Опалин машинально подтянул к себе шинель, вдел одну руку в рукав (в кабинете было вовсе не жарко), но остановился и шинель снял. — Очень приятно, — промямлил Ваня. Бруно тотчас облил его взглядом, полным презрения. "И с какой стати мне приятно, что за вздор… Зачем я это сказал?" — Я Опалин, — буркнул юноша, насупившись, — Иван Опалин. Э… Садитесь, товарищ Савельев. Собеседник стал в некотором недоумении озираться. Все стулья были от него далеко. Спас положение Бруно — легким движением он извлек из-за какого-то стола стул с гнутыми ножками и с грохотом подвинул его задержанному. Тот сел, кепку положил на колени и вперил в сидящего на скамье напротив Опалина преданный взор. — Я, товарищ… клянусь революцией… ничего не знаю! Председатель, скотина, пьет… и весь домком вместе с ним. Я завтра должен был справку получить… А заявление, что у меня профсоюзный свистнули, я в милицию отнес… И до сих пор ничего… — Вы зачем по ночам ходите? — спросил Ваня, насупившись. — Так работа у меня, товарищ… — Какая еще работа? — Наборщик я. — А-а, наборщик, — промычал Опалин. Ему неудержимо хотелось зевнуть, и он, не удержавшись, все-таки зевнул. — Это что же, ты книги печатаешь? — Печатает станок типографский, а я набираю, — с достоинством возразил человек. Бруно кинул на него внимательный взгляд. — Книги-то — дело хорошее, кто с книгами дело имеет, тем спокойнее. У нас в типографии газеты в основном, и это, я доложу тебе… — Он покрутил головой и усмехнулся. — Что, тяжело приходится? — спросил Ваня, с любопытством глядя на него. — А то! — вскинулся Савельев. — Утренний выпуск, вечерний… знаешь, сколько труда на все это уходит? И главное: пишут, сволочи, заметки свои, а потом в последнюю минуту обязательно что-нибудь не так. Или в мире катавасия какая-нибудь, или еще что. И давай переделывай, весь в поту… а сверхурочные, прямо скажем, у нас тощие. То материал снимут, то заголовок срочно надо менять, то еще что. И корректоры тоже хороши. Деньги получают, а такие ошибки пропускают, что от людей стыдно. Я тебе больше скажу: один знакомый корректор такого по пьяни начудил, что потом к нам из ГПУ приходили… Но у него теща померла, которая его все грызла, так он на радостях… И разобрались они быстро. Отпустили его, служит он по-прежнему… — Ты, значит, ночью шел, потому что номер очередной набирал? — прервал его Опалин. Бруно, стоявший, как часовой, за стулом задержанного, на сей раз поглядел на коллегу с неким подобием одобрения. — А я что говорю? — воскликнул Тихон. — Пока все в печать не сдадим, я уходить права не имею… На бирже труда, знаешь ли, оказаться не хочется. Тем более в моем возрасте… — Что за газета-то? — "Красный рабочий". — И что, ты пешком шел домой после работы? — Ну а как иначе? Последний трамвай у меня из-под носа ушел. Да я уже привык, что приходится на своих топать… А до утреннего трамвая еще долго ждать. Ну и… Он продолжал говорить, описывая, как мирно возвращался к себе и как его до смерти испугал вывалившийся из тьмы Бруно Келлер. Опалин тихонечко зевал, прикрывая рот ладонью, и смотрел, как наборщик мнет свою кепку, которую держал на коленях. — Я бандитом никогда не был, — упрямо продолжал Тихон, — я наборщик, член профсоюза… Честный труженик, больше двадцати лет у кассы… — А? — встрепенулся Опалин. — У какой еще кассы? — Касса у нас с литерами, — объяснил Савельев. — Ну, буквами и знаками всякими… И все надо в порядке держать. Шрифты, они ведь разные бывают. Кегль, опять же, путать нельзя, потому что разным кеглем разное число букв в строке получается… — А кегль — это что? — спросил Ваня. — Ну, по-простому — размер. Обыкновенно мы используем восьмой или десятый. Для заголовков идет крупнее, конечно. Но заголовки и особыми шрифтами набирают — титульными, у них кегль еще крупнее. Бруно Келлер был — как и всякий немец — человек исполнительный, и коль скоро ему велели держать язык за зубами и вмешиваться только в крайнем случае, он молчал и не вмешивался. Однако Опалин заметил, как Бруно косится на забытую кем-то на одном из столов газету, и угадал, о чем тот думает. Поднявшись с места, Ваня взял газету и вручил ее Тихону. — Раз ты наборщик, скажи: каким шрифтом это набрано? — Не шрифтом, а шрифтами, — тотчас же поправил его Савельев, скользнув взглядом по странице. — Ну и каша… И перенос в заголовке — кто же так делает? — Он удрученно покачал головой. — Молодежь! Это "Рената", десятый кегль, — без колебаний заявил он, тыча пальцем в одну из заметок. — Подзаголовок — "Эльзевир", шестнадцатый… А в заголовок зачем-то "Широкий Ренессанс" влепили… — Чего? — вырвалось у Келлера. — Шрифт так называется, — с достоинством ответил наборщик. — Тут двадцать восьмой кегль, конечно. — Как же ты различаешь, где какой шрифт? — спросил Опалин. — Я-то? Обыкновенно. По начертанию букв. "Широкий Ренессанс", например, по букве "с" узнать легко. Видишь, как она вверху загибается? — А "Узкий Ренессанс" у вас есть? — не удержался Бруно. — Узкий тоже есть, — с готовностью отозвался наборщик. — Но там буквы поскромнее будут. "Широкий Ренессанс" круглый и больше буржуй, а узкий — тощий и пролетарий. — Палец его скользнул по странице к следующей статье. — Это — "Боргес"… восьмой кегль… Опять "Рената"… В заголовке "Рамзес". — На лице его читалось живейшее неодобрение. — Зачем столько шрифтов? Это же непрофессионально. Но некоторым почему-то кажется, что чем больше разных шрифтов, тем лучше… Он перевернул страницу. Собеседники глядели на него, не отрываясь. Дверь кабинета отворилась — вошел Петрович, которого на дежурстве подменил другой агент. Но все были так увлечены происходящим, что едва обратили на него внимание. — Ну, приехали! — воскликнул Тихон с отвращением. — Понапихали в рекламные объявления черт знает что… простите, товарищи… Это вот, например — "Вероника"… — Это которая только контур букв показывает? — спросил Келлер, заглядывая в газету через плечо. — Ну да, ну да! — обрадованно воскликнул Тихон. — А рядом видите — кудрявый такой, с завитушками? Это "Лорелей". Тут "Тонкий скелет"… — Чего-чего? — Ну шрифт так называется. — Скелет? — подал голос Логинов. — Вообще-то их несколько, — признался наборщик. — Есть "Итальянский скелет" и "Тонкий скелет", но я их, честно говоря, не люблю… Мелкие они и скучные какие-то. А тут вообще воткнули "Гейшу". — Дай-ка сюда, — не утерпел Опалин. — Что за гейша? — Про новый кинотеатр объявление, — пояснил Тихон, протягивая собеседнику газету. — Видишь, какие чудные буквы? — Это с длинными хвостами, что ли? — спросил Ваня после паузы, изучая страницу. — Да, да! Буквы в объявлении и впрямь поражали воображение. Они были подчеркнуто асимметричные, разные по высоте и по толщине отдельных элементов. В начертании их действительно ощущалось нечто японское — или, по крайней мере, желание подражать японским рисункам тушью. Но агенты уголовного розыска были далеки от восточных ухищрений и почувствовали только, что этот хитромудрый шрифт с подковыркой бесконечно далек от их жизни. — Тридцать второй кегль, — встрял всезнающий наборщик. — Ниже там "Слава" — тоже чудной шрифт, с украшениями. Это, значит, заказчики требуют, чтобы объявления были поглазастее, вот им и подбирают такие шрифты, чтобы сразу было видно… А все это набирать, товарищи, — чистое мучение! И кассу приходится содержать в порядке, следить, чтобы не было битых литер, и вообще… — "Гейша", значит? — Опалин задумчиво поскреб щеку и положил газету на стол. — Видел я как-то похожие буквы на одной вывеске, еще до революции… Там трактир был. — Так большинство шрифтов еще из прежнего времени осталось, — ответил Тихон. — Новые, конечно, делают, но в основном шрифты старые у нас. Так и работаем… Бруно Келлер кашлянул и засунул большие пальцы рук за пояс. Он не любил признавать свои ошибки, но в данном случае надо было смотреть фактам в глаза — сегодня он сплоховал и задержал не того. — Ну что? — спросил он у Вани, глазами указывая на задержанного. Мол, не томи, раз человек ни при чем, можно его отпустить. — Да, — вздохнул Опалин. — Оформляй задержание и в камеру его. Тихон Савельев позеленел. — Товарищ, за что же… — Никакой он не наборщик, — твердо сказал Иван, по-прежнему обращаясь к Бруно. — Бандит он обыкновенный. Правильно ты его задержал… И тут с интеллигентного вида наборщиком и знатоком шрифтов приключилось нечто чрезвычайно странное. Словно маска сползла с его лица, и из-под нее выглянул совершенно другой человек. По-волчьи задралась верхняя губа с куцыми усишками, и сверкнули из-под нее волчьи же острые зубы. — Ах ты, сучонок… — полным ненависти шепотом просипел он. И в следующее мгновение, выхватив заточку, кинулся на Опалина с явным намерением убить его на месте. Но, по счастью, неподалеку находились двое опытных агентов угрозыска. Не без труда они скрутили лже-наборщика и повалили его лицом на пол, причем Бруно Келлер, выворачивая бандиту руку с оружием, ухитрился сломать ее — как потом выяснилось, аж в двух местах. Через некоторое время бандита, называвшего себя Тихоном Савельевым, увели, а Петрович, убедившись, что челюсть, по которой противник разок попал, цела, отправился к Филимонову, где и рассказал все, чему стал свидетелем. — Товарищ Келлер обыскивал задержанного? — Он уверяет, что обыскивал, Терентий Иванович. — Как же он проворонил оружие? — Не знаю, Терентий Иванович. Помолчали. — Агенту Келлеру устный выговор без занесения в дело, — сказал наконец Филимонов. — Внимательнее надо быть. За наборщиком этим, надо полагать, не одно ночное ограбление числится? И, скорее всего, не одно убийство. — Мы тоже так думаем. — Петрович потрогал челюсть и поморщился. — Тертый калач, по всему видно. И хладнокровный! Про шрифты рассказывал, заливался, как птица… Думаю, в прошлом он действительно наборщиком был. Слишком уж хорошо он знает, что да как… — А Опалин?