– Я знаю, что поступил несправедливо. Отправил тебя на смерть ради политического трюка… потому что мне хотелось продолжения войны, а не установления мира, который, как ты знал, был вполне возможен. Согласен, я был не прав. Но я так действовал вовсе не потому, что мне нравилась война. Я лишь верил в правоту нашего дела и считал войну единственным средством для того, чтобы оно восторжествовало. – Значит, ты несправедливо поступил со мной, но с твоей точки зрения в том не было ничего плохого? Потому что ты верил в некую высшую цель? Я заскрежетал зубами: – Ничего подобного! – Давай раз и навсегда определимся, в чем состояло твое предательство, ладно? Ты не просто воспрепятствовал моим мирным инициативам. Ты подстроил мне смертельную ловушку. Ты замыслил убить меня. – Но ты не умер. – Что, конечно же, снимает груз с твоей совести? – Ты оказался не лучше, – сказал я, глядя на серо-зеленую неопределенность на горизонте. – Когда ты перешел на сторону Галианы и сбежал из Солнечной системы… какое последнее сообщение послал миру? Возвышенно-всепрощающее, как подобает тому, кто наконец поднялся над низостью войны? – Фыркнув, я медленно покачал головой. – Нет, ты вложил всю силу в то, чтобы объявить вендетту брату. Ты заявил, что убьешь меня при первой же возможности и никогда не откажешься от этого обещания. Что ни один мой подвиг не искупит вины за единственное преступление против тебя. Что мне не стоит даже мечтать о лучшей жизни, поскольку заслужить твое прощение невозможно чисто математически. – И тем не менее ты жив. – Пока. – Тебе не приходило в голову, что я мог вовсе не желать, чтобы меня нашли на Арарате? – Я уже побывал здесь, – помолчав, ответил я. – Пытался связаться с тобой и не смог, но по какой-то причине ты оставил меня в живых. – Ты об этом помнил? – Я помнил, как боялся утонуть. Я помнил, что не хочу сюда возвращаться, пусть и не понимал почему. – Зря ты не послушался этой боязни. Возможно, в минуту слабости я тебя пожалел, вот и не убил на месте. Но оставшегося в душе страха тебе вполне должно было хватить, чтобы понимать: в следующий раз пощады не будет. – И все же… мы здесь. – Я вырвал пучок травы с комком илистой земли на корнях. – Я вернулся не для того, чтобы проверить, насколько серьезна твоя угроза. И не для того, чтобы просить прощения или убеждать тебя, что заслуживаю еще одного шанса. Я здесь даже не как твой брат. Я прилетел, чтобы поговорить с тобой как солдат с солдатом о войне, по сравнению с которой та, что разделила нас, выглядит сущим пустяком. Речь идет о вымирании. О том, из-за чего наша жизнь выглядит столь же мизерной, как этот комок грязи по сравнению с океаном. Немного подумав над ответом, он раздраженно бросил: – Это не океан. Это Северное море. – Ты кое-что повидал в путешествиях, – настаивал я. – Когда вы с Галианой отправились на «Сандре Вой» в межзвездное пространство, за пределы всех уже исследованных систем. Когда вы пролетали рядом с газовым гигантом, приборы обнаружили признаки физической аномалии. Аномалия находилась внутри атмосферы, слишком глубоко, чтобы до нее мог добраться ваш корабль, а самые надежные зонды сумели лишь зарегистрировать ее наличие. Не имея возможности подобраться ближе, вы поступили единственно разумным способом, отложив аномалию на будущее – как загадку, которой займетесь, когда наука сочленителей продвинется еще на пару столетий. – Я отшвырнул пучок травы. – Но этого не случилось – вмешалась история. Аномалия так и осталась узелком на память, слишком далеким и слишком отвлеченным явлением, чтобы вкладываться в повторную экспедицию. Возможно, это был попросту мираж, или ошибка приборов, или некая игра природы, вроде брокенского призрака. Нечто интересное само по себе, но вряд ли способное приблизить победу в войне. – Я помолчал. – Но тогда шла другая война. – Войны постоянно занимали мои мысли, – вздохнул Невил. – Теперь уже нет. Когда я стал тем, кто я есть, среди этой зелени… ты удивишься, насколько изменились мои взгляды. Под конец жизни я от всего устал. Теперь же это так далеко позади, что мое нынешнее душевное состояние вряд ли доступно твоему пониманию. – Я тоже устал, – признался я. – Мы оба через это прошли. Он усмехнулся: – Через войны. Да, прошли, в буквальном смысле. – Но сейчас все иначе. Те былые войны – результат человеческих ошибок. Мы позволили им случиться, поскольку нам было лень придумать что-то получше. Мы могли в любой момент все изменить. Но в этот раз дело обстоит совсем иначе. Он повернулся ко мне, и я увидел в уголках его глаз насмешливые морщинки, свойственные скорее мужчине, чем мальчику. – Думаешь, эта разница меня теперь интересует? – А стоило бы поинтересоваться. Это убежище может оказаться не столь надежным, как ты думаешь. – Волки не сунутся в эти воды. – Ты хоть помнишь, что тебя сюда привело? – Трудно забыть. – В таком случае можешь не опасаться волков. Допускаю, что где-то в недрах их программы есть команда, запрещающая причинять вред планетам жонглеров. Допускаю, что раньше это работало. Но ты действительно уверен, что так будет продолжаться и дальше, на протяжении всего пространства-времени? Волки все еще опасны – мы видели тому немало примеров. Но сам факт, что мы сумели настолько далеко проникнуть в космос и продолжаем это делать, говорит о том, что они более не всесильны. Что-то разрушается в них в течение многих миллионов лет. От энтропии никуда не деться. Любые системы рано или поздно отказывают, даже безжалостные машины. И в процессе этого разрушения могут размываться запрограммированные границы. – Это лишь предположение. – Не спорю. Но ты же не станешь отрицать, что Арарат уже пострадал? Разбитый на куски спутник, нашествие космического мусора, усилившаяся после катаклизма вулканическая и тектоническая активность. Поднялся уровень моря, поглотив острова. – Море излечится. Ты недооцениваешь его способности. – Но ты всегда был осторожен. Есть повод для сомнений, Невил, и не стоит это отрицать. Он почти минуту молчал. Волны били о берег, покачивалась трава. Небо было столь же серым, как и море, не переставая дул ветер. – Ты говорил, что приплыл сюда вместе со Скорпом. – Да. – Я не ощущаю его присутствия. – Он здесь. Или там, в лагуне. Вплавь мы добирались вместе с Сидрой… Знаешь Сидру? – Знаю. Она здесь уже не в первый раз. Я живо кивнул: – Она искала тебя, как и я. Но я получил отказ, и она тоже. Что ты о ней помнишь? – Я заглядывал ей в голову. – Сейчас или тогда? – Тогда. Она об этом не догадывалась, – усмехнулся Невил. – Я разобрал ее на дольки, точно плод, изучил то немногое, что меня интересовало, а потом собрал обратно. Ты знаешь, кто она, Уоррен. Или еще не понял? – Сидра – вовсе не та загадка, ради которой я сюда явился. – Что ж, нам не всегда приходится выбирать. Она была с тобой на Марсе – настолько далеко уходят ее воспоминания. Она состояла в эвакуационной команде. Ты же помнишь? Вы прилетели меня спасать. – Нет. – Не помнишь? – Нет, как раз помню. Но Сидра не имеет отношения к происходящему. Это исключено. Мы оставили ее там. – Хочешь сказать – после того, как убили? Мой следующий вопрос поверг Любовь в растерянность. – На какой планете, по-твоему, мы находимся? Если бы она не так сильно нервничала, то вполне могла бы рассмеяться в ответ. Я преднамеренно поступал с ней жестоко. Обычно жестокость не была мне свойственна, но сейчас я вдруг обнаружил, что готов на все ради достижения цели и даже жалею, что раньше проявлял слабость. Жестокость вдруг стала для меня чем-то естественным, будто пришедшаяся впору одежда, которую я прежде даже не думал примерять. – Это… Марс, сэр. Мы на Марсе. – Ты уверена, что Марс, а не имитация? Я почувствовал, как она колеблется. – Это не имитация, сэр. Я тренировалась на имитаторах, как и все в психохирургической службе, и это были очень качественные симуляции… Нет, я твердо знаю, что это реальная операция, происходящая в реальном времени. Мы в самом деле на Марсе. – Что ж, ты права. – Спасибо, сэр. – Следующий вопрос: имеется ли на Марсе воздух? – Нет, сэр. В смысле – почти нет. Атмосфера практически отсутствует, а тем, что есть, невозможно дышать. Я знаю, внутри Великой Марсианской стены есть более плотный и теплый воздух, но он накапливается слишком медленно, и… – Любовь запнулась. – И он по-настоящему еще не пригоден для дыхания. На Марсе невозможно выжить вне герметичных комплексов или капсул, если только на тебе нет скафандра. – В том-то и суть. – Вот именно, – усмехнулся Надежда. – Вся проблема как раз в скафандрах. Если все и дальше пойдет по плану – а благодаря твоей добросовестной работе, Любовь, нет никаких причин в этом сомневаться, – нам предстоит забрать нашего пленника, моего брата, из лагеря и эвакуировать его с Марса. – И что нам для этого нужно, как думаешь? – спросил Надежда. – Скафандр, сэр. – Ответ верен, – кивнул я. – В детстве мы с братом, плавая в озере возле нашего дома, соревновались, кто дольше продержится под водой. – Я доверительно понизил голос. – Скажу честно: Невил всегда побеждал. Легкие у него куда лучше, чем у меня, – а может, секрет в силе воли. Но даже ему не задержать дыхание на срок, необходимый для того, чтобы улететь с Марса.