— А Алексей? Его тоже кто-то убил? — Вы, Василиса Михайловна, я вижу, не понимаете сути вопроса, — начал он. — Откуда в вас это — «убил», «убил». Они же с этой целью туда и ехали. В чем, по-вашему, смысл Центров добровольной эвтаназии? Да в том, дорогая моя Василиса Михайловна, что люди туда идут добровольно. И там им помогают осуществить их последнее желание. Это своего рода последняя услуга. — Что за бред вы несете? — возмутилась я. — Как вы можете называть ЭТО услугой? — Ну, идея-то носилась в воздухе давно… — усмехнулся мой собеседник. — Сколько копий сломали, страшно вспомнить. Сначала речь шла о неизлечимых больных, все обкладывалось бумажками и бюрократическими процедурами. Я давно следил за этим процессом. Можно было его подтолкнуть, но я предпочел ждать. От больных перешли к здоровым, но чем-то сильно огорченным. И в конце концов договорились до права человека на добровольную безболезненную и быструю смерть по собственному желанию. Он взял бутылку и сделал еще пару глотков. — Самое главное в любом начинании — легализовать его. Вменить государству в обязанность оказывать гражданину необходимую помощь в осуществлении его неотъемлемого права на уход из жизни. Безболезненный, замечу! — Он поднял вверх указательный палец и повторил: — Без-бо-лез-нен-ный! Это важно. — Вы сумасшедший, — сказала я, совершенно очумев от столь неожиданных откровений. — Отнюдь. — Он сделал еще глоток. — Я просто слишком давно живу. — Но как вы могли предлагать людям такое? — Я вспомнила его интервью после премьеры «Танцев с мышами». — Ведь вы поклонник комиксов про Бэтмена. Сами говорили, что это ваш любимый герой. Он кивнул: — Все правильно. Я действительно поклонник комиксов про Бэтмена… — Он наклонился ко мне и закончил фразу: — Но я разве когда-нибудь говорил, что мой любимый герой — Бэтмен? Я задумалась. А ведь он и вправду никогда такого не говорил. Кто же тогда любимый? Меценат, похоже, прочел мою мысль. — Задумались, кто мой любимый герой? — Ну да, — созналась я. — Это совсем нетрудно угадать, Василиса Михайловна. Из нашей беседы вы узнали достаточно, чтобы сделать правильный вывод. Ну представьте, идет у человека сплошь черная полоса в жизни. Без малейшего просвета. Одни пики на руках… И ничего хорошего жизнь не обещает. А я предлагаю ему беспроигрышный вариант. — Он откинулся на спинку кресла. — Эвтаназия — это выход. Это как при плохой карте вытащить джокер… — Ага, — заметила я, — но это будет последняя игра в твоей жизни. — Это — выход, — назидательно повторил Кош. Тут я вспомнила кое-что еще: — А пенсионный фонд? Он здесь при чем? — Ах это… — Он вяло махнул рукой. — Обязательным условием предоставления услуги было завещание. Бытовые вопросы — аренда помещения, персонал. Нельзя же было вешать это на бюджет. Так появился фонд. Но руководитель очень быстро зажрался… Люди так несовершенны, Василиса Михайловна, всегда хотят больше, чем имеют. Даже если имеют незаслуженно. С фондом было все ясно, осталась еще парочка вопросов. — Журналист Петров — за что его убили? — Он был неудачником, — пояснил Кош, — но случайно нащупал связь… Сколько тогда пришлось приложить сил, чтобы спустить все на тормозах. Страшно вспомнить, Василиса Михайловна. — Арденис? — Я вспомнила искореженную машину на Кутузовском проспекте, двух парамедиков и сотрудников СБ. — О! Арденис — та еще фигура! — В голосе Коша зазвучали нотки восхищения. — Даром что лауреат Нобелевской премии. Он на мгновение закрыл глаза. — Вы еще не догадались, с кем имеете дело? Я покачала головой, хотя было, было во всем произошедшем за последние дни что-то смутно знакомое. Знакомое, но хорошо забытое. И еще была уверенность, что это забытое в реальной жизни никак не могло произойти. — Не помните, — с сожалением констатировал Кош. — А вы ведь еще из лучших. Умная, эрудированная… Что уж тут говорить об остальных. Все забывается, никто ничего не помнит. Народ теряет свои корни. До чего дошло — слабо верят даже во Второе Пришествие. Или в Апокалипсис. А напрасно. Минимум раз в столетие кто-нибудь из них сюда да наведывается. Меценат закрыл глаза и наморщил лоб, вспоминая что-то. — Да, наведываются… К примеру, в этом городе дьявол был с визитом, смешно сказать, меньше ста лет назад. — Он открыл глаза. — В тридцатые годы… Еще не совсем ушло поколение, которое это посещение помнит. Уже было ясно, что я имею дело с человеком неадекватным. Поэтому лучше попытаться отвлечь его от высоких материй, дабы сильно не возбуждать. Я задала сугубо практический вопрос: — Служба безопасности работает на вас? — Не вся, к сожалению, — вздохнул он. — Мои люди сидят в очень высоких кабинетах. Но в соседних кабинетах тоже сидят люди… Не мои. Охоту за вами начал не я. Просто вам не повезло. Я перебила его: — Так что насчет Ардениса? Его-то почему? — Ах да, — спохватился Кош. — Арденис верил в чудеса. Он был великий ученый и понимал, что самое нереальное тоже имеет право на существование. Ну, не последнюю роль сыграло то, что он несколько лет назад женился и у него маленькая дочь. По вечерам он любил читать ей сказки… Он прервался на минутку, сделал еще глоток, потом подмигнул мне: — Вы курите, Василиса Михайловна? — Нет. — Это хорошо. Я тоже не курю. У нас много общего, вы не находите? — Не нахожу, — твердо ответила я. Кош пожал плечами: — Напрасно, напрасно… Так вот… У любезнейшего господина Ардениса тоже были знакомые в очень высоких кабинетах СБ. Он, знаете ли, время от времени оказывал им маленькие услуги. Помимо чистой науки, наш чудесный господин Арденис занимался… Назовем это прикладной математикой в интересах определенных служб. Кош замолчал, чтобы проверить, какое впечатление произвели на меня его слова. Видимо, выражение моего лица ему понравилось, и он продолжил: — Вы ж понимаете, Василиса Михайловна, если человек делает кому-то маленькие одолжения, он вправе попросить об ответной услуге. Вот по просьбе господина Ардениса СБ провела маленькое расследование. Результаты легли к нему на стол. Господин Арденис их обобщил и пришел к парадоксальному заключению. Если бы он его кому-нибудь показал, то скорее всего его объявили бы сумасшедшим и изолировали от общества. К счастью для господина Ардениса, он не успел никому его показать. Потому что погиб. — А результаты, конечно, оказались у вас? — догадалась я. — Я вижу, вы начинаете понимать, Василиса Михайловна. Совершенно верно, результаты оказались у меня. И помог мне в этом ваш друг Добрыня. Очень, очень способный… И очень богатый молодой человек. — Тут Кош неожиданно коротко хохотнул: — Ваша мама была совершенно права, когда советовала вам обратить на него внимание. Я резко прервала его: — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать намерения моей мамы… — О’кей, — согласился он. — Тогда позвольте спросить вас, дорогая Василиса Михайловна, для чего вы здесь? Это он меня умыл, конечно. То есть в общих-то чертах я представляла, как мы приедем сюда, обоснуемся в Добрыниной квартире, но вот дальнейшие наши действия продуманы были весьма нечетко. Как вариант, можно было позвонить Косте, обрисовать ему ситуацию и спокойно ждать, когда шеф найдет выход, нажав на все возможные рычаги. Заманчивый вариант. Единственный минус — я не выходила на связь с Костей уже раз, два… почти четыре дня. Наверняка после моего исчезновения его уже не один раз вызывали в Службу безопасности. И если ему сейчас позвонить, этим можно здорово его подставить. Второй вариант, гораздо более сложный для исполнения, — постараться выбить из Добрыни признание. В чем — не так уж и важно. Например, в уже содеянном, в преступных замыслах или в соучастии. Записать это признание и… Все же позвонить Косте. Но в этом случае я уже его не подставляю: можно представить дело так, что я была «на редакционном задании». Однако ни в первом, ни во втором варианте не фигурировал меценат Кош. А теперь вот он сидит напротив меня, говорит ужасные вещи, а я слушаю как идиотка, но ничего не записываю… Ой, кстати… Я машинально схватилась за шею — не потерялась ли флэшка в форме сердца. — Что такое, Василиса Михайловна? — мгновенно среагировал Кош. — Что вы там прячете? — Украшение, — честно ответила я. — Кулон… Дорогой, от Сваровски… — Женщины, — понимающе сказал он. — Вместо того чтобы задуматься над тем, как выйти из сложной ситуации, думают о всякой ерунде. — А мне лично, — я откинулась на спинку кресла, — ситуация очень даже нравится. Когда бы еще представился случай попасть в святая святых элитного поселка. — Это да, — согласился он. — Вы только забываете одну маленькую, но очень существенную деталь… Вы отсюда не выйдете, Василиса Михайловна. И друг ваш тоже отсюда не выйдет. — Не нужно меня пугать. — Я приложила массу усилий, чтобы голос не дрожал, а он таки был склонен дрожать. — Я вам не верю. Это, знаете ли, как в хирургии. Главное — не операция, главное — послеоперационный период. Убить легко… Тут я запнулась… Он вполне может поинтересоваться, откуда я знаю, что убить легко. И мне будет нечего ответить — никакого личного опыта в этом вопросе у меня нет. Упреждая реплику оппонента, я быстро произнесла: — Ну, это я погорячилась, не совсем легко, конечно. Убийство требует определенных навыков или состояния аффекта. Я имела в виду, что гораздо сложнее сделать так, чтобы тебя не посадили за содеянное. Позвольте поинтересоваться, куда вы собираетесь спрятать два трупа? — Уверяю вас, это не проблема, — спокойно ответил меценат, и вот тут мне стало по-настоящему страшно. Страх иногда парализует человека, а иногда, напротив, очень стимулирует мыслительный процесс. Терять нам с Булатом было нечего (кроме жизни, разумеется), поэтому я пошла ва-банк: — Это несправедливо! — И в чем же, позвольте узнать, несправедливость? — Вы же сами говорили, что даете всем шанс вытянуть джокер. Так почему вы отказываете в этом мне? Боитесь проиграть? — позлорадствовала я и сама же ответила на свой вопрос: — Конечно боитесь. Потому что до этой минуты все карты, что мне выпадали, я разыгрывала неплохо. Кош задумался, а потом неожиданно встал: — Пойдемте, Василиса Михайловна. — Куда? — насторожилась я и на всякий случай добавила: — Без Булата никуда не пойду. — Пойдемте, там решим, — кивнул он и быстро пошел к двери, через которую вышли Добрыня, Булат и Вадим с Ингой.