– Ушел с завода, пока не работаю, – уклонился от прямого ответа Петя. – А чего ушел? – Отец умер, а мать очень больна, ухаживаю за ней, – покраснев, соврал Возницын. – А на что живете? – У матери пенсия, да я вот подрабатываю… – Ну и какие планы дальше? – Да что вы ко мне пристали? – вдруг закричал Петька. – Как хочу, так и живу, вам какое дело? – Да никакого, в общем, – невозмутимо улыбнулся реквизитор. – Понравился ты мне, вот я подумал – вдруг пригожусь, помогу чем? – Чем же вы можете помочь? – нагловато ухмыльнулся Возницын, припомнив, как разговаривали в подобных случаях его дворовые приятели. – Денег вот дайте побольше. – Слушай, – не обращая внимания на вызывающий тон, сказал Иван Фомич. – Вот ты уже столько времени ходишь к нам. Но ведь собственно в театре ты еще не был. Хочешь сходить, посмотреть? – Как это – не был? А сейчас я где? – Ты – в помещении театра. А театр – это спектакли, актеры, музыка, настроение, чувства. Ты хоть на одном спектакле в своей жизни был? – Не был. И не хочу, отстаньте, я не понимаю этого, – упрямо мотнул головой Петька. – Знаете, пойду я, дел еще – во! Приду на следующей неделе, принесу ремень с пряжкой, женские туфли и цилиндр смешной – можно его сложить, будет как блин. – Шапокляк, – понимающе кивнул седой головой реквизитор. – Что? – Называется такой цилиндр шапокляк. С ним удобно было в гости ходить – придешь, сложишь, места не занимает. – Мне все равно, если заплатите нормально. Петька повернулся и направился к выходу. – Постой, – окликнул его Иван Фомич. – Есть у тебя полчасика свободных? – Ну, есть. – Пойдем, я тебе кое-что покажу. Реквизитор почти насильно увлек Петьку за собой. Он провел его по длинному, тускло освещенному коридору, подвел к высокой, красной с позолотой двери и, о чем-то пошептавшись с пожилой женщиной в униформе, провел внезапно оробевшего Возницына в большой темный зал, полный зрителей. Реквизитор усадил парня сбоку на маленький стульчик. – Посмотри, – шепнул он ему на ухо. – Сегодня – бенефис Клавдии Лернер. Это великая актриса, еще внукам своим будешь рассказывать, что видел ее на сцене. Трудно объяснить, что произошло дальше. Петр Возницын умер и родился заново. Уже закончились длившиеся минут сорок овации, уже актриса, провожаемая сотнями восхищенных взглядов, исчезла за тяжелым шелестящим занавесом, а зрители, оживленно переговариваясь, потянулись к выходу, уже служащие собирали в охапки и уносили со сцены роскошные букеты цветов, а Петя, словно превратившись в ледяную скульптуру, стоял, опустив руки по швам, и неотрывно смотрел туда, где скрылась маленькая хрупкая фигурка, сиявшая каким-то колдовским, неземным светом. – Молодой человек, надо освободить зал, – подошла к нему одна из капельдинерш. – А? – вздрогнул, словно очнувшись от колдовства, Возницын. – Домой, говорю, пора. Что, заворожила своей игрой Лернер? Чистая Сара Бернар. А знатоки говорят, что и посильнее будет. – Где ваш реквизитор, как найти? – осипшим голосом спросил Петя. – Фомич-то? У себя, а тебе зачем? – Нужен. Он меня сюда привел. – Пойдем, провожу. Она довела Возницына до знакомой двери, которая оказалась приоткрыта. Из помещения слышались голоса и очаровательный звонкий смех. Войдя, Петя увидел стоящих возле стола, заваленного нарядными платьями, Ивана Фомича, костюмера Мишеньку, с которым он был уже знаком, и невысокого плечистого дядьку. Впоследствии выяснилось, что это администратор театра Борис Яковлевич. Мужчины хором, перебивая друг друга, что-то доказывали сидящей в роскошном бархатном кресле маленькой женщине. Все курили, и Петя из-за сигаретного дыма не сразу разглядел ее лицо. Но когда разглядел, то ему показалось, что он лишился одновременно всех положенных нормальному человеку чувств, кроме зрения. Возницын перестал ощущать запахи и слышать звуки: весь мир сосредоточился для него в одной точке – там, где сидела великая актриса, без которой он себе уже не представлял жизни. – Вот и наш юный друг пожаловал, – пророкотал Иван Фомич. – Зовут Петр Возницын. Полюбуйся, дорогая, на этого молодца. Ведь это он снабдил нас платьями, о которых ты сейчас так лестно отозвалась. Проходи, Петя, познакомься с нашей примой. Ей теперь носить кое-что из запасов твоих высокородных знакомых. Да проходи, не стесняйся! Однако сделать хоть шаг бедному Пете было не под силу. На помощь ему пришел тот же Иван Фомич. – Ну как, понравился спектакль? – И, обращаясь к собравшимся, пояснил: – Наш молодой человек впервые приобщился к искусству Мельпомены. – Насчет Мельпомены ему еще предстоит разобраться, но вот Клавочка его явно заворожила, верно? – захохотал администратор. – Не смущайте мальчика, – проворчал костюмер. – Он и так дар речи потерял, весь пунцовый. – Замолчите сейчас же, – капризно надула хорошенькие губки Лернер. И, посмотрев прямо на Петю, сказала: – Не обращай на них внимания, это они так шутят. Петя тебя зовут? Нет, ты взрослый юноша, буду называть тебя Петр. Красивое имя, по-настоящему мужское. Скажи, тебе понравился спектакль? Петя нашел в себе силы лишь кивнуть. – Искусство – народу! – провозгласил Борис Яковлевич. – Народ всегда поймет настоящее искусство. – Боря, прекрати, – фыркнула актриса. – Для человека это событие, а ты все стараешься опошлить. Она гибко потянулась, поднялась из глубокого кресла, опершись на галантно протянутую руку администратора. – Все, я пошла переодеваться, устала дико. Бенефис – это приятно, но уж больно тяжело. Не ждите, мальчики, пить шампанское сегодня не буду, банкет – без меня. Мне теперь пару дней в себя приходить. Мужчины принялись громко протестовать, но прима была непреклонна. Уже на выходе она потрепала бледного Петю по плечу и по-свойски сказала: – Приходи смело на все премьеры, где я буду щеголять в платьях, которые ты принес. Жду! Боря, ты слышал? Обеспечь юношу контрамарками. – Будет исполнено, – прогнулся в шутливом поклоне администратор. Когда Мишенька вместе с Борисом Яковлевичем удалились, реквизитор поинтересовался: – Что, слишком много впечатлений для неокрепшей юной души? – Не знаю… – Ну вот, – огорчился Иван Фомич. – Опять не знаешь. Что, пойдешь домой? Дела ведь у тебя, мать больная. А на премьеры приходи, сама Лернер пригласила. Значит, запомнила тебя, память у женщины – о-го-го. – Скажите, – вдруг решился Петя. – Мне нельзя остаться работать у вас? – У меня? – озадаченно переспросил Фомич. – Да мне по штату помощник не положен. – Не у вас, – путано стал объяснять Возницын. – Вообще в театре вашем. Рабочим, ящики таскать или полы мыть. Жизнь, о которой Петя мечтал, неожиданно открылась перед ним во всем своем блеске. Театр – это тебе не завод, где от грохота станков закладывает уши и где целую смену приходится стоять на ногах. Это иной, волшебный мир, и в этот мир он может окунуться, проникнуть в него, остаться в нем! Ивана Фомича его желание удивило. – Отчего же вдруг? – спросил он. – Тебе же здесь все было непонятно, все не нравилось. – Теперь мне все тут нравится, – взмолился Петя. – Хочу видеть спектакли. – Неужто Лернер тебя так потрясла? – озадачился реквизитор. – Впрочем, неудивительно. Такая актриса… Кого хочешь затянет в омут. – Я очень прошу, возьмите меня, – Петин голос дрогнул. – Действительно хочешь к нам? – Очень, пожалуйста. – Ладно, чем бы ты ни руководствовался, а желание поступить на работу похвально. Устраивайся, хоть бы и к нам. А то, боюсь, не по той дорожке пойдешь. Разыщешь какие-нибудь вещички не там, где надо… Да еще и мать у тебя больная… Сейчас схожу в кадры, спрошу, есть ли вакансии. На следующий день Петя, прихватив свой замусоленный паспорт, пришел оформляться на работу в театр революционного искусства РИСК. Для него нашлась должность ассистента главного режиссера. Вдобавок ему было поручено помогать театральному реквизитору и костюмеру. Так началась для Петра Валерьяновича Возницына новая жизнь, которую правильнее было бы назвать медленной, сладкой смертью. * * * Марина застала Федора врасплох. Он только что принял душ и еще не до конца застегнул рубашку. – Хозяйка приехала проверить, не сбежал ли ее жилец, – улыбнулась Марина, входя в комнату и смущаясь оттого, что Федор полуголый. Ну, или не до конца застегнутый.