– Ты… правильно поступил, Клавэйн. Я тоже расценила их намерения как враждебные. – Раскидывать сети – не лучший способ для начала мирных переговоров. – Я положил гарпунное ружье. – Вряд ли я его убил. И вряд ли мне охота встретить других таких же, пока мы не закончим тут наши дела. Возможно, они просто защищают свою территорию, но я сейчас не в том настроении, чтобы рассуждать о политике. – В конечном счете все сводится к политике, – сказала Сидра. Дернувшись в очередной раз, лодка выбралась на относительно чистое пространство. Сидра резко свернула вправо, и мы двинулись по проходу, где зелень росла лишь на поверхности, практически не оказывая сопротивления. Нас окружали берега из более густой растительности, обозначая границы канала и направляя наш путь. По мере нашего продвижения эти берега становились все круче и выше – сперва полметра, потом метр, а затем они полностью перекрыли вид на север и юг. Мне уже меньше досаждала морская болезнь, поскольку в канале не было волн, зато возникла клаустрофобия. Извивающийся среди густой зелени канал неуклонно сужался, и меня охватил древний страх путника, заблудившегося в сумеречном лесу, не знающего, какие тайны и кошмары могут его подстерегать. Я оглянулся: не преследуют ли нас загадочные пловцы? Сидра сбросила скорость до двадцати километров в час. Волны, разбегавшиеся позади лодки, бились о зеленые стены, которые шевелил выхлоп двигателя, рисуя на них странные узоры. – Может, на веслах? – предложил я. – Так будет медленно, но мне начинает казаться, будто мы… не слишком вежливы по отношению к хозяевам. – Мы еще даже не добрались до ядра сгустка, – ответила Сидра. – Осторожность никогда не помешает, Клавэйн. Но чрезмерная осторожность может погубить. – В чрезмерных количествах погубить может что угодно. – Не знаю, что там насчет осторожности, – заметил Пинки, – но мне это не нравится. Я проследил за его взглядом. Канал разделялся на два еще более узких ответвления. Выросшие по обе стороны от нас стены были теперь высотой с дом и наклонялись внутрь. Ответвления уходили в разные стороны, и ни одно не выглядело особо заманчивым. Между их сужающимися краями провисали похожие на веревки волокна. – Сюда, – сказала Сидра, сворачивая в левое ответвление. – Если рельеф не слишком изменился, это самый прямой путь к ядру. Пусть вас не пугают нити, они лишь обеспечивают связь частям сгустка. Представьте, будто мы клетка, движущаяся в промежутке между полушариями мозга. – Вряд ли от этого станет легче, – проворчал Пинки. Мы продолжали двигаться по каналу, ширина которого практически не менялась на протяжении километра. Я знал, что ищет Сидра – нечто вроде лагуны, одной из нескольких, которые были видны из космоса. Эти лагуны, чье существование намеренно поддерживала биомасса, внушали определенную надежду пловцу, надеявшемуся установить контакт. Они означали, что сгусток, по крайней мере, готов принять гостей, хотя никакой гарантии успеха быть не могло. Приведенное Сидрой сравнение сгустка со структурой мозга врезалось мне в память. Насчет того, являются ли разумными сами сгустки жонглеров образами, ясного мнения до сих пор не сложилось. Но сгустки однозначно владели множеством биологических методов хранения информации, ее обработки и распространения. Жонглеры держали в себе многие разновидности информации, от фрагментов чистых бесплотных знаний до специфических ее форм, относящихся к конкретным биологическим видам. Заплывший в воды жонглеров мог убедить микроорганизмы сгустка перестроить его разум – так он получал какой-нибудь новый дар вроде выдающихся математических способностей или владения давно умершим инопланетным языком. Однако подобные таланты, полученные от жонглеров, обычно оказывались временными, иногда всего лишь через несколько часов впечатанные в мозг структуры распадались. Изменения крайне редко сохранялись достаточно долго, чтобы реципиент успевал ими воспользоваться хотя бы раз. Повторные визиты к жонглерам случались нечасто и еще реже завершались удачно. Говорили также, что в тех редких случаях, когда талант становился постоянным, срабатывала известная поговорка насчет необходимости быть осторожным в желаниях. Но с моим братом произошло нечто иное. Если какая-то его часть продолжала до сих пор существовать, то лишь потому, что жонглеры образами поглотили его тело. Подобное бывало и с другими, но обычно лишь после слишком многократных попыток контакта и отсутствия реакции на предупреждения. Те, с кем такое случалось, как правило понимали риск, но считали, что потенциальная награда того стоит. К тому времени, когда жонглеры забирали такого человека к себе, в его тело уже успевали внедриться морские организмы, пометив его как кандидата на поглощение. Мой брат, по словам тех, кто его знал, никогда не плавал к жонглерам, слишком опасаясь того, что он мог бы найти – или, скорее, чего он бы не нашел. Море уже забрало у него нечто ценное. Фелку, дитя сочленителей, Невил считал своей дочерью. Ее матерью – в том смысле, в каком могли понять лишь сочленители, – была Галиана, основательница всего движения сочленителей. Галиану убили ингибиторы – вероятнее всего, она была первой из людей, кто с ними столкнулся, – но задолго до гибели она побывала на Арарате и, возможно, оставила свой след в океане. Если жонглеров и мог заинтересовать человеческий разум, то именно таковым был необыкновенный и прекрасный разум, принадлежавший Галиане. Фелка пыталась войти в контакт с матерью, когда море поглотило ее целиком. Горе Невила было таким огромным, что даже надежда стала для него мучением. Фелка, возможно, передала свою сущность морю, и посредством своей любимой дочери он рассчитывал связаться с Галианой. Кто знает – может, и Фелка, и Галиана оставили после себя мыслящие тени, даже если среда, в которой те хранились, сама по себе мыслящей не является? Но, уже отойдя от дел и живя в одиночестве у моря, Невил так и не заставил себя ступить в воды, которые могли бы ответить на все его вопросы. И для того, чтобы он наконец оказался в океане, потребовалась смерть – смерть от руки его самого старого и преданного друга. К тем трем потерянным душам, возможно, теперь добавится четвертая. Но мне вовсе не хотелось, чтобы жонглеры забрали меня к себе. Мне требовалось лишь установить контакт. Лодка углублялась дальше в сгусток. Канал теперь походил на заросший густой зеленью коридор с пушистыми стенами и потолком из переплетенных усиков, сквозь которые, будто гипнотизируя, светило стоявшее почти в зените Яркое Солнце. Воздух был влажным и намного более теплым, чем в море. В носу щекотало от зеленой дымки, которая состояла из летающих микроорганизмов. Сидра заглушила двигатель: – Мотор слишком шумит. Отсюда пойдем на веслах. – Отличная мысль, – ответил я, вставляя весло в уключину. – Жаль, что сам не додумался. Гребли мы с Пинки, поскольку мне хотелось сберечь силы Сидры. Впрочем, греблей это можно было назвать лишь с натяжкой – мы скорее отталкивались концами весел от упругих, пытающихся сопротивляться стен. В лучшем случае удавалось двигаться со скоростью неторопливого пешехода, и вскоре я весь покрылся потом, но мерный ритм гребли помогал успокоить нервы. Что-то с жужжанием пронеслось мимо моей щеки. От неожиданности я едва не выронил весло, успев увидеть промчавшегося впереди нас по зеленому тоннелю спрайт-курьера. В сгустившейся тени стало видно, что спрайт испускает биолюминесцентное свечение. Через несколько мгновений пролетел еще один, на этот раз в обратном направлении. Затем мы увидели наверху пугающее и вместе с тем захватывающее зрелище: с двух сторон вытянулись навстречу друг другу два зеленых рога, встретившись посередине, будто половинки разводного моста. Пульсирующая зеленая труба сделалась толще, и я различил внутри какое-то движение. – Повышенная организационная активность, – сказала Сидра, когда мимо нас пролетела одна пара спрайтов. – Все это требует энергии. Вне всякого сомнения, сгусток реагирует на наше присутствие. – С тобой уже бывало такое? Я почувствовал ее неуверенность, – казалось, она собиралась солгать, но передумала. – Столь выраженной реакции не было. Но тогда океан меня еще не знал. Теперь все иначе – для всех нас. – Он нас узнает? – спросил я. – Нечто в нем может нас узнать. – И снова не легче, – буркнул Пинки. Очередной спрайт примчался по тоннелю и трижды облетел нашу лодку. Теперь, когда он был совсем рядом, я наконец смог разглядеть его во всех подробностях. Тело величиной с птицу испещряли светящиеся точки, но голова и какие-либо органы чувств отсутствовали. Единственными конечностями были жужжащие крылья, прозрачные и в тонких прожилках. Мне стало интересно, каким образом он получает информацию о том, что его окружает. Спрайт прервал изучение лодки и умчался прочь. Мы продолжали грести, ритмично двигая веслами. Стены уже не выглядели безумной зеленой массой, готовой пожрать нашу лодку. Они размеренно и волнообразно шевелились, как будто мы перемещались по пищеварительному тракту чудовища. Когда весла погружались в массу, от места соприкосновения кругами расходилась рябь. Круги сталкивались, создавая узоры второго порядка. Сквозь зелень просвечивали другие цвета. Трудно было понять, движемся ли мы вообще. Какие-либо ориентиры отсутствовали, и я сомневался, что Сидра, при всем, что имеется у нее в голове, способна отслеживать наше перемещение относительно «Косы» или Первого лагеря. У меня вдруг возникло жуткое ощущение, словно мы застряли навсегда между этими сочащимися стенами, – думаем, что гребем, а на самом деле стоим на месте. – Вижу лица, – сказал Пинки. В любых других обстоятельствах Сидра наверняка бы заявила, что это всего лишь фокусы его подсознания. Но сейчас она кивнула: – Да, я тоже вижу. То появляются на миг, то исчезают. Видишь их, Клавэйн? – Да, – ответил я, переставая грести, как и Пинки. – Они ведь только что возникли? Кто-то нами явно заинтересовался. – Эти лица я вижу впервые, – сказала Сидра. – Но Пинки, возможно, они знакомы – если имеют какое-то отношение к жителям Первого лагеря. – У свиней не слишком хорошая память на человеческие лица. Сам знаешь – у вас ни ушей приличных, ни рыла. – Помолчав, Пинки добавил: – Не вижу ни одного из тех, кого я мог запомнить. Впрочем, они так мелькают, что точно не скажешь. Будто призраки в пламени. – Возможно, эти лица извлечены из памяти кого-то, кто сюда наведывался или был поглощен. Так что это вовсе не обязательно те, кто бывал на Арарате, – уверенно заявила Сидра. – Это уже радует. Гребите дальше. – Никогда еще так не радовался, – вздохнул Пинки и заработал веслами. Я последовал его примеру. – Пока что только человеческие лица, – заметил я. – Просто мы способны их узнать, – сказала Сидра. – Будь у этих образов лица каких-нибудь инопланетян, наше зрение могло бы их полностью проигнорировать. Если предположить, что у инопланетян вообще есть лица. Скорее всего, биомасса просто извлекает информацию, которая в ее понимании имеет отношение к нам, людям, а не к обширной коллективной памяти других гостей, побывавших здесь тысячи или даже миллионы лет назад. Опять-таки, я склонна считать, что нас пытаются приободрить. Я натянуто улыбнулся, надеясь, что это поднимет мой дух. – Боюсь даже представить, что, с твоей точки зрения, могло бы нас отпугнуть. Мы продолжали двигаться по каналу, который теперь превратился в сжимающийся коридор с постоянно возникающими и исчезающими в зеленой массе лицами. Они появлялись меньше чем на секунду, так что глаз едва успевал уловить пропорции и понять, что он видит нечто значащее. Лица напоминали зеленые маски с пустыми глазами и странно одинаковым выражением, как у ироничных зрителей, которых вывело из задумчивости наше появление. Расходящаяся по стенам рябь превращалась в лица и снова рассасывалась в случайный узор, и так раз за разом. Я никого не узнавал и не видел ничего похожего на мое собственное лицо. Сидра метнулась к гарпуну. Схватив его обеими руками, она прицелилась в волнующуюся воду за кормой. Ее руки тряслись, ствол с торчащим из него острием ходил ходуном. Я придержал гарпун: – Что такое? – Одна из тех тварей. Появилась на секунду. Я видела только голову, но на этот раз отчетливее. Это гуманоид. Существо человеческого происхождения. – Но его там нет. – Был, – твердо сказала Сидра. Мы продолжали грести, но медленнее, настороженно вглядываясь в зеленую воду. Поток лиц ослаб, будто ощутив нашу тревогу. У Сидры все еще тряслись руки – но виной тому был не страх, а нейромышечная реакция на происходившее в ее мозгу. Я осторожно забрал у нее гарпун, пока Пинки управлялся с веслами, вяло погружая их в воду вместо того, чтобы отталкиваться от берегов. – Где-то в наших сведениях есть пробел, – тихо сказал я. – Кто-то прилетел сюда, а потом приспособился к жизни в океане. Может, вынужден был приспособиться. Так или иначе, мы теперь для этих существ незваные гости. Эти пловцы погибли бы, если бы не сумели поладить с морем и жонглерами, не выработали образ жизни, позволяющий им сосуществовать со сгустками. – Я улыбнулся. – Посреди хаоса и мрака возникло нечто новое. Видообразование, адаптация, биогенез. Жизнь всегда пробьет себе дорогу. – А потом окажется, что ничего у нее не вышло и оплакивать ее некому, кроме разлагающихся клеточных культур. Адаптация – это замечательно, но пока никто не придумал, как бороться с волками, это всего лишь более медленный и спокойный способ вымереть без остатка. – Ты говорила, что волки не трогают планеты жонглеров. Возможно, это и есть решение – укрыться в океанах и дождаться, когда волки уйдут. – И за этот срок, – сказала Сидра, на миг напомнив леди Арэх, – у нас исчезнет не только позвоночник, но и центральная нервная система. – Может, стоит подождать, пока мы не познакомимся с этими существами поближе, прежде чем судить об их выборе? – Похоже, у вас появился шанс, – подал голос Пинки. Из воды метрах в пятнадцати позади нас снова высунулся пловец. Над зеленью поднялась голова, затем расширяющаяся шея, затем плечи и мускулистая широкая грудь. Неясно было, то ли пловец перебирает ногами в воде, то ли стоит на каком-то бугорке из биомассы под ее поверхностью, но поза выглядела вполне уверенной. Сидра была права, когда говорила о человеческом происхождении, – в этом я теперь убедился. По сравнению с некоторыми относительно дикими подвидами людей, существовавшими в Ржавом Поясе или за его пределами, среди угонщиков либо ультра, пловец был идеально приспособлен к окружавшей его среде. У него было плоское, похожее на морду тюленя лицо с щелевидными ноздрями и большими смотрящими вперед глазами, явно эволюционировавшими для зрения под водой. Вокруг носа и рта топорщились чуткие усы, весьма полезные в темноте или ограниченном пространстве. У этого существа имелись внешние уши, но лишь рудиментарные, плотно прилегающие к черепу, который покрывала темная блестящая оболочка, вероятно обладавшая теплозащитными свойствами. На плечи падала грива зеленоватых волос, а то, что я сперва принял за запутавшийся в них мусор, оказалось вплетенными украшениями или амулетами. На коже местами виднелись бледные, почти светящиеся золотистые и зеленые пятна. Видна была пока что лишь верхняя треть существа, но я не замечал ничего похожего на одежду. Все это я успел разглядеть в течение секунды после слов Пинки, добавив собственные наблюдения к полученным нами ранее. Мы уже видели, что эти существа используют орудия и явно желают нас поймать, а потому я предположил, что и у этого пловца столь же враждебные намерения. – Уходи! – крикнул я, направляя в его сторону гарпунное ружье и надеясь, что мой жест будет понят недвусмысленно, вне зависимости от того, какими языками владело или не владело это существо. Пловец издал протяжный стон. – Не-е-ет!.. – глухо проревел он. – Не-е-ет!.. Не-е-ет… Уходи!.. Не ходи! Не ходи!