— Вот почему твой телефон, что у меня, всегда молчит: твой телефон уже не наш… Я должен был сам догадаться. В тебе всегда было что-то от прапорщика… Я его не понял; он напомнил: — Я о том прапорщике, который один идет в ногу, когда весь взвод идет не в ногу. В смысле, он так думает… Не понимаю что, — продолжил мысль Гурген Гургеныч, — но в тебе всегда была какая-то интеллигентская гнильца, ее ты не выпячивал, но и совсем скрыть не умел… Ты ведь, чего ни скажешь, — ты не только скажешь, а еще и дошлешь. Ну не можешь ты сказать вот просто так, без досыла!.. А если где молчишь — не просто так молчишь, а с оттяжкой. Это я тебе как биллиардист говорю, чтобы тебе понятно было. — И словно в подтверждение сказанному я услышал хлесткий, с оттяжкой, удар кия по шару, затем отскок шара от борта… — Я ж не игрок, — напомнил я. — И зря, — веско сказал Гурген Гургеныч. — Играл бы — был бы на виду, для своей же пользы. К тому же за игрой не остается времени на глупости, — он, слышно было, отложил кий в сторону. — Мы тут скучаем без тебя… Я удивился: — Мы — это кто? — Твоя жена, к примеру… — Это она так говорит? — Нет, — ответил Гурген Гургеныч, — но она мне подала на всероссийский розыск. Понять ее можно: ты же пропал… И я зачем-то испугался: — Зачем я ей? — Не знаю… Ей и тебе виднее. Ты так спешил, когда бежал, что не подумал развестись… Я перевел наш разговор в иное русло: — Как там мои ученики? — Если ты о моем сыне, — сказал Гурген Гургеныч, — то мой Кориолан в Санкт-Петербурге, учится на медицинском. Будет стоматологом, если, конечно, не проспит все главные занятия… А если ты о девице (он сделал ударение на «е»), которую вы все зовете Капитанской Дочкой, то я о ней не знаю, как она сейчас, — она как вышла замуж, так и уехала… Ты бы ей сам позвонил; она перед отъездом все справлялась о тебе, — а что я мог ей рассказать? — У меня нет ее телефона, — честно признался я. — И никогда не было. — Вай мэ, — удивился мне Гурген Гургеныч. — И у меня его нет; не знаю даже, как и быть… Я бы спросил у ее папаши, — он ведь все еще у нас, — да вряд ли он будет доволен, если спросит, зачем мне… Стой! Они с моим Кориоланом одноклассники. Если хочешь, спрошу у него… Назови еще какие-нибудь свои координаты, на случай если до тебя не дозвониться. Я продиктовал Гурген Гургенычу свой электронный адрес. Он вновь взялся за кий, судя по тому, как оживились на столе шары, — и спросил: — Как ты там вообще? Как ты на Украине? Как чувствуешь себя в удушающих объятиях националистов?.. Он замолчал; и я молчал, обдумывая простой и необидный ответ… — Я это так шучу, прости, — сказал Гурген Гургеныч, заканчивая разговор. — Шучу, ты должен это понимать… Шучу по долгу службы. Я позволил себе еще одну рюмку, следом за ней принял обезболивающее, лег спать и сразу уснул. Проснулся около полуночи, словно от удара памяти, — но что мне во сне вспомнилось, я, сколько ни пытался, так и не смог понять, как и не смог уснуть до утра. Оглушенный недосыпом, я поутру отправился на процедуры. Вернулся около полудня и обнаружил следы присутствия водителя Владика. Компьютер работал, был подключен к интернету и снабжен собственноручной инструкцией Владика, как этим компьютером пользоваться без риска вывести его из строя. Строго следуя инструкции, я, как мог быстро, то есть, на деле, очень медленно, прошелся по новостным и кулинарным сайтам: первые, как и всегда, томили душу, вторые, как бывает иногда, ее не насыщали… Прежде чем выйти из системы, я по бессмысленной привычке заглянул в почту, скорее опасаясь, чем надеясь найти там что-нибудь сверх спама: за всю мою вторую жизнь никто со мной и-мэйлом не аукался ни разу, да и кто мог знать мой новый адрес?.. А тут — письмо, неясно от кого. Адрес: [email protected] — мне вроде ничего не говорил, но на душе похолодало, и еще прежде чем я «вскрыл конверт», меня врасплох застигла несомненная догадка… И вот он, этот месседж, как он есть, без оговорок и изъятий: «Дорогой Учитель! Вы меня помните, надеюсь? А я о Вас не забываю никогда. Куда Вы от нас пропали? Я уже боялась, что Вы где-то умерли, но вдруг приходит сообщение от Кори Самвеляна, который, как Вы помните, сидел у окна от меня через стол, если от доски смотреть, и спал на всех уроках, даже на Ваших. Самвелянчик теперь учится на зубного в Петербурге. И вот он только что прислал мне сообщение с Вашим электронным адресом. Он очень меня этим сообщением обрадовал. Теперь немного о себе. Школу я закончила прилично, несмотря на то что новый преподаватель литературы Шинкарев, который вместо Вас, пытался прокатить меня на Яге. Так мы называли ЕГЭ (шутка!). Но обошлось, я Вас не подвела. Теперь о личном. Я вышла замуж. Признаюсь честно: не по расчету. Как говорит мне мой отец: не от ума (Вы бы сказали: неосмотрительно). Но я не сожалею. Поженились мы у нас во Хнове, и я сразу переехала к Гене (мужа моего зовут Геннадий) в Собинку. Это Владимирская область. В самом Владимире я еще не побывала: слишком много хлопот по дому. И в Москве, которая от нас всего лишь в трех часах езды на электричке, не была пока, но это ничего. У нас и в Собинке красиво. Такого Озера, как наше, здесь, конечно, не увидишь, зато течет Клязьма, знаменитая река. Есть памятник архитектуры: бывшая текстильная фабрика известного друга Горького Саввы Морозова, вся из старого красного кирпича. Прямо за фабрикой, на берегу Клязьмы расположен прекрасный городской парк, переходящий в рощу. Роща не сосновая, как у нас, а дубовая. Я никогда прежде не видела такого множества дубов вместе. Я туда хожу гулять, когда хочется побыть одной, но редко, потому что надо заниматься бытом. Он у нас пока не налаженный. Гене достался по наследству дом его покойной тети. Это что-то вроде деревенской избы, но без огорода. А также без водопровода и удобств. Колонка у нас на улице, удобства за домом, во дворе. Хорошо, что городские бани от нас неподалеку. Когда мы только поженились, Гена был уверен, что легко и быстро приведет наш дом в порядок. Он у меня, тем более, профессиональный сантехник плюс мастер на все руки, и потому был уверен, что сумеет заработать деньги на полный ремонт, нанять бригаду и с ее помощью превратить избу в коттедж, как он сказал. Он и работает как вол, но заработать удается пока только на жизнь. В самой Собинке ему работы нет, и он работает в Коврове, тоже Владимирской области. Он там раньше служил в армии, и друзья его устроили в фирму по обслуживанию разной техники военного гарнизона. Конечно, каждый день добираться до Коврова и обратно ему не слишком легко и приятно. Но он боится потерять работу. Дорогой Учитель, очень бы хотелось Вас увидеть. Тем более что современные технологии нам это позволяют. Давайте встретимся и поговорим по скайпу. Лучше всего, прямо сегодня, поздно вечером, когда я освобожусь ото всех домашних дел, да и Вам, я думаю, будет посвободнее. Давайте в 22.30. Устроит? С нетерпением жду вечера. Ваша Кап. Дочка. ЗЫ: Между прочим, нашей первой, жутко холодной, зимой в Собинке мы однажды ночью чуть не замерзли. Печка горела и грела хорошо, но щели в стенах просто свистели диким холодом. Когда мне стало совсем фигово, я оделась и обулась во что попало, выбежала во двор, упала коленями в сугроб и громко сказала, глядя на месяц: “Месяц ясный, двенадцать лысых, мороз сломайте!”. Вы не поверите, но помогло. Остаток ночи я не мерзла, крепко спала, а утром с крыши забарабанила капель, потому что настала оттепель. И я, конечно, сразу вспомнила о Вас. К. Д.». Никакие новые слова мне в голову не лезли, а те, что в ней давно застряли, никак из нее не выковыривались. Я сумел извлечь в ответ только два из них: «Рад. Устроит», — отправил и запаниковал, сообразив, что не умею пользоваться скайпом и даже не знаю, установлен ли этот скайп на этом стареньком компьютере. Пришлось позвонить Авелю и обрисовать ему вкратце ситуацию. Он ответил: — Ну и дела!.. Даже не знаю: поздравить тебя или за тебя бояться. Авель пообещал снова прислать Владика, тем более что тот уже катается по Киеву, выполняя некоторые поручения. Не зная, куда себя деть в ожидании Владика, я подошел к мутноватому от времени зеркалу, встроенному в дверцу платяного шкафа… «Кого это вот в принципе может устроить? — словно бы спрашивали меня мои глаза, так высоко подпертые снизу скулами и так низко прикрытые сверху клоками бровей, что не было смысла придавать этим глазам какое-либо особенное выражение: никто не разглядит никакого выражения под этими седыми клоками. — Кого может устроить этот тяжелый, как будто отдельный от всего, горбатый нос под низким лбом, над которым топорщится иссиня-седая, жесткая, как проволока, грубо обрезанная челка?.. И кстати, самого тебя устраивают эти узкие, покатые плечи, эта слишком короткая шея, о наличии которой и не догадаешься, пока не увидишь выпирающий из горла, то и дело припрыгивающий небритый кадык?.. А эти уши?»… Владик заставил меня понервничать: он все не шел… Объявился, когда на промзону за окном опустились сумерки. Скайп он установил довольно быстро, но потом принялся мудрить и умничать над тем, как предельно увеличить скорость слишком старого компьютера — слишком медленного для скайпа. Я никогда не сталкивался с подобными проблемами. В первой жизни интернет меня не занимал — им были полностью захвачены мои дети и жена. На базе близ Борисовки интернета не было. Авель с ним не спешил, справедливо опасаясь, что, обретя доступ к интернету, Татьяна и вовсе не отлипнет никогда от ноутбука… Владик за работой подробно объяснял мне, какие программы он навешивает, что за возможности наращивает, — я не понимал ни слова, глубокомысленно кивал и не смотрел на часы, боясь его обидеть. Над промзоной за окном нависла тьма. Время шло, а Владик всё не уходил. Он курил бесцеремонно и прокурил мне всю гостинку. Не вправе его торопить, я изнемогал нервами и все вышагивал из угла в угол за его спиной. Наконец, он кончил — по крайней мере объявил об этом. Написал пошаговую инструкцию о том, как обращаться со скайпом. Напоследок попросил меня сварить ему кофе для прощальной сигареты. Я сделал ему кофе. Он пил его медленно, нахваливал и с удовольствием курил, вслух вспоминая о счастливой поре, когда он не водителем работал, а собирал на коленке компьютеры из запчастей… Прежде чем уйти, Владик предупредил меня, что скорость компьютера уже достаточна для воспроизведения любой картинки, но недостаточна для того, чтобы оно было идеальным: — Чуть-чуть будет подергивать, — сказал он и ушел. Я глянул на часы. До сеанса связи с Капитанской Дочкой оставалось семь минут… Владик оказался прав: ее лицо, как только утвердилось на экране, слегка подергивалось при каждом повороте и наклоне, словно в старательно сдерживаемых конвульсиях — и голос ее звучал с экрана немного заторможенно, как после выпивки или приема оглушающих лекарств, — но это был ее голос, и это было ее лицо… Незнакомой была прическа, непривычно темная, очень короткая, обнажившая уши, когда-то напрочь скрытые длинными, всегда разбросанными по плечам и очень светлыми волосами, — и эти маленькие уши, впервые мной увиденные, отчего-то меня растрогали. — Как ты там? — спросил я и закашлялся, не узнавая собственного голоса. — В целом, все так, как я вам написала, — ответила она. — А вы? Вы там не простудились? Вы хорошо себя чувствуете? — Отлично! — бодро сказал я. — Не нужно волноваться. — Тут Коря Самвелян вместе с и-мэйлом прислал ваш новый номер телефона… Там вначале плюс тридцать восемь, я посмотрела, — это Украина? — Да, это Украина. — С ума сойти. Я так и знала. — Вот интересно, — удивился я. — Что же ты знала? — Что вы везде будете востребованы, где угодно… Даже на Украине; я не удивилась совершенно. Слабый шум образовался в глубине экрана, неясный, вроде бормотания. Капитанская Дочка отвернулась, поглядела в сторону и быстро кому-то (понятно было кому) проговорила: — Я все помню, не переживай, подожди; я договорю сейчас и прослежу… Она вернулась и продолжила: — Извините… Ну, и как вы там? Как себя чувствуете?.. Ох, я это уже спрашивала. — Ничего, что спрашивала, — утешил я. — Спасибо, что спросила… Рыхлый свет в глубине экрана сгустился в тень; словно медленная птица пропорхнула стороной — и пропала… — Теперь скажи, — продолжил я, — ты книжечки читаешь иногда — или некогда? — И некогда, и читаю, — ответила мне Капитанская Дочка. — Не сами книжки — нам их негде ставить, а — в электронном виде. Глаза болят, но привыкнуть можно. Вновь в рыхлой глубине экрана сгустилась тень, и я увидел, как на плечо Капитанской Дочки легла чужая рука. Тень прогудела что-то; Капитанская Дочка обернулась и сказала: — Нет, не соли. Я уже солила, а если боишься, что мало соли, — мы с тобой вместе проверим; подожди. Я сказал: — Я отвлекаю тебя. Может быть, после, в другой раз поговорим? — Нет-нет! — испуганно ответила она. — Можно и сейчас… Да, я читаю. Много прочла нового, из последнего. — И как тебе? — уныло спросил я, вдруг ощутив себя в своей пустой гостинке лишним. — Интересно, — ответила мне Капитанская Дочка. — Есть где прикольно… Есть смешное, но там смешного мало… Много тяжелого: читать интересно, а жить не захочется. Очень много неприятного… — она вновь отвернулась куда-то: — Что тебе еще? — потом сказала мне: — Вы уж простите, я потом вам позвоню. Или, лучше, напишу. У меня оставалась початая бутылка «Козацкой рады», но я вспомнил об антибиотике, вколотом мне утром, несовместимом с алкоголем, — и лег спать всухую. День за днем я как на службу являлся утром в поликлинику на Красноармейской, чтобы подставить зад под шприц. Со мной, как со своим, уже здоровались врачи и сестры в коридорах. Мне это льстило поначалу, но я быстро догадался: сделаться своим в коридорах поликлиники, не будучи медиком, — это и есть начало старости… Подошли выходные; поликлиника закрывалась на два дня; позвонил Авель и позвал меня на базу, продышаться, как он мне сказал. Напоследок сообщил: — У нас тут новости. Я поспешил в Борисовку, на базу, — и вот что без меня произошло.