– Я тоже, – сказала Любовь. – Хорошо. С возвращением. – Я не добавил: «К миссии, в которой, скорее всего, мы все погибнем». Напоминания не требовалось – никто из нас не знал, каковы его шансы выжить, но иллюзий не питал. Предприятие было крайне рискованным, без возможности найти укрытие или получить подкрепление, если что-то пойдет не так. – Вы получили ту же информацию, что и я, хотя, возможно, еще ее не усвоили. Вкратце: капсула вошла в атмосферу и совершила посадку в восьмистах километрах к северу от предполагаемого места нашей высадки. Она там уже шесть дней. Пауки даже не пошевелились. – Думаешь, почуяли ловушку? – спросил Надежда. – Нет. С чего бы? Это вполне законная капсула с изменниками, которая сумела преодолеть нашу защиту, и, пока мы ее не коснемся, ловушкой она не станет. До этого момента она является именно тем, чем кажется, и они рано или поздно что-нибудь предпримут. Единственное, из-за чего они еще этого не сделали, – инстинктивная осторожность и понимание того, что спешить им некуда. Но мы создадим им стимул. – Есть указания на место нашей встречи? – спросила Любовь. – Наиболее предпочтительная точка – лагерь маскиан в двухстах километрах к югу от капсулы. Кто-то из нас, вероятно, прибудет на несколько часов раньше остальных. Его задача – обеспечить укрытие и начать проверку систем, сперва прочесав окрестности на предмет паучьих ловушек. – Можно подумать, мы об этом забыли, – сказал Надежда. – Вы будете все в синяках от удара при посадке, к тому же уставшие после тяжелого трехсуточного похода без сна. В реальности все бывает намного хуже, чем на тренажерах. – Что ж, это радует, – усмехнулся Надежда. – Побольше оптимизма, – ответил я. – Пока у вас одна задача: остаться в живых, спускаясь на планету верхом на взрывающемся астероиде. – Я готова, – сказала Любовь. Она говорила вполне серьезно, и я ею восхищался. Идеальное приобретение для Коалиции – отважная, целеустремленная, самоотверженная, преданная делу борьбы с сочленителями. Никто не знал о происходившем в головах пауков лучше, чем эта одаренная молодая женщина из психохирургической службы. И немалую честь ей делало то, что в этой операции она согласилась участвовать добровольно. Или, если говорить прямо, не стала отказываться, когда ее сочли пригодной. Я почти жалел, что не знаю, как ее зовут на самом деле. Отключив темнопривод, Сидра скользнула под прикрытие вереницы трупов, остававшихся на орбите Йеллоустона. Десять тысяч поселений, тысячи больших кораблей и десятки тысяч кораблей поменьше превратились в гирлянду из руин. Около трех тысяч поселений еще можно было опознать, но даже они беспорядочно кувыркались, взорванные и потерявшие воздух. От прочих остались лишь обломки миниатюрных планет, куски субсветовиков и внутрисистемных кораблей, фрагменты человеческих тел. Сидра не отрывалась от дисплеев, на которых светились пики, волны и беспорядочные последовательности двоичного кода. Я поерзал в противоперегрузочном кресле, пытаясь найти наименее болезненную для суставов позу. – Что мы ищем? – Что-нибудь с признаками жизни, – ответила она, понизив голос, будто нас могли подслушать. – В идеале – нечто с признаками жизни, способное с нами общаться. – Я думал, мы уже перестали говорить друг с другом загадками. Сидра слегка пожала плечами: – Здесь не все полностью мертвое. Есть фрагменты кораблей, сохранившие остаточную функциональность. Есть поселения, где еще работают на минимальной мощности обслуживающие устройства, хотя обслуживать им больше некого. Космические маяки, автоматически передающие коды. – И чем это может нам помочь? – Некоторые из них продолжают посылать информацию, как будто ничего не изменилось. Сигналы дальномеров, опознавательные запросы, авторизация приближения и так далее. Это как последние электрические импульсы в умирающем мозгу. Своего рода машинное старческое слабоумие. – Думаешь, какой-то из этих сигналов исходит из корабля, который должен был встретить нас внутри Иоанна Богослова? – Не обязательно. Но если мои союзники тут были, их могла обнаружить какая-нибудь система слежения и зафиксировать их перемещения. Если удастся найти следящее устройство и исследовать его память, я узнаю, когда они прибыли. – Она помолчала, закусив губу. – Но пока что эти системы не отвечают. – Ты с ними общаешься? Не слишком ли рискованно после всех наших усилий остаться незамеченными? – Да что ты все время беспокоишься? – (Я увидел в ее глазах нечто среднее между удивлением и разочарованием.) – Как ты вообще мог воевать? – Я не солдат. – О том, что ты солдат, говорит даже твое имя – оно происходит от слова «война». Когда вы с братом в детстве играли на песчаных дюнах около дома, брат называл тебя Воином. Об этом упоминается в одном из файлов с военными биографиями, в том месте, где рассказывается, как вас обоих повысили до небесных маршалов. Разве не здорово? Он предвидел, кем ты станешь! – Да ты в своем уме? Она задумалась. – Что ж, может, и нет, если под пребыванием в своем уме понимать деятельность в функционально предсказуемом объеме ментального фазового пространства. Ко мне это точно не относится. – Сидра по-кошачьи передернула плечами, будто ей казалась отвратительной сама мысль, что она может быть нормальной. – Но я и не безрассудна, дорогой мой Воин. Все те сигналы, которые мы обсуждаем, работают на минимуме энергии, в крайне узконаправленном режиме. Поскольку я имитирую здешние сигнальные протоколы, любое обратное рассеяние будет выглядеть как случайная утечка переговоров вроде тех, которые велись здесь десятилетиями. Проблема в том, что нет никаких признаков… Сидра замолчала и, прищурившись, устремила взгляд черных глаз на один из дисплеев. – Что ты хотела сказать? – Пока что я не получила ответа ни на одну просьбу о доступе к реестру внутренних данных. Вероятно, это означает, что большая часть передатчиков для нас бесполезна, поскольку не способна записывать историю событий. Зато этот сигнал выглядит куда более многообещающе. Он слабый, но его выходные импульсы не так искажены, как у других, и он реагирует на мои вызовы. – Он посылает тебе запись перемещений? – Нет… Возможно, потребуется его убедить. Но, по крайней мере, он понимает суть моего запроса. Однако я не стану рисковать, пока мы не продвинемся дальше вдоль орбитального потока. Нам приходилось пользоваться реактивной тягой, чтобы оставаться на одной и той же высоте над Йеллоустоном, двигаясь при этом быстрее, чем обращавшиеся вокруг планеты останки. Сидра экономно расходовала энергию двигателей, включая их ненадолго, и при возможности применяла любой крупный и относительно цельный объект в качестве прикрытия для смены курса. По прошествии двадцати достаточно нервных минут на «Косе» раздался предупреждающий сигнал, который извещал о появлении впереди некой массы, превосходившей по плотности все, что встречалось нам раньше. Сидра замедлила наше приближение к цели, сбросив скорость относительно движения орбитального потока до километра в секунду. – Не знаю, насколько велики были самые крупные сооружения, – призналась в собственном невежестве Сидра, что с ней бывало нечасто. – Но некоторые, похоже, движутся как единое целое, а не по независимым орбитам. Не знаю почему. Придется каким-то образом проникнуть в эти руины. Похоже, именно там находится маяк, который я ищу. – Можно поискать другой маяк. – Мы и так уже все обшарили. Рассчитывать больше не на что. Мы плыли среди черных айсбергов – разрушенных анклавов, пространство между которыми медленно сужалось. С расстояния в десять километров они выглядели абстрактными фигурами, сохранившими лишь следы прежнего облика – разорванный цилиндр, раскрывшийся лепестками с одного конца, будто жерло пушки, в которой застрял снаряд; кусок дуги космического колеса; разбитая сфера, из которой давно вывалились все потроха. Я подумал о миллионах тех, кто, возможно, называл эти миры своим домом, о жизни, которая когда-то шла своим чередом в их теплом уютном нутре. «Коса» опять издала предупреждающий сигнал, на этот раз другой тональности. – Что такое? Сидра смотрела на дисплей, сосредоточенно закусив губу. Судя по ее застывшему взгляду, она вела напряженный диалог с кораблем. Наконец отстегнула ремни, удерживавшие ее в кресле. – Жди здесь. Сейчас вернусь. – Не слишком подходящее время для туалета, Сидра. Может, потерпишь? Или никак? – Если бы ты знал, что мне приходится сдерживать в себе, не стал бы так шутить. Поосторожнее с юмором. Через минуту-другую она вернулась, неся цилиндр размером с небольшой кислородный баллон. На его скошенных торцах виднелись толстые металлические заглушки с мерцавшими на них огоньками. Это был контейнер со стеклянными стенками, испускавший бледно-фиолетовое сияние. В центре этого сияния парила черная точка. – Знай своего врага. Полагаю, ты видел издалека, как это действует. Но держать в руках вещь, способную уничтожить человечество, – совсем другое дело. Сидра протянула мне цилиндр с таким видом, будто тот был воплощением зла, а я – обреченным получателем этого дара. – Разумеется, мы все это видели, – спокойно ответил я. – До того, как покинули человеческую цивилизацию, или после? – Немного и до, и после. Хотя цилиндр был невесом, я ощущал массу его бронированной оболочки и мощных сдерживающих механизмов. Я сразу же понял, что черная точка – машина ингибиторов, частица волка, или в некотором смысле волк целиком. Если ее увеличить, я увижу идеально черный куб. Точнее, я увижу квадрат или шестиугольник, в зависимости от угла зрения, поскольку трехмерную сущность кубов ингибиторов невозможно воспринять. Их грани и ребра столь же неуловимы для света, как горизонт событий. – Что такое случилось с «Салмакидой», что вы взяли курс на AU Микроскопа? Вряд ли это планировалось изначально, когда корабль стартовал. – Да, не планировалось, – осторожно ответил я. – Когда мы улетали, уже ходили слухи о войне, но ею было охвачено относительно небольшое число планет и систем, и многие считали, что скоро она закончится сама собой, поскольку вряд ли какие-то восставшие из мертвых инопланетные машины способны победить цивилизацию, которая уже пережила плавящую чуму и множество собственных войн. Некоторые из нас надеялись, что нужно лишь перегруппировать силы и дать отпор и в этом нам поможет одна из планет, где уже есть люди. – И тем не менее от этого плана отказались. – На полпути капитан с командой вывели из анабиоза четверть пассажиров, а остальных пробудили до базового уровня сознания. Нам устроили опрос в лучших традициях демархистов. К тому времени на «Салмакиду» обрушилась целая лавина сигналов, полных тревоги и паники. С разных планет, с разных кораблей. Общим было лишь одно – рано или поздно все эти сигналы бедствия смолкали. Куда бы мы ни бросали взгляд, повсюду появлялись волки, вокруг каждой заселенной звезды. Зачастую становилось ясно, что они с самого начала были рядом с нами: спящие и никем не замеченные, дожидались момента активации. О безопасной гавани в известных системах теперь не стоило мечтать. Требовалось проложить новый курс к какой-то планете, где никогда не ступала нога человека и куда с наименьшей вероятностью могут заглянуть волки. Предложений поступило много, но большинство из них были сочтены неприемлемыми по тем или иным причинам. Я… выступал за систему Михаила, – продолжал я. – Сперва моя идея встретила сопротивление. Кому охота провести остаток жизни, прячась внутри безвоздушной, выжженной звездным излучением каменной глыбы, бегающей по орбите внутри облака космического мусора? Но возражения отпадали одно за другим. Мы могли добраться до этой системы, не слишком приближаясь к скопищам волков, а метеоритное облако вокруг звезды и ее излучение обеспечивали идеальную защиту, особенно на первых порах, когда мы трудились над разборкой корабля. – Что ж, хорошо, что твой голос восторжествовал. – Если бы мы полетели куда-то еще, возможно, точно так же справились бы. – Но ты этого не знаешь.