– Что, весь червонец? – Дорофей Тарасович, деньги-то мои. Или отчет перед тобой должен иметь? – Куда хоть потратил? – Родителям выслал. Мне-то сейчас без надобности, а им подспорье, – без тени сомнения соврал Борис. – Дело хорошее. Но лучше бы ты купил себе «бульдог», парень. Хватило бы и на него, и на полсотни патронов. – К чему это ты, Дорофей Тарасович? – А к тому, сынок, что Стужа на меня охоту объявил. Народ бает, что ему в руку прилетело так, что через артефакт лечиться пришлось, иначе отняли бы. Одного потерял, да еще один раной мается. Чуешь, к чему веду? – Хочешь сказать, что ко мне счет у него появился? – Не к тебе. К нам. Потому как о твоей геройской стрельбе он скоро узнает. Не одни мы на пароходе были. А Стужа – тот мало что душегуб, так еще и берегов не видит. Кабы без крови отделались, то разошлись бы краями. А так-то уж и не получится. Теперь нам ходить только с оглядкой. Держи. Пока на корабле, с ним не расставайся, – протягивая пояс с капсюльным кольтом, подвел он итог своим словам. Лихо тут все. А может, послать к ляду да свалить, пока ветер без камней? Во всяком случае, по тону Тимохи было понятно, что по возвращении с Яковенкова тот сойдет на берег. Разумно, что тут сказать. У него семья. Одно дело – ходить в рейсы с незначительным шансом нарваться на разбойника. И совсем другое, когда на тебя открыта целенаправленная охота. Тут уж только судьбу дразнить. Глава 12 Новая встреча – Извольте вот этот экземпляр с Бельгийского архипелага. Триста восьмидесятый калибр, курок двойного действия, шесть зарядов, исключительная точность боя на тридцати шагах. Легок, компактен. Обратите внимание на спусковую скобу. Кто-то скажет, что это недостаток, так как увеличивает габариты. Но на деле благодаря этому нет необходимости складывать спусковой крючок, дабы он не мешал, и оружие всегда готово к стрельбе. Да, револьвер и впрямь удобен. Ручка, конечно, теряется в ладони, но это плата за компактность. Калибр порядка девяти миллиметров, более чем достаточно. Правда, порох дымный, а потому об убойности известных ему боеприпасов можно позабыть. Но и это не так чтобы и мало. Тридцать шагов, то есть порядка двадцати одного метра. Нормально. Это же оружие не для боя, а для обороны накоротке. Законодательство Российского царства не позволяет открытое ношение оружия. Если только на колониальных архипелагах. Полноразмерный револьвер он ведь что твой мини-карабин, поди его прибери с глаз долой. А вот такого малыша хоть в карман, хоть в сумочку, хоть в плечевую кобуру. Вообще-то Рудакову есть куда потратить деньги. Но пренебрегать опасностью не хотелось. И уж тем более после повторной встречи со Стирой. Памятная троица, что пыталась его пощипать в день найма на «Стриж», как раз прохаживалась по берегу, когда Рыченков набирал очередных пассажиров. Борис не смог остаться в стороне. Скорее даже не из желания помочь работягам, сколько из духа противоречия. Ну не нравилась ему эта компания. Вот и подошел с демонстративно висящим на боку револьвером. Намек был принят, и ребятки предпочли ретироваться. Тут-то обозленный Стира и посоветовал кое-кому ходить с оглядкой, потому как серьезный человек хочет испить его кровушки. Пустопорожний брех ничего не представляющей собой шавки. Если бы не понимание, что это может быть и правдой. Тем более что Тимоха сошел-таки на берег, а желающих на его место не находилось. Плохой знак. В этой связи Борис выпросил у шкипера аванс и решил приобрести себе револьвер. Решение, может, и не умное. Но с другой стороны, бегать при первых признаках опасности как-то неправильно. А еще, оставляя капитана в трудную минуту, можно подпортить себе карму. Нет, если сойти на берег и сосредоточиться на своем таланте, то никаких проблем. Но если собрался остаться в море… Странное дело. Вроде дальше кочегарки, считай, и носа не кажет. Но вот нравилось ему море. А когда они разок попали в шторм, да еще при этом едва сумели укрыться в тихой бухточке, так и вовсе испытал восторг. Кто бы объяснил, что с ним случилось. Никогда не был особым любителем моря. С семьей конечно же выезжал, но не разделял радости домочадцев по этому поводу. Много воды, извечная высокая влажность, этот запах йода, выступающая на теле соль. Но здесь его словно подменили. Берясь за штурвал, Борис ощущал едва ли не экстаз. Словом, какой, к ляду, мольберт. Если только как средство достижения цели. И она у него была. Капитанский мостик своего корабля. Ни много ни мало. Так что оставить Рыченкова он не мог. Хм. И, положа руку на сердце, не только из-за опасения подмочить репутацию. Как ни странно, но она-то как раз была на втором месте. Рудаков Борис Петрович никогда не бросал и не сдавал своих. Не в его это характере и все тут. – Сколько стоит? – повертев в руках самый простой образец вороненой стали, поинтересовался он. – Шесть рублей. – А патроны к нему? – Какую пачку изволите? На пятьдесят или на сто патронов? – На пятьдесят. – Три рубля. Могу предложить под этот револьвер наплечную кобуру. – Сколько? – Семьдесят копеек. – Давай. Еще коробку капсюлей для кольта и малую банку пороху. – Рубль. – Угу. – Прошу меня извинить, вы позволите ваш паспорт? Законы на право владения оружием в России куда как вольные. За разрешением в полицейский участок придется обратиться только в случае покупки винтовки или карабина. Гладкоствольные ружья и револьверы продавались совершенно свободно, и на них не выдавалось никаких документов. Единственно продавать их лицам, не достигшим шестнадцатилетнего возраста, было нельзя. А за нарушение законодательства спрос был строгим. Не выгляди Борис молодо, никто и не подумал бы спрашивать у него паспорт. – Еще раз прошу прощения. Итого десять рублей семьдесят копеек, – возвращая книжечку паспорта, подытожил продавец. Н-да. Что-то это ему напоминает. Опять в кармане осталось тридцать копеек. И снова в Яковенковске. Кобуру, порох и капсюля попросил завернуть в бумагу. Надевать ее поверх форменной рубахи никакого смысла. Ибо получается то же самое открытое ношение. Бушлат не наденешь, рановато. Так что придется обзаводиться гражданской одеждой с легким пиджаком. Правда, случится это нескоро, нужно сначала аванс отработать. А пока поносит в кармане брюк. Патроны – в левый, заряженный револьвер – в правый. Неудобно, не без того. Но уже нет ощущения незащищенности. Оружие оно всегда внушает уверенность. Оказавшись на оживленной улице, привычно осмотрелся по сторонам. И если раньше это было связано с возможными ищейками боярина Морозова, теперь к этому добавилась причина куда серьезней. Стужа, м-мать его. Сомнительно конечно, что Рудакова кто-то попытается достать на суше. Все же морские разбойники. Но одно другому не помеха. И тем более если он берегов не видит. Подумать только, прошел лишь месяц после его инициации, а сколько уже свалилось всего на голову. Интересно, так оно всегда будет? Или Борис все же прекратит притягивать приключения на свою пятую точку? Прямо как в развеселую молодость девяностых. Хотя, признаться, там все же обошлось без стрельбы. Умудрялся оставаться в стороне от криминальных разборок. Повернул направо и пошел по скрытому в тени тротуару, глазея по сторонам. Между прочим, есть на что посмотреть. Может, его современникам и нравились здания из стекла и бетона, он же предпочитал любоваться старинными зданиями. Ну или старыми. Бог весть, к каким отнести дома, коим только чуть больше сотни лет. Навстречу идут пешеходы различных сословий. Обогнал какой-то студент, спешит на урок репетиторства или на свидание. Пронеслась ватага мальчишек, и судя по направлению, бегут они в порт. Пришел какой-то интересный корабль? Они, помнится, так же бегали. По дороге под перестук подков катятся пролетки. Бодро чухая и шурша резиновыми колесами, пробегают паромобили. Обычная жизнь обычного города конца девятнадцатого столетия. Борис остановился напротив знакомой витрины с выставленными бутафорскими сладостями. За прилавком тот же кондитер, обслуживает молодую даму с двумя малолетними детьми. Картина маслом. Словно наблюдает происходящее на экране. Н-да. Поймал себя на том, что на этот раз не глядит на сладости, а всматривается в небольшой торговый зал кондитерской, словно выискивая кого-то. Хм. А ведь и выискивает. Ему вообще-то было короче идти по другой улице. Ненамного, но короче. А теперь вот пялится в окно, в надежде на чудо. Портрет той барышни он так и не стер. Несколькими стираниями привел в негодность предыдущий лист. Система стала штрафовать за слабую четкость линий, что было неизбежно. Перевернул лист с портретом девушки и начал тиранить следующий. Да еще и на доске, пока находился в кочегарке, чуть ли не через раз рисовал ее, то в полный рост, то по пояс, а то и одно лишь лицо. – Посторонитесь! Ой! Ай! У-ух! Борис едва успел перехватить девушку, которая явно с трудом управлялась с велосипедом. При этом ему пришлось подхватывать не только двухколесный транспорт, но и его наездницу. В нос тут же ударил дурманящий запах разгоряченного девичьего тела. Лицо обдало чистым дыханием. А сам он вдруг впал в ступор. – Сударь, – многозначительно произнесла она. – Ой. Простите, барышня. Борис разжал объятия и, убедившись, что она уверенно стоит на ногах, отступил на шаг. Вот странное дело, обычно он обращается на «ты» и не парится по этому поводу. С чего бы? Это господа, подчеркивая свою образованность и воспитанность, обращаются к собеседникам на «вы». Мужичью и работягам «тыкают» без оглядки. И снисходительно относятся к ним, когда те называют их хотя и по имени-отчеству, но все же на «ты». Борис ничуть не выделялся на общем фоне, просто приняв правила игры. Поначалу-то еще сказывались его манеры двадцать первого века. Но очень скоро они испарились. Однако к женщинам из сословий, стоящих по положению выше, он все же обращался на «вы». Такие выверты сознания, ни в коей мере не связанные с подобострастием. – Что же вы так-то неаккуратно? – покраснев как рак, попенял он той самой девчушке. – Да вот как-то так получилось. Прямо не день, а напасть какая-то, – заправляя под шляпку выбившуюся прядь, ответила она. – Все хорошо, Павел Александрович. Молодой человек изволил меня спасти от неминуемого падения. – Так с вами все в порядке? – поинтересовался невесть откуда появившийся давешний городовой. – Теперь да. Благодарю. Прошу прощения, как вас зовут? – обратилась она к Рудакову. – Борис. – А меня Катя. Будем знакомы, – не чинясь протянула она ему руку. «Из разночинцев, что ли?» – отвечая на рукопожатие, подумал он. Жест этот только-только начинает входить в обиход, ломая старые устои. Как и девушки, курящие сигариллы и папиросы. А еще девицы, осмелев, начали поступать в высшие учебные заведения. Не в институты благородных девиц, но на физико-математические, философские и инженерные факультеты. Куда катится мир! Н-да. Вот и она, похоже, из таких же. Хотя насчет разночинцев это он, конечно, перегнул – не станет городовой проявлять к подобной особе такой заботы. – Борис, вы не поможете мне? – Что нужно сделать? – Понимаете, мой велосипед неисправен. Собственно, из-за этого я и не справилась с управлением, катясь под горку. У меня слетела цепь. Не поможете мне докатить его до дома? – Зачем же катить? Позвольте я посмотрю, что с ним. Быть может, у меня получится его починить. – Я была бы вам признательна. Проблема была в соскочившей цепи. Водворить ее на место оказалось делом пары минут. Но при том она по-прежнему провисала. Толкнул ось по направляющей задней вилки, и она пусть и с трудом, но все же сместилась назад. Обычное дело. От беспрестанной тряски раскрутилась гайка. Сзади под сиденьем висел кожаный бардачок, ну или инструментальная сумка. Главное, чтобы она не была пустой. Ключи имеют свойство звенеть и греметь, а как результат раздражать велосипедиста. Барышни же обладают тонкой душевной организацией, а подобные звуки не способствуют умиротворению. Ага. Кто бы ни обслуживал этот велосипед, но вариант с необходимостью мелкого ремонта он не исключал. Как предпринял и меры против нежелательного грохота, переложив ключи ветошью. Ничего особенного. Отвертка, семейный и спицевый ключи, но зачастую этого более чем достаточно. Выставил ось, проверил натяжение цепи, неполный оборот – и гайка затянута. А вообще не помешала бы гроверная, зубчатая или пружинная шайба, иначе опять открутится. Но девушке говорить об том, пожалуй, бесполезно. – Порядок, барышня.