– Эспрессо и стакан лимонада, – повторил заказ официант, делая пометки в блокноте. У него были очень забавные уши, и Мейс улыбалась скорее тому, как весело выглядит паренек, нежели из вежливости. Не то чтобы она когда-нибудь кого-нибудь судила по внешности, но так она хотя бы ненадолго могла отвлечься от охватившей ее нервозности. – Как дела? – поинтересовалась Мейси, когда милый лопоухий официант оставил их наедине. Почему-то в голову ей лезли вопросы типа «не болят ли у него уши, когда он носит шапку?» и «дразнили ли его в школе?». – Маргарет, – начал отец, и у нее внутри все оборвалось. Обычно так начинаются самые плохие разговоры во всех книгах и фильмах – дальше должны объявить какую-нибудь убийственную новость, после которой Мейси захочется разрыдаться на месте или провалиться под землю. – Сколько еще будет продолжаться твоя игра в юношеский максимализм? Но это же не фильм и не книга – поэтому все будет прозаично и неприятно. Мейси выдохнула, смакуя эту мысль, и улыбнулась в ответ. – Это не игра и не максимализм, пап. Это моя жизнь – такая, какой я хочу ее видеть. – Ты хочешь жить у чужих людей и работать прислугой? – Я работаю няней и живу у своего парня. Это никак не соответствует тому, о чем говоришь ты. Отец закрыл глаза и тяжело протяжно выдохнул, словно у него болела голова, а этот разговор повторялся уже в сотый раз. – Я просто пытаюсь быть счастливой, пап, раз уж вы с мамой не даете мне такой возможности. – Маргарет, – снова начал отец, но тут появился официант с их заказом, и тяжелый, горьковатый, словно лакрица, разговор встал на паузу. Мейси видела, что отец едва терпит беднягу, расставляющего напитки на столе, и поэтому улыбалась и благодарила сразу за двоих. – Пап, если ты приехал, чтобы уговорить меня вернуться домой, поступить на юридический, то зря. Можешь угрожать, убеждать, ругать меня, но я вижу свою жизнь другой, понимаешь? Я хочу решать, что мне делать. Это мой выбор, потому что мне потом с ним жить. Разгребать последствия, радоваться или жалеть – это все будет происходить со мной, так что просто оставайтесь в стороне, если не готовы смириться с тем, что меня нельзя контролировать и подчинить вашим желаниям. – Ты так похожа на мать в этой своей упертости, – внезапно произнес отец, и Мейси даже растерялась. – Но я уважаю то, с каким рвением и самоотдачей ты идешь к своей цели. Даже если она мне не нравится. Мейси резко подняла голову, чтобы проверить, точно ли ее отец сидит напротив, и неосторожно задела стакан с лимонадом: в мгновение ока на столе появилась огромная лужа. Мейси испугалась и разозлилась – она всегда себя чувствовала глупо, когда ее природная неловкость проявляла себя на людях, но сейчас, когда она пыталась показать отцу, что она уже взрослая и самостоятельная, лимонад, стекающий со стола на пол, – последнее, что ей нужно было. Она схватила салфетки, принялась промакивать им напиток, пытаясь прибрать катастрофу до того, как ее неловкость станет достоянием всего кафе. Отец попытался ей помочь, но официант оказался проворнее – он уже стоял рядом с тряпкой в руках и улыбкой до ушей. – Не переживайте! – он так усердно убирал лимонадный потоп, словно это он был виноват. – Хотите еще лимонада? Или, может, милкшейк? – Просто воды с лимоном, – Мейс закатала мокрые рукава своего джемпера. – И простите, что доставила неудобства. – Да нет, все в порядке. Поверьте, это обычное дело! Сейчас принесу вам воду, а вы пока можете пересесть за другой столик, если хотите. – Нет-нет, – ее щеки начали пылать, – мы останемся здесь. Спасибо. Когда Нолсберги снова остались одни, повисла тишина. Мейси не была готова к таким признаниям, да и вообще к тому, что отец проявит хоть толику уважения к тому, что она делала. – Если ты уважаешь… мой выбор, – неуверенно начала Мейси, – то зачем говоришь про игру в протест? – Я уважаю твою настойчивость, – поправил ее отец. Он так и не притронулся к своему кофе. – Но твоя навязчивая идея рисовать картинки… – Это не навязчивая идея, – чуть резче, чем планировала, ответила Мейси. – Это то, что я люблю, что делает меня счастливой. – Счастливой… Послушай, Маргарет. Тебе кажется, что мы с мамой ничего не понимаем, но дело в том, что мы – как родители – видим свою версию счастья. То, что для тебя еще впереди, мы уже прошли. Мы знаем такие подводные камни, о которых ты даже не подозреваешь – и, надеюсь, никогда не узнаешь. Для нас важно то, чтобы ты была в порядке, потому что мы не сможем быть рядом все время. И счастье… Пойми, очень сложно быть счастливым, когда тебе нечего есть, негде жить, когда ты не можешь помочь тем, кого любишь, или ты работаешь по двадцать часов в сутки, – тут уж просто некогда смаковать счастье. Это убивает любую любовь – и к людям, и к делу. Поэтому мы учили тебя быть настойчивой, целеустремленной. И хорошее образование в востребованной сфере – это возможность получить хорошую работу. Ту, что поможет избежать всего того, о чем я говорил. И заниматься тем, что любишь – иногда, в свободное время, но все же. – Ты не понимаешь, папа… – Не понимаю, Маргарет, ты права. Но ты наш единственный ребенок – у нас не было пробных вариантов. И курса в университете по воспитанию детей – тоже. Я прохожу это впервые – вместе с тобой, и, что бы кто ни говорил, между родителями и детьми всегда будет огромная пропасть. Разный возраст, желания, понимание жизни. Мейси молчала. Впервые, наверное, ее отец признал то, что он в чем-то не прав. И это не столько радовало, сколько пугало. Что же творилось в его голове, в его душе, если он был готов сказать такое? – Я уже понял, что не смогу переубедить тебя. И это мой самый большой страх: вдруг ты сейчас совершаешь ошибку, а я не могу тебя уберечь? – Нельзя никого уберечь, пап. Если это ошибка – ладно. Это будет моя ошибка, урок мне, не знаю. Но я не могу не попробовать. Потому что… Если это не ошибка, пап? Если все получится, если я смогу? Я же никогда не узнаю, если сейчас не сделаю. Не прощу себе. Потом, когда у меня будут свои дети, я буду оглядываться назад и жалеть. Я не хочу так. Не хочу жалеть о шансах, которые я упустила из страха неудачи, понимаешь? Не потому что я не могла физически, не потому что обстоятельства были сильнее меня, а потому что я просто сдрейфила, выбрала что-то более прозаичное, зато спокойное и проверенное. – Когда-нибудь ты оценишь всю красоту спокойствия, – отец ослабил воротник рубашки. – Я хочу, чтобы ты поняла: мы с мамой давим на тебя не потому, что хотим обидеть или воплотить свои мечты. Мы просто заботимся, беспокоимся и делаем выводы из знаний, полученных за всю нашу жизнь. Все родители хотят лучшего для своих детей. – А все дети хотят выбирать свою жизнь сами, – пожала плечами Мейси, чувствуя, как к глазам подступают слезы. – Мне жаль, что мой выбор не совпадает с вашими желаниями. И то, что все это отражается на вашей репутации, но… так вышло. – Домой ты возвращаться не намерена? – А мама готова смириться с моей новой жизнью? – Отец промолчал, но ответ они оба знали без всяких обсуждений. Сильвия Нолсберг вряд ли когда-нибудь вообще сможет смириться с таким отвратительным непослушанием. – Все в порядке, пап. У Арти ко мне относятся… очень хорошо. – Она хотела сказать «как к дочери», но это был бы удар по больному в сложившейся ситуации. – Я не буду ничего говорить. Сообщи хотя бы результаты вступительных, хорошо? И деньги… – На жизнь мне хватает. А по поводу денег на учебу – давай поговорим, когда придут письма. Чтобы знать, о чем говорить вообще. – Ладно, – согласился отец. Он расплатился за их напитки, и Мейси не стала возражать. Она и так слишком далеко зашла в своей самостоятельности, так что может позволить отцу заплатить за пролитый лимонад и нетронутую воду. Они вышли из кафе, ощущая, что этот разговор – начало чего-то нового. Для Мейси – нового определения себя, новой уверенности и понимания того, чего она хочет. Для ее отца – нового восприятия своей дочери и своих родительских ориентиров. – Спасибо за этот разговор, – искренне поблагодарила Мейси, стоя у машины отца. А потом внезапно выпалила: – Я люблю тебя. И маму тоже. Отец семейства Нолсберг смотрел вслед удаляющейся Мейси, думая о том, что его дочь не пропадет в этом мире. Хотя бы потому, что они с женой научили ее бороться – пусть и борется она с ними же самими. * * * Джо вышла из кабинета декана и поспешила к Крошке Би. Оказалось, она спокойно могла поехать на свою стажировку – нужно было лишь предоставить бумаги о новом трудоустройстве, сдавать вовремя работы и приехать в итоге на экзамены. Это даже поощрялось. Вот только просто все было только в университете. До сих пор о приглашении знала только Никки. Вокруг этого решения собралось столько всяких но, что у Джо язык не поворачивался рассказать кому-то еще. Во-первых, теперь она понимала слова Итана о страхе, когда мечта сбывается. Что, если это все – не ее? Если у нее не выйдет? В нее поверили – а она подведет? И что делать потом, ведь Джо никогда не представляла себе жизнь по другому сценарию. Пока мечта была далека – так легко было верить, что все получится. Хотя это была не главная проблема. Она сама себя лишила возможности рвануть навстречу мечте. Тогда, когда подарила эту мечту другим людям, оплатив аренду базы для репетиций. Джо завела мотор и выехала со стоянки университета. Ей нужно было с кем-нибудь поговорить, иначе от ненависти к самой себе и злости ее просто разорвет. Она доехала до развилки и свернула в сторону Стоквуда – дома ей точно не с кем обсуждать эту проблему. Родители не в курсе ни приглашения, ни пустующего банковского счета. И они уж точно не станут помогать – особенно если узнают, куда ушли все сбережения. Мне очень нужно поговорить. Можно я приеду? На самом деле спрашивать было поздно – дорогу-то она уже выбрала, но сваливаться вот так неожиданно не хотелось. Конечно. Я буду ждать тебя в кафе. Вот так просто – без вопросов, уточнений и прочей суеты. Джордан в очередной раз поблагодарила Вселенную за то, что в ее жизни все еще есть такие люди, готовые быть рядом в любую минуту ее странной, непредсказуемой жизни. Из-за нервозности дорога до Стоквуда пролетела незаметно. Джо припарковалась у кофейни, в которой провела слишком много времени для человека, живущего в другом городе. Она закрыла глаза, понимая, что сейчас, когда она все это расскажет вслух, все станет реальностью. И решение наконец будет принято. И как бы страшно и горько ей сейчас ни было, выйти из машины все-таки придется. Как и посмотреть правде в глаза. Джо вошла в кофейню, зная, кого там встретит. И кого не встретит – тоже. Итан больше не варил здесь кофе – у него сейчас было столько дел с группой, что работа бариста стала внезапной роскошью. А вот Ирма – как всегда волшебная и теплая – сидела за столиком у окна, распивая чай с жасмином. Для нее это был своеобразный ритуал, без которого сложные решения не принимались, а важные разговоры не заводились. И хоть Джо прекрасно понимала, что дело далеко не в чае и его компонентах, малодушно мечтала о таком же спасительном ритуале – чтобы стало хоть ненадолго легче. – Я успела придумать около трех десятков причин и пролистала всю ленту «тамблера», пытаясь выяснить, что случилось. – Я никого не подожгла, – Джо подняла руки, демонстрируя их чистоту в переносном смысле. – Привет. – Здравствуй, дорогая, – Ирма подставила щеку для приветственного поцелуя. – Ты меня немного испугала таким внезапным приездом. – Прости, – Джо села за столик, растирая ноющие виски – от нервов и постоянных раздумий у нее появилась мигрень. – Мне нужно было с кем-то поговорить. – Вам нужно наладить отношения, – спокойно произнесла Ирма, не называя имен – они обе знали, что речь идет о ДжЭМСИ. – Не начинай, – Джо, как всегда, пыталась увильнуть от этой темы. Они с Ирмой периодически возвращались к разговорам о потерянной дружбе, но Джордан каждый раз находила с десяток причин, почему невозможно все вернуть. – Да не тяни ты! – Ирма выглядела непривычно напряженной – казалось, после того как она вытянула Джо из горящей базы, она все время боялась, что случится что-то ужасное. – Я получила приглашение на стажировку. Ирма так и застыла с чашкой в руках – видимо, слышать какие-то позитивные новости от Джордан было ей в новинку. – Еще раз, – попросила она. – Меня пригласили работать помощником на одной популярной и крутой радиостанции. В Лос-Анджелесе. – Потрясающе! Наконец-то они там все очнулись. Только объясни мне, старой женщине, почему ты не прыгаешь до потолка? Мне казалось, это твоя мечта, а ты сидишь с таким похоронным лицом, что меня прямо тянет освежить тебя этим жасминовым чаем. – Это моя мечта, ты права. Только я не могу поехать. Джо сказала последнюю фразу и прислушалась: внутри нее маленькая Джордан кричала, падая в пропасть. Вот так звучит лейтмотив несбывшихся мечтаний лично для нее. – Интересно, это почему? У тебя тут семья и дети? Или, может, ты не в состоянии оставить немощных родных? Или любовь всей твоей жизни просит остаться? Хотя, знаешь, ни одна из этих причин не стоит даже минуты раздумывания над тем, чтобы не идти за мечтой. Джо, объясни мне, что происходит? – Я не могу, – Джордан обещала себе не плакать, но что стоят обещания, когда даже дышать больно от обиды и горечи? – Что я буду делать, если не справлюсь? Послушай, это здесь, у Криса, я была звездой, потому что делала все за него. А там работают монстры в этой сфере. Что, если я провалюсь? Разочарую людей, которые дали мне шанс? – Думаю, они переживут. – А я? Я переживу? Я же никогда не видела для себя другой жизни!