательно посетим королевскую обсерваторию, так что это будет не просто увеселительная прогулка. Обсерватория закрыта для публики, но мой покойный муж был одним из ее попечителей и, я уверена, нас туда пустят. Саймон поймал взгляд Дафны. Она ответила ему легким пожатием плеч, в ее глазах он уловил просьбу о прощении. Обратившись к Вайолет, он сказал: – Почту за честь присоединиться к вам, леди Бриджертон. Виконтесса широко улыбнулась и похлопала его по руке.