Дело было, можно сказать, пустяковое. Патрулируя ночью московские улицы, агент уголовного розыска Келлер услышал слабый женский крик. Определившись с направлением, откуда тот донесся, Келлер двинулся туда и увидел на тротуаре тело зарезанной женщины. Какая-то фигура, вжав голову в плечи, метнулась в переулок вдоль стены, и хотя эта часть города была освещена только бледным светом луны, агент заметил подозрительное движение. — Стой! Стой, стрелять буду! — заорал Келлер, выхватывая наган. …Менее чем через час в особняк в Большом Гнездниковском переулке, где в 20-е годы столетия с таким же номером обосновался московский уголовный розыск, явились двое. Один пришел не по своей воле, потому что его конвоировал второй — плечистый, белокурый и смахивающий на немца (кем он в действительности и был). — Петрович, не спи! — рявкнул Келлер на дежурного, который вовсе не спал и даже не дремал. — Я бандита поймал. К последней фразе он добавил несколько энергичных выражений, после которых его уже никак не приняли бы за немца. Более того, услышав эти громоподобные слова, впечатлительный наблюдатель вообще предпочел бы признать в агенте Бруно Келлере русского с головы до пят — потому что у России, как всем известно, границ нет. — Я не бандит, — сказал задержанный дрожащим голосом. — Уверяю вас, товарищ, вы ошибаетесь… — Не волнуйтесь, гражданин, сейчас все разъясним, — отозвался дежурный агент, которого звали Петровичем. Повернувшись на стуле, он внимательно посмотрел на задержанного. Лет сорока с небольшим, росту среднего, худощав, брюнет с легкой проседью, усишки куцые, как у Чарли Чаплина, нос птичий. Физиономия на первый взгляд пристойная, алкоголем не помятая и отчасти даже интеллигентная. Вообще на бандита задержанный не слишком походил, но жизнь, а пуще всего служба приучила Петровича и его коллег не доверять внешности. Бруно Келлер тем временем изложил обстоятельства, при которых он задержал своего спутника. — Товарищ, вы все не так поняли, — залепетал незнакомец. — Я мимо шел… Я никого не убивал… — Мимо шел? — рявкнул Келлер, багровея. — В третьем часу ночи? — Так что же? Я в типографии служу, у нас рабочий день ненормированный. Я… — Ты бежал! Ты удрать пытался, даже когда я предупредительный выстрел в воздух дал… — Товарищ, я испугался… Испугался, клянусь вам! Мне страшно было… Там улица темная… я боялся, вдруг бандит какой нападет, пальто отнимет… А у меня одно пальто, мне без пальто нельзя. Брата моего в прошлом годе так раздели, он воспаление легких подхватил и помер… Агенты, не сговариваясь, поглядели на пальто задержанного, о котором шла речь. Обыкновенное драповое пальто, темно-серое и не сказать, чтобы новое. Но в те годы ценность простейших вещей была велика, так что незнакомец ничуть не лгал. Могли, могли остановить в подворотне и содрать даже такое кургузое пальтишко, как у него. И убить из-за такого пальто тоже могли, будем откровенны. — Значит, ты в типографии работаешь? — спросил Петрович у задержанного. — Профсоюзный билет есть? Профсоюзный билет служил в те годы основным документом, удостоверяющим личность. — Нет у него никаких документов, — ответил за незнакомца Келлер. — Он мне наплел, что их у него в трамвае увели. Незнакомец налился краской и стал часто-часто моргать. — Товарищ, я правду говорю… — Так, так, — молвил Петрович доброжелательно, — документы, значит, в трамвае свистнули, а почему в домкоме справку не взял, пока новые не оформят? — Так наш председатель третий день пьян, — с отвращением ответил задержанный. — Сын его женился, ну и… — Правление есть домовое, — не удержавшись, вклинился Келлер. — Так они с ним пьют. Я уж и так, и этак, и все одно слышу: завтра да завтра справку оформим, потом приходи. А у меня рабочий день ненормированный. Я ждать не могу, пока они проспятся… Агенты обменялись взглядами. Рассказанная незнакомцем история звучала на первый взгляд неубедительно, но сотрудники угрозыска знали, что в жизни бывает и не такое. В трамваях действительно орудовали карманники, и никакой фантастики нет в том, что члены домового комитета закладывают за воротник в ущерб своим основным обязанностям. — Зовут-то тебя как? — спросил Петрович. — Тихон я. Савельев… — Так, Тихон, а бабу ты зачем убил? — на первый взгляд нелогично осведомился Петрович. — Я никого не убивал! — вскинулся задержанный. — Что тут думать — ограбить хотел, а она сопротивляться стала, — вклинился и тут невыносимый Келлер. — Женщина крепкая была, да только он с ножом. Пырнул ее и все, привет. У убитой в карманах ничего не было, наверное, при ней сумочка была. И пуговица верхняя у ее пальтишка расстегнута — неспроста! Это он, — агент обличающее ткнул в задержанного коротким пальцем с широким ногтем, — хотел заодно пальто снять, хоть оно и кровью испачкано. Замешкался, а тут я подоспел. Тихон глядел на него с ужасом. — Так, — раздумчиво протянул Петрович, потирая подбородок, — а нож где? Келлер нахмурился. — Не нашел. — Ну, а сумочка? — Да сбросил он все, прежде чем я его схватил, — уже с раздражением ответил немец. — Или сообщнику передал, а тот сбежал. — Товарищ, это все неправда, — пролепетал Савельев каким-то тонким, пронзительным голосом. — Я никого не убивал… Вы ошиблись! Я просто случайно… поблизости оказался… — И, не сдержавшись, разразился бессвязными жалобами: — Чертов председатель! Ну почему ему взбрело в голову именно сейчас сына женить… Выдал бы мне справку, скотина… Ведь это же из-за него я к вам попал! Клянусь чем хотите, товарищ: я никого не убивал… Я испугался, понимаете? Просто испугался… Ночь, ни один фонарь, сволочь, не горит, и тут… Женщина какая-то кричит… Потом вы… И стреляете! У меня душа в пятки ушла… Что ж это, думаю, убьют меня сейчас… Ни за что убьют! Не виноват я, понимаете? Не виноват! Он готов был разрыдаться в присутствии двух взрослых людей. Петрович вздохнул и поднялся с места. — Пойду-ка я Терентию доложу… — А он что, здесь? — напрягся Келлер. — Здесь. Обожди, я сейчас вернусь. Начальник отдела Терентий Иванович Филимонов сидел в своем кабинете, дочитывая какой-то рапорт, и в неверном электрическом свете, сочащемся из-под абажура, казался важным и значительным, как поседевший на службе генерал прежних еще времен. Он действительно начал служить еще при царе и был одним из немногих, кто остался в угрозыске из прежних специалистов, — той эпохи, когда даже слова "угрозыск" не было в словаре. Карп Петрович Логинов постучал в дверь кабинета, и, услышав спокойное "Войдите", переступил порог. Подавив желание откозырять по-военному, он доложил обстановку, делая упор лишь на те детали, которые казались ему существенными. — Можно, конечно, его задержать до выяснения… Снимем отпечатки пальцев, будем проверять… Но на это потребуется время, и даже если он бандит, его может не быть в нашей картотеке. А если не бандит… Орудия убийства нет — раз. Бруно выстроил версию насчет сумочки, но сумочка тоже не найдена… Вообще, Терентий Иванович, вы же знаете Келлера… Он бывает… ну… склонен к поспешным выводам… И упрется — нипочем его не сдвинешь. Улик-то, по правде говоря, против этого Савельева нет, кроме того, что он поблизости проходил… Я его пальто хорошенько рассмотрел — крови на нем нет, хотя жертву зарезали. Воротник, правда, на честном слове держится, но это уж, наверное, когда его Бруно сюда волок… — Вы же знаете, Карп Петрович, что кровь не всегда попадает на преступника, даже когда он орудует ножом, — напомнил Филимонов. — Ну… да. Но все-таки… Терентий Иванович задумался. — Кто сейчас на месте? — спросил он. — То-то и оно, что никого. Кто в патруле, кто выехал. Касьянов и еще несколько человек на Моховой, там отделение госбанка ограбили. Есть только этот… новичок… Ваня Опалин… но он спит. — Почему спит? — Говорит, идти ему некуда. Его мачеха выгнала из дома. Да он уже отработал сегодня, его смена кончилась… — Ну, кончилась, а работать все-таки надо. — Филимонов поморщился. — Вот что: разбудите его, и пусть допросит этого Савельева. Логинову казалось, что его мало что может удивить, но тут он все-таки удивился и в замешательстве стал чесать правой рукой щеку. Ваня Опалин был совсем еще зеленый пацан, которого и приняли-то в угрозыск условно. Он ничего не знал, ничего не умел и не обладал вообще никаким опытом, который позволяет раскалывать преступников. Все это Петрович после секундного замешательства решил напомнить начальнику. — Я помню, как он у нас оказался, — рассудительно, как всегда, заговорил Филимонов. — Только вот что: любой профессии надо учиться. Делу надо учиться, — повторил он. У любого другого это прозвучало бы пафосно, назидательно и так или иначе фальшиво, но у него почему-то выходило совершенно естественно, и чувствовалось, что он действительно думает то, что говорит. — Сколько он уже в угрозыске — несколько недель? Достаточно, чтобы составить себе представление, как нужно действовать. Пусть допросит Савельева в присутствии Келлера. А Бруно передайте мой приказ, чтобы он держал язык за зубами и вмешивался только в самом крайнем случае. Посмотрим, на что наш новичок способен, — заключил Терентий Иванович. Агент приободрился. Про себя он склонен был считать, что Бруно, как это частенько с ним случалось, переборщил и задержал не того. Что ж, пусть Ваня Опалин и в самом деле поучится, получит полезный опыт. Петрович спустился вниз и в одном из кабинетов нашел молодого человека — скорее даже подростка — в штатской одежде. Укрывшись шинелью, тот спал на скамье, причем под голову подложил несколько пухлых папок дореволюционного вида, где слово "Дело" было еще написано через ять. — Ваня, вставай! — Петрович затряс его за плечо. К его чести, Опалин пробудился почти сразу же и, сев, стал кулаками растирать глаза. У него были темные волосы, стриженые почти под ноль, тонкая шея и правильные крупноватые черты лица. Когда он поднялся, сразу же стал виден нехороший широкий шрам на виске, который давно зарубцевался. Шрам этот придавал его обладателю не самый мирный вид. — Будешь сейчас допрос вести, — сказал Логинов. — Терентий Иванович распорядился. — И он ввел новичка в обстоятельства дела. — А, н-ну хорошо, — промычал Ваня. Петрович поглядел на него, и агента кольнуло нехорошее предчувствие. "Н-да, опыт… по-хорошему ему бы в школе еще учиться, а тут… Грабители, проститутки, воровские притоны… прекрасный опыт, ничего не скажешь. А ну как этот Савельев не тот, за кого себя выдает? Ох, попадет тогда Ваня…" Он вернулся к Келлеру и передал ему распоряжение Филимонова. — Это что, его Опалин колоть будет? — вскинулся немец. — Да он же сопляк! — Бруно, не бузи, — сухо попросил Петрович. — Отведи задержанного. Товарищ Опалин разберется. Сидя в кабинете, товарищ Опалин пребывал в состоянии легкой паники. Все столы, находившиеся в нем, были чужие, а своего у Вани не было. И вообще у него в жизни не было ничего, кроме одежды, которая на нем, какой-то незначительной мелочи в карманах, талонов в столовую и бумажки с печатью, в которой значилось, что он временно приписан к московскому уголовному розыску. Стукнула дверь. Мрачный товарищ Келлер ввел задержанного, и Ваня увидел человека обыкновенной внешности, в пальтишке с воротником из какого-то тусклого меха, кажется, кроличьего, хотя не исключено, что в своей прошлой жизни этот кролик был целым кенгуру и обитал на просторах австралийского континента. Воротник в паре мест был вроде как оторван, но Ваня не стал сейчас заострять на этом внимание. Сапоги на гражданине, равно как и брюки, были такие же ординарные, как и его внешность. В руках он мял кепку с меховыми ушами и смотрел на Опалина с надеждой. Одетый в кожаную тужурку Келлер хмуро покосился на своего юного коллегу, снял кожаную кепку и положил ее на стол. Жест — даже если Бруно ничего такого в виду не имел — вышел почти что демонстративным. Ваня понял, что сидит на скамейке, зачем-то держась за свою шинель, и вид у него самый что ни на есть дурацкий. "Встать ему навстречу или не стоит? — лихорадочно соображал он. — И с чего начать? А допрос под протокол? А если под протокол, где взять бумаги? А чернила, а… Стол!" — Э… мнэ… — промямлил он. — Товарищ… э… Тихонов? — Тихон Савельев я, — поправил его задержанный и улыбнулся почти заискивающе.