– Кто ты и что здесь делаешь? – услышала она голос, как только очнулась. В полной темноте светилась только мыслеформа джинна – лицо, состоящее из крохотных тусклых огоньков. Что она могла ответить? Что выросла в отцовском дворце на Осколке Гомелеца. Что едва ей исполнилось восемь, как Крик Ярости унёс её мать. Что она нередко убегала от своих наставников-джиннов: имея склонность к древним языкам, она выучила много тайных слов, которые сбивали их с толку. Что после того как её сестра отправилась к сплетателю, чтобы стать мухтасибом, она почувствовала себя совсем одинокой. Она страстно хотела слушать запретные истории, хотела встречать возвращающихся из пустыни охотников за сокровищами, разговаривать с гулями и старыми джиннами из Города Мёртвых. А вместо этого отец отдал её Вейрацу. – Меня зовут Таваддуд, – произнесла она. – Спасибо, что спас меня. Склеп был очень маленьким, всего лишь крохотный закуток между гудящими машинами, которые вмещали разум джинна, в грубой бетонной постройке, возведённой гулями. Пол усыпан песком. Единственный источник света – лицо джинна. – А, так ты та, кого ищут Кающиеся? – спросил джинн. Голос у него был мягким и робким, но вполне человеческим. – Ты должна уйти. – Я уйду, – пообещала Таваддуд, потирая виски. – Мне только надо немного отдохнуть. Обещаю, утром я уйду. – Ты не понимаешь, – сказал джинн. – Я не тот, с кем ты могла бы провести ночь. И это неподходящее место для таких, как ты. – Я не боюсь, – отозвалась она. – Ты не можешь быть хуже Кающихся. Или моего мужа. Джинн рассмеялся, как будто пламя, разгораясь, зашипело и стало потрескивать. – Ах, дитя, ты ничего не понимаешь. – У тебя есть имя? – спросила Таваддуд. Огоньки в его лице затрепетали. – Когда-то меня звали Зайбак, – ответил джинн. – Ты рассмешила меня. За это можешь остаться здесь и отдохнуть, ничего не опасаясь. Вот так девушка, которая любила монстров, стала жить в склепе джинна Зайбака в Городе Мёртвых. Она довольствовалась скудной пищей и проводила долгие дни, восстанавливая надгробия вместе с гулями и другими слугами джинна. Она сделала более уютным склеп Зайбака, украсив его ковриками и подушками, свечами и глиняными кувшинами. На её вопросы о Зайбаке другие джинны отвечали только шёпотом. – Он мечтает умереть, – сказал один гуль. – Он устал. Но в Городе Мёртвых нет смерти. Но когда они были вместе, Зайбак не говорил о смерти. Вместо этого он отвечал на все её вопросы, даже на те, которых не хотели слышать её наставники-джинны. – Как выглядит пустыня? – спросила Таваддуд однажды вечером. – Я всегда хотела пойти и посмотреть, так, как поступают муталибуны. – Наша пустыня совсем не такая, какой видят её муталибуны. Пустыня полна жизни, в ней текут реки мыслей и растут леса памяти, стоят замки историй и снов. Её даже нельзя назвать пустыней. – А почему же ты пришёл сюда? Почему джинны приходят в Сирр? – Ты не представляешь себе, что значит быть джинном. Нам всегда холодно. Нет виров, нет плоти. Но мы помним свои тела: они чешутся, болят и страдают. Конечно, есть ещё атар, но это совсем не то. Здесь, по крайней мере, теплее. А мы тоскуем по теплу. – Если всё так ужасно, почему ты не возьмёшь к себе кого-то из гулей, как делают другие? Почему ты живёшь один? На это джинн ничего не ответил. Он покинул склеп, направил куда-то свой разум, и той ночью Таваддуд заснула в одиночестве и в холоде. Через несколько ночей Зайбак вернулся. Таваддуд зажгла свечи и украсила склеп. Она помылась в баке с прохладной водой и пальцами расчесала спутанные волосы. – Расскажи мне историю, – попросила она. – Не расскажу, – ответил Зайбак. – Ты сошла с ума, раз просишь меня об этом. Тебе пора вернуться к своей семье. – Я не понимаю, за что ты себя наказываешь. Расскажи мне историю. Я хочу этого. Я хочу тебя. Я видела, как изменилась моя сестра. Она никогда не остаётся в одиночестве. Ты мог бы жить во мне. И тогда тебе больше не пришлось бы мёрзнуть. – Всё совсем не так. Стоит тебе ко мне прикоснуться, и ты возненавидишь меня. – Я не верю тебе, Зайбак. Ты хороший. Я не знаю, что, по твоему мнению, ты сделал, но уверена, что была бы счастлива стать частью тебя. Зайбак долго молчал, так долго, что Таваддуд решила, будто он рассердился и опять исчез и уже никогда не вернётся. Но потом он неторопливо, как настоящий рассказчик, начал говорить. ИСТОРИЯ О ЗАЙБАКЕ И ТАЙНЕ В молодости у меня было тело. Я жил в городе. Теперь уже трудно его вспомнить. Но каждое утро мне приходилось ездить на поезде. Я помню, как он покачивался. Помню, что внутри пахло людьми, кофе и пирожками. Ещё помню, как размышлял, что легко могу представить себя кем-то другим: татуированным парнем в голубой спортивной куртке или девушкой, склонившей голову над пьесой и вслух повторяющей строчки. Достаточно было всего лишь на мгновение поймать взгляд человека. Я хорошо помню этот поезд, но не помню, куда он шёл. И я помню, когда всё рухнуло. С неба попа́дали дроны. Здания, словно разбуженные животные, сдвинулись со своих фундаментов. Вдали слышался грохот, космические корабли, пытаясь скрыться, поднимались ввысь. А потом была целая вечность холода и темноты. Когда я пробудился ко второй жизни, мне потребовалось много времени, чтобы к ней приспособиться. Я должен был сдерживать себя, чтобы не погрузиться в мозги химер, и смотреть яркие сны, чтобы не сойти с ума. Я создал себе сон-поезд, где мог принимать облик других людей. И он, покачиваясь и постукивая, нёс меня сквозь годы. Однажды в этом поезде мне встретился Принц-цветок. Он стоял, слегка отклонившись назад и держась рукой за жёлтый поручень под потолком. На нём был голубой бархатный пиджак с цветком на лацкане. На лице усмешка. – Зайбак, что ты здесь делаешь, совсем один? – спросил он. Я подумал, что это сон, и рассмеялся. – Неужели лучше пробовать на вкус рухов и химер, как мои собратья? – отозвался я. – Я предпочитаю смотреть сны. – Сны – это хорошо, – заметил он, – но однажды тебе придётся проснуться. – И стать бесплотным разумом в пустыне? Чтобы меня поймали муталибуны, посадили в кувшин и отдали в услужение жирным господам и госпожам Сирра, которые будут забавляться, пока не соизволят меня отпустить? – спросил я. – Любой кошмар лучше такой участи. – А что если бы я научил тебя, как завладевать их жирными телами? – поинтересовался он, насмешливо сверкнув глазами. – Как же это сделать? Он обнял меня за плечи и прошептал на ухо: – Я открою тебе тайну. Позволь мне открыть её тебе, Таваддуд, чтобы мы могли стать единым целым. Было время, когда девушка, которая любила монстров, и Зайбак жили почти как карин и мухтасиб, более того, она не была ни его повелительницей, ни его рабыней. Они вместе искали укромные места, ходили по Городу Мёртвых и тайным тропам Бану Сасан. На некоторое время они стали новым существом. Когда Таваддуд смотрела, как на крыши склепов падает дождь и от них поднимается пар, казалось, будто Зайбак видит это впервые. Однажды в Город Мёртвых пришёл человек по имени Кафур. Когда-то он был высоким и красивым, но теперь прихрамывал и ходил, закутавшись в балахон и надвинув на голову капюшон. – Я слышал, что здесь появилась женщина, которой удалось приручить Аксолотля, – обратился он к гулям. Те пошептались и проводили его к Таваддуд. Она с улыбкой предложила ему чашку чая. – Слухи, без сомнения, весьма преувеличены, – сказала Таваддуд. – Я просто бедная девушка, которая живёт в Городе Мёртвых и служит джинну за то, что он предоставил ей кров. Кафур смотрел на неё, почёсывая короткую бородку. – Что ж, и тебе этого достаточно? – спросил он. – Я знаю, ты из хорошей семьи и привыкла к лучшим условиям, чем здесь, в склепе. Если ты пойдёшь со мной, я покажу, как может жить в Сирре женщина, способная заставить джинна выполнять её желания. Таваддуд покачала головой и отослала его прочь. Но, раздумывая над его словами – и её мысли смешивались с мыслями Аксолотля, – она поняла, что скучает по обществу людей, по тем, кому не приходится жить в склепах и чьи прикосновения не напоминают песчаный ветер. Та её часть, что была Зайбаком, говорила, что надо было принять предложение. А та часть, что была Таваддуд, отвечала, что никогда не покинет его. Но, возможно, всё было и наоборот. Однажды утром она сказала Зайбаку, что видела во сне поезд. – Ты превратишься в меня, – произнёс Зайбак. – Я слишком стар и силён.