– Все равно случилось бы – может, не сегодня, но достаточно скоро, – возразила леди Арэх. – Мы оказались здесь из-за того, что нас преследовали волки. И единственная тому причина – безвестная рыбешка, когда-то попробовавшая дышать кислородом вместо воды. – Она всегда так, – заметил Пинки. – Стоит возомнить, что ты рассуждаешь логически, и у нее находится способ опустить тебя до уровня рыбы. – Он пожал плечами, чему не помешала перегрузка в три g. Ему удалось найти подходящий к его фигуре экзоскелет. Впрочем, он был настолько приземист, коренаст и мускулист, что вряд ли ему требовались какие-то вспомогательные средства. – По крайней мере, она сейчас выбрала существо, обладающее нервной системой. В свое время не брезговала и бактериями. Он явно пытался отвлечься. Мгновение спустя в одном из квадрантов Ржавого Пояса вспыхнула яркая точка, будто широко раскрылся маленький глаз, чтобы обозреть окрестности. Через секунду или две глаз закрылся и свет погас. Пинки молчал. Я хотел как-то его утешить, но любые приходившие на ум слова оказывались непростительно банальными и неуместными. – Мы ей благодарны, – сказала леди Арэх. – Снежинке и остальным. Вот и все. И будем благодарны до последнего вздоха. Нам ничего не остается, кроме как жить дальше, всегда храня эту благодарность в наших сердцах. – Она обняла своего друга-гиперсвина, который, как я надеялся, со временем станет и моим другом. – И быть последовательными в своих поступках. Когда мы остались вдвоем – погруженный в раздумья Пинки ушел, слегка переваливаясь с боку на бок в своем экзоскелете, проведать Розу-или-Нет и беженцев, – леди Арэх вывела на экран извлеченную из архивов «Косы» картинку. – Клепсидра рано или поздно тебе бы ее показала, или ты сам нашел бы путем запросов, так что вполне можешь увидеть и сейчас. Я почувствовал себя так, будто прохожу какое-то испытание, которое уже начинаю проваливать. Картинка представляла собой квадрат, разделенный пополам очень пологой кривой, почти прямой диагональю. Верхняя левая его половина была черной – космическая бездна, на фоне которой мерцало лишь несколько слабых звезд. Нижняя правая половина изображала часть планеты, изогнутый край которой образовывал границу между темной и светлой частями картинки. Видимая часть планеты была бледно-голубого цвета, но на ее фоне виднелись более темные полосы и завитки оттенка опала и бирюзы. – Не узнаю. – Я на это и не рассчитывала. Ничего не напоминает? – Вероятно, это Харибда, на которую Сидра намекает с тех пор, как мы с ней познакомились. Она говорила, что сама дала имя планете и что до нее не так уж далеко, чтобы не мог долететь корабль типа «Косы». Судя по картинке, это ледяной гигант, нечто достаточно распространенное. Нужно сравнить с планетами в знакомых нам системах… – Ты прав насчет того, что ледяные гиганты – достаточно рядовое явление. Но эта планета не совпадает по параметрам ни с одной в исследованных роботами или людьми систем. В том-то и состоит наша проблема, Клавэйн. Если бы я попросила тебя определить местонахождение этой планеты, как бы ты поступил? – Уменьшил бы изображение, чтобы в поле зрение попало больше звезд. А уж рассчитать положение созвездий и выяснить, в какой системе находится планета, наверняка раз плюнуть. – Вполне разумное предложение. Увы, то, что ты видишь, – все изображение целиком, а горстки звезд, которая на нем случайно оказалась, недостаточно для параллактической триангуляции. Все остальные способы ничего не дали. Яркость края Галактики, анизотропия фонового излучения – ни за что не зацепиться. По спектру падающего на Харибду света можно предположить, что она обращается вокруг звезды класса G, возможно желтого карлика, но вряд ли это чем-то нам поможет. Мы не способны определить, в какой системе находится эта планета. – Не понимаю, леди Арэх. Если у тебя есть один снимок, у тебя должен их быть миллиард. Не важно, как он сделан – телескопом с расстояния в несколько световых лет или с малой дистанции, но единственным он никак быть не может. – Увы, в данном случае это именно так. Сейчас объясню. – Слушаю. – Я слегка ввела тебя в заблуждение – в этой системе побывали. Но то была ранняя межзвездная экспедиция, посланная сочленителями много столетий назад и никак не задокументированная. Конкретно это изображение было сделано кораблем «Сандра Вой», опытным образцом, собранным и запущенным под руководством Галианы. – Той самой Галианы? – Той самой. В первые десятилетия двадцать третьего века Галиана и ее неустрашимые союзники устремились в межзвездные глубины в поисках убежища, а также всего прочего, возбуждавшего их бескрайнее любопытство. В конце концов они вернулись домой, а их открытия вошли в архивы сочленителей. Но эти архивы весьма серьезно пострадали во время последующих событий. Многое оказалось потеряно или искажено до неузнаваемости, включая сведения о той системе. Читаемыми остались лишь фрагменты. В них имелось достаточно информации, чтобы понять значение Харибды для противодействия волкам, но ее не хватало, чтобы выяснить, как найти саму планету. Естественно, это холодный газовый гигант; и хотя такие планеты весьма многочисленны, «Сандра Вой» могла посетить лишь определенное количество систем и планет, учитывая релятивистскую механику. Будь наше время и ресурсы безграничны, мы могли бы попросту послать автономные экспедиции в каждую из интересующих нас систем, в пределах пятидесяти или шестидесяти световых лет от Земли. Но их очень много, Клавэйн, – тысячи и тысячи, а сейчас не обычные времена. Даже если бы мы ограничили поиски желтыми карликами, перед нами все равно стояла бы задача чудовищной сложности. Волки преследуют нас на каждом шагу, как мы можем убедиться. И простыми средствами эту проблему не решить. – она помолчала. – Поэтому нужен ты. Я растерянно моргнул. – Невил Клавэйн был близко связан с Галианой. Насколько мне известно, когда-то они враждовали, а потом случилось нечто, заставившее его изменить взгляды. Он дезертировал и связал судьбу с сочленителями. – Поняв, что леди Арэх не пытается мне возражать, я рискнул продолжить: – Полагаю, вплоть до того, что участвовал в той экспедиции? – Да. И нам известно, что Невил Клавэйн унес нужные нам сведения с собой в могилу. Он наверняка помнил Харибду как некую аномалию, заслуживающую дальнейших исследований, и наверняка знал, в какой системе она находится. – То есть… вы надеетесь, что знания Невила каким-то образом просочились перед его смертью в мой мозг? Только потому, что я его давно потерянный брат? – Нет. Мы вовсе не идиоты, Уоррен. Ключ ко всему – Арарат, поскольку именно там умер Клавэйн. В других обстоятельствах на этом бы все и закончилось, но Арарат – планета-океан. Мир жонглеров образами. Мы… считаем, что образы из памяти Клавэйна все еще существуют в зашифрованном виде и жонглеры образами могут их восстановить. – Я кое-что знаю о том, как это происходит у жонглеров, – кивнул я. – Если они сохранили его личность, в тех морях может плавать кто-то еще, в чью нейроматрицу впечатаны образы из его памяти. Если жонглеры поймут, чего мы от них хотим, и согласятся… Кто-нибудь из вас уже пробовал? Я заметил во взгляде леди Арэх легкую неуверенность, которая тут же исчезла. – Клепсидра пыталась с ними общаться, в том смысле, на который ты намекаешь, и у нее ничего не получилось. Но вероятность успеха может быть намного выше, если с жонглерами встретится кто-то, имевший личную связь с Невилом Клавэйном. – Понятно. – Я задумался над услышанным, чувствуя, что совсем рядом лежит нечто большее. – Полагаю, ее попытка контакта была не такой уж безуспешной. Она явно узнала достаточно о Невиле, чтобы ей стало известно и кое-что обо мне. – О тебе? – Что я существую. Что я могу в какой-то степени заменить Невила. Что меня можно найти в Солнечном Доле. И все же некий едва слышный голос шептал, что брат никак не мог знать о моих намерениях отправиться на «Салмакиде» к AU Микроскопа. После Марса наши пути разошлись. Возможно, он ненавидел меня из-за того предательства, но прошедшие с тех пор годы наверняка загнали воспоминания обо мне в глубины его памяти, заодно со всеми прочими атрибутами молодости. Его заботили куда большие проблемы, чем недоброжелательное отношение брата, – судьба не просто конкретной идеологии, но самой человеческой цивилизации. Вряд ли я вообще возникал в его мыслях в последние годы его жизни, и уж тем более вряд ли я мог что-то значить для его призрака, обитающего в чужом океане. С другой стороны, мой брат никогда не забывал нанесенных ему обид. – Уоррен? – осторожно спросила леди Арэх. – Просто задумался о том, что от меня может потребоваться. – Ничего особо сложного. Поплаваешь с ними, как делали до тебя миллионы других. Риска практически никакого. Тебе могут отказать в контакте, но ты в любом случае останешься жив, а мы перегруппируем силы и попытаемся еще раз. Рано или поздно появится возможность для общения, а дальше все будет зависеть лишь от желания и целеустремленности. Если ты откроешь жонглерам свой разум, если сумеешь объяснить им, что ты брат того, кто пребывает внутри их, вполне вероятно, что они поделятся сохраненной информацией. Твой разум и разум Невила не так уж сильно отличаются друг от друга. Твоя нейроматрица воспримет его собственную, дополнив твою личность, а не стерев ее. Все должно получиться. Ты самое лучшее вместилище, какое мы только могли найти. – А после того, как это произойдет – если такое вообще возможно, – я волшебным образом вспомню все, что тебе нужно знать о Харибде? – Это вопрос не волшебства, а всего лишь чужой биологии. Но ты уже и сам понял, что все наши надежды возложены на жонглеров. И твое участие лишь повышает шансы на успех. Я ощутил вкус соленой воды во рту и жжение зеленого солнца в глазах. Меня вдруг охватила паника, как у утопающего. – Почему мне страшно, леди Арэх? Почему мне кажется, будто я уже побывал у жонглеров образами, уже пытался сделать то, о чем ты меня просишь? И ничем хорошим это не кончилось? – Ты бы помнил, если бы у них побывал, – ответила леди Арэх и добавила, будто утешая: – Не думай об этом, Уоррен. Главное для нас – то, что впереди, а не воображаемые призраки. Неведомое всегда пугает. – Я знал, как его зовут, – прошептал я. – Кого? – Скорпиона. Или Скорпа, как звали его друзья. Как, видимо, звал его Невил. Имя всплыло у меня в голове само по себе. – Я пристально взглянул на леди Арэх. – Откуда я мог его знать? – Возможно, я неосмотрительно назвала его прежним именем, а ты случайно услышал. Почувствовав, что разговор зашел в тупик, я вновь переключился на загадочный фрагмент картинки, гадая, каким образом он у нас оказался и откуда у Сидры или леди Арэх такая уверенность, что в нем заключен ответ на их вопросы. – Ладно. К черту прошлое. Отправлюсь к вашим жонглерам. Но если все получится, что мы узнаем? Леди Арэх убрала картинку, заменив ее на другую, изображавшую некоего рода машину – чудовищную смесь турбины, штопора и сосны. Все это сверкало, переплеталось и вращалось в разные стороны, так что стало больно глазам. Естественно, я уже ее видел, только частично разобранную. Именно этот механизм я углядел через окошко в переборке во время моего первого путешествия по «Косе». Механизм, который Сидра позволила мне заметить, хотя и не сочла нужным объяснить его присутствие, обойдясь лишь туманными намеками. – Это прототип гипометрического устройства, – сказала леди Арэх. – Спасибо, что меня просветила. – Я немного помолчал. – Иоанн Богослов что-то упоминал о гипометрическом оружии. Это оно? – Скажем так: относится к тому же семейству технологий. Но само по себе это не оружие. – Ладно, – медленно проговорил я. – Примерно так же ответила Сидра, когда я спросил насчет машины, которую видел на борту «Косы». – Хорошо, что ты ее видел, – сказала леди Арэх. – По крайней мере, не придется убеждать тебя, что нечто подобное может существовать. Буду, однако, исходить из предположения, что кое-чего о нем ты не знаешь. – Верное предположение. Она глубоко вздохнула: – Много лет назад мы пытались одолеть ингибиторов с помощью гипометрического оружия – средства, позволяющего производить определенные операции над локальной структурой пространства-времени. Используя это средство, мы могли проникнуть внутрь корабля, не нарушив ни единого атома в его структуре – создавая своего рода тоннель в обход реальности. Или, напротив, могли разнести на атомы корабль поменьше или ракету. – Кажется, до меня доходили слухи. Пока мы летели к Михаилу, «Салмакида» принимала разные передачи, и часть из них намекала на невероятное оружие, якобы похищенное из будущего. – Лучше бы никаких слухов вообще не было. Надежда на гипометрическое оружие оказалась ложной. Оно помогло нам пережить несколько столкновений, но у нас его было слишком мало, и мы не умели им управлять достаточно эффективно, чтобы добиться решающего перевеса. В конце концов мы добавили его к списку наших неудач – загадочных игрушек, которым следовало оставаться в своем сундуке. – И теперь хочешь попытаться еще раз? – Нет, от этого точно так же не будет проку, к тому же волки кое-чему научились после наших ограниченных успехов и разработали стратегию противодействия. Но мы не исчерпали всех возможностей гипометрической технологии. Если плоды первых усилий были своего рода атомными бомбами, орудиями тупого разрушения, то теперь они станут орудиями созидания. По аналогии – своего рода атомными микроскопами. Я вспомнил наши неловкие попытки ремонтировать и обслуживать миниатюрные системы в импровизированных лабораториях Солнечного Дола. – Атомный микроскоп позволяет манипулировать материей в масштабах атомов. – И продолжая эту же мысль, гипометрический манипулятор – та машина, которую ты можешь видеть в инженерных файлах Сидры, – будет с аналогичной точностью оперировать пространством-временем. Созданная на основе набора инженерных программ – если можно так назвать, образцов, – она станет технологией-прототипом, промежуточным шагом кое к чему иному, полностью для нас непостижимому. – К чему? Леди Арэх понизила голос до благоговейного шепота, будто намереваясь произнести некую ересь или даже богохульство: – К инкантору.