Ладно, подумала я, меня только что сбило машиной, но я выжила. Я все еще функционирую. Произошла страшная вещь, но я не умерла. — Простите, пожалуйста! — крикнула я парню, вылезавшему из такси, и побежала по перекрестку, крича пешеходам: — Извините! Простите! Пропустите! Я из Нью-Джерси! Перебежав дорогу, я приподнялась на цыпочки, и увидела малюсенький кусочек белой туники где-то далеко впереди, среди толпы, спешащей в центр. И продолжила двигаться, пытаясь протиснуться между пешеходами. Вот что значит быть ньюйоркцем, подумала я. Может быть, причина, по которой некоторые местные такие злые, заключается в том, что они проводят большую часть своего времени, пытаясь отодвинуть с пути стариков с банками для мелочи или молодых парочек, держащихся за руки. Какая-то злобная часть моего мозга хотела крикнуть подобной паре: «Мне наплевать, что он твой бойфренд! Ты можешь совать ему свой язык куда захочешь, как только вы доберетесь до дома!» Я продвинулась еще на несколько кварталов вперед, все время пытаясь держать Хеллер или что-то ее идентифицирующее в поле зрения. Мне оставалось всего несколько метров до кузины, когда кто-то схватил меня за локоть. — Сфотографируемся? Что происходит? Зачем кому-то пришло в голову со мной фотографироваться? Обратившаяся ко мне женщина была одета в точности как моя мама — льняные кюлоты в полоску, смешной рюкзак и желтый хлопковый свитер с рисунком из уток. Она стояла рядом с мужчиной, напомнившим мне отца, только у этого на шее висели две камеры, а в руке он держал карту города. Мужчину и женщину окружало пятеро детей возрастом от четырех до тринадцати-четырнадцати лет. На некоторых были зеленые резиновые короны с зубчиками — как у Статуи Свободы. На младшей девочке была пара огромных солнечных очков. Эта семейка туристов уставилась на меня так, будто я была Эмпайр-стейт-билдингом или лошадиной повозкой в Центральном парке. — Вы правда Дастроид? — спросила с благоговейным трепетом одна из девочек. — Кели обожает книги «Войны Ангелов», — сказала мать. Я знала, что Кели пишет свое имя с одной буквой «л», потому что именно так это было написано блестками на ее ярко-розовой кофте. — Можно Кели с вами сфотографируется? — спросил отец. — Вы не могли бы обхватить ее за шею и принять злобный вид? На мне все еще был костюм Дастроида, который я купила у той девчонки в Мэдисон-сквер-гарден, — туника, шлем и Люциферапира. И я осознала, что стою на Таймс-сквер. Вокруг были люди в костюмах Бэтмена, Железного Человека, Росомахи, Черепашек-ниндзя, Золушки, Принцессы Жасмин, Мулан и как минимум три Человека-паука разного роста и веса — этакая семейка Человеков-пауков, как три медведя. Туристы фотографировались со всеми этими персонажами, а те улыбались и позировали. — Ой, надо же, мне очень жаль, — сказала я семейке, — но на самом деле я не Дастроид, и я очень-очень спешу. — Мамочка, она Дастроид! — возразила другая девчонка. — Смотри, у нее Люциферапира! — Дастроиды — отстой, — заявил брат девчонки. — Может, тут есть Сумеречный Крипер? Ой, кажется, я сейчас видел Линнею. — Линнею? — спросила я. — Где она? — Лучше бы ты была Эльзой, — сказала младшая. — Она красивая и живет в ледяном дворце со снеговиком. — Пожалуйста? — просил мужчина. Мне пришлось обнять Кели. Ее отец сфотографировал нас, а брат показал мне, в какую сторону направилась Линнея. — Ты хочешь убить Линнею? — спросила младшая. — Нет! — воскликнула я. — На самом деле, я одна из Стелтерфоккенов, просто я под прикрытием! — Держите, спасибо большое, — сказала женщина, протягивая мне десятидолларовую банкноту. — Нет, что вы, спасибо, мне нужно бежать. — Не могла же я взять деньги за то, что просто стояла и размахивала Люциферапирой. — Я возьму, — встряла какая-то женщина в костюме Русалочки. Она схватила деньги и засунула их за ракушку лифчика. Я посмотрела туда, куда указал брат девочки, и заметила, как туника Линнеи поворачивает за угол где-то в полквартале от меня. — Оставайтесь на стороне Золота! — крикнула я семейке, использовав одну из любимых фраз Золотого Лорда, и проскользнула мимо Капитана Америки, крикнувшего мне: «Ого, Дастроид! Прикольные гольфы!» Крича имя Хеллер, я бегом пересекла площадь и схватила сестру за руку. Та повернулась, огрызнувшись: «Чего надо? Я не работаю, катитесь в жопу». И я поняла, что это была не Линнея, а кто-то одетый в ее костюм. — Извините, пожалуйста! — сказала я ей. — Однако Линнея никогда в жизни не скажет слово на букву «ж»! — Тупой Дастроид, — пробормотала лже-Линнея, откусывая от булки. Я заметила еще одну Линнею, больше похожую на Хеллер, спускавшуюся в метро, и побежала за ней. Я никогда прежде не бывала в метро, так что стоило мне спуститься по лестнице, как я сразу же растерялась. Я видела, что Линнея использовала какую-то карточку, чтобы пройти через турникет. И я попыталась запихнуть в щель турникета кредитную карту, которую мне дал папа на случай непредвиденных трат, но это не сработало. Я посмотрела вперед, где Линнея, стоя на платформе, ждала поезд, уже подходящий к остановке, и совершила самую ужасную вещь в своей жизни. Я перелезла через турникет. Я — ПРЕСТУПНИЦА! Просто не могу поверить: Кейтлин Мэри Пруденс Ректитьюд Синглберри только что перепрыгнула турникет, не оплатив проезд, словно вор или убийца! Да, я гналась за Хеллер, так что уважительная причина у меня была, но разве не так говорят все преступники при задержании? Что со мной происходит? Что я сделаю дальше? Украду чей-нибудь бумажник? Взорву банкомат? И почему вместо страшнейшей панической атаки, я чувствую себя почти в восторге? — Эй, ты! В колпаке ведьмы! Безбилетница! — крикнул транспортный полицейский в форме и побежал ко мне. — Мне очень-очень сильно жаль, и я не ведьма, а Дастроид, и мне нужно срочно бежать! Я вам деньги по почте пришлю! — крикнула я ему и побежала к поезду, в то время как Хеллер, а может, опять какая-то другая Линнея, вошла в тот же поезд на два вагона впереди. Двери уже почти закрывались, так что мне пришлось проскользнуть в тот вагон, который был ко мне ближе всего. Поезд начал движение, и в окно я увидела полицейского, грозившего мне кулаком и кричавшего что-то, чего, к счастью, я уже не могла услышать. Вагон был битком набит разными людьми. Здесь были мужчины в костюмах, официантки в передничках, подростки в наушниках, мамаши с колясками, в которых лежали их дети и пакеты с покупками. Несмотря на то, что я была прижата к такому количеству незнакомых людей, на меня никто не смотрел, да и вообще никто в вагоне друг друга не замечал. Каждый, казалось, был погружен в свои мысли, музыку или игры в своем смартфоне. По идее я уже давно должна была упасть в обморок от тревожности, особенно из-за всех этих микробов, от которых я была совершенно незащищена, однако этого не произошло. И тут я вспомнила кое-что прочитанное в интернете о социальных фобиях. Если у вас нет клаустрофобии, то подобная толчея, когда все плотно прижаты друг к другу, заставляет страдающих от тревожности людей чувствовать себя в большей безопасности и комфорте. На самом деле, большинство современных скотобоен построены так, чтобы животные в них неподвижно стояли в обитых мягким войлоком помещениях — так, чтобы они ощущали себя в безопасности до того момента, как их превратят в гамбургер или жаркое. У меня не было времени на размышления о том, какое блюдо могли бы сделать из меня, потому что прямо сейчас мне нужно было протиснуться в другой вагон и определить, где находится Хеллер. Что она собирается сделать? Сорвать с себя одежду Линнеи и сделать обнаженное селфи? Станцевать в одном из тех мест, где девушки крутятся на шесте? Напиться до такой степени, чтобы наблевать на монашку и закатиться хохотом? Проклятье Господне на нее! К черту Хеллер Харриган! Это все из-за Хеллер. Это из-за нее я упомянула имя Господа всуе! Она превратила меня в безбилетницу, перепрыгивающую турникеты, тусовщицу и богохульницу. Теперь это касается не только меня, нет. Теперь это настоящий крестовый поход! Поезд достиг следующей остановки, двери открылись, и половина людей, находившихся в вагоне, буквально вывалилась на платформу. Я увидела, что Хеллер вышла из своего вагона, так что я тоже выскочила и, по-прежнему преследуя то, что, помоги мне, Боже, не ошибиться, было туникой и волосами Хеллер, позволила толпе пронести себя по мощенному плиткой туннелю вверх по лестнице на улицу. Я попыталась прокричать имя Хеллер, но мой надорванный голос сопротивлялся, так что я поковыляла за ней, проскочившей сквозь вращающиеся двери в какое-то старое и не очень чистое здание. К тому времени, как я прошла сквозь вращающиеся двери, Хеллер на другом конце холла зашла в деревянную дверь. Я побежала к закрывающейся двери и успела проскользнуть внутрь, где ожидала найти — что? Склад, кишащий тараканами, где Хеллер будет покупать наркотики у какого-нибудь бандита? Мерзкую комнату в мотеле, где у Хеллер назначена встреча с Оливером, и где они будут заниматься сексом на покрывале, полном посткоитальных бактерий других людей? Или это будет еще что-то более страшное, что-то настолько аморальное, мерзкое и отвратительное, что я даже не могу себе этого представить, потому что я — не Хеллер Харриган? Я оказалась в маленькой комнате, со стенами, обитыми деревянными панелями, и несколькими рядами складных стульев перед небольшим возвышением. Сбоку стоял стол с кучей листков бумаги, кувшином воды, бумажными стаканчиками и открытой коробкой пончиков, большая часть которых уже была съедена. В комнате было около пятнадцати человек, лица их были обращены к возвышению. Как и в метро, люди здесь были разные: женщина, в очень похожих на дизайнерские юбке и жакете верблюжьего цвета с кожаным портфелем на коленях, сидела рядом с молодым человеком, похожим на велосипедного курьера в шортах в обтяжку и маленькой кепке; его потрепанный холщовый мешок висел на спинке стула. Хеллер стояла в передней части комнаты в изорванных остатках своего наряда Линнеи. На голове у нее был полный беспорядок, но сейчас она была даже больше похожа на саму себя. Кузина залпом опустошила стакан с водой и вытерла рот. Все находящиеся в комнате спокойно молчали, не отвлекаясь ни на телефоны, ни на что-либо еще. — Привет, меня зовут Хеллер, и я — алкоголик, — произнесла Хеллер. — Привет, Хеллер, — ответили присутствующие. Глава 22 Убейте меня сейчас же Боже мой. Господь милосердный. Не могу сказать с точностью до ста процентов, потому что никогда раньше не была ни на одной из подобных встреч, но я практически уверена, что очутилась на встрече анонимных алкоголиков. И несмотря на то, что я испытала невероятное облегчение от того, что Хеллер находится здесь, одновременно мне было стыдно и очень неловко, ведь, насколько мне известно, эти встречи только для алкоголиков, а условие анонимности предполагает, что здесь не должно быть посторонних. Мне тут не было места, здесь я была шпионкой и чужаком, а значит, должна была немедленно уйти; вот только мне не хотелось привлекать к себе внимание, пытаясь незаметно ускользнуть. Я решила быть честной и уважительной. — Простите меня, пожалуйста! — воскликнула я. — Но я не алкоголик! Все уставились на меня. — Мне даже газировка с виноградным вкусом не нравится! Все смотрели на меня так, будто я была сумасшедшей. — Но я восхищаюсь алкоголиками! То есть, я восхищаюсь алкоголиками, которые бросили пить! То есть, я восхищаюсь алкоголиками, которые бросили пить алкоголь! Я уверена, что есть множество приемлемых и вкусных напитков, которые не разрушат ваши семьи и не оставят вас валяться в сточной канаве! Кажется, я сейчас умру от стыда. — Кейти, все нормально, — сказала мне Хеллер, а потом обратилась к остальным. — Это Кейти, моя кузина, и она на домашнем обучении. Все с пониманием закивали, многозначительно переглядываясь между собой, а Хеллер продолжила: — Если вы не против, я бы хотела, чтобы она осталась с нами всего на несколько минут. Я хочу, чтобы она это услышала. Хеллер — актриса и звезда, так что ей не привыкать находиться перед большим количеством людей, но я поняла, что здесь все совсем по-другому. Хеллер, конечно, по-прежнему оставалась прекрасной, притягивающей к себе внимание и забавной, но сейчас она не играла роль, а пыталась донести то, что ей хотелось сказать. — Э-э, окей, — произнесла она. — Я актриса, и на протяжении некоторого времени стараюсь оставаться трезвой, пытаюсь не позволить своей работе довести меня до сумасшествия и усмиряю свое желание выпить, просто чтобы наконец-то избавиться от этой шумихи. В последнее время я неплохо справлялась, потому что старалась концентрироваться на спорте, хороших привычках и, боже мой, на том, чтобы быть настолько скучной, насколько это вообще возможно. — Сегодняшний день и весь прошлый уик-энд были своего рода проверкой для меня. Вышел фильм, так что я занимаюсь его рекламной кампанией, что, конечно, является частью моей работы, и я очень благодарна за эту возможность. Всего полтора часа назад я была в центре Мэдисон-сквер-гарден, окруженная двумя десятками тысяч кричащих во все горло Воинов ангела и одной психованной девчонкой, и это еще мягко сказано — она прижимала меня к земле, держа нож у моего горла. Все мы оказывались в подобной ситуации, правда? — улыбнулась Хеллер, и все засмеялись, потому что кузина знала, в какой сумасшедший дом превратилась ее жизнь. — А потом случилось кое-что еще. Кое-что, чего я совершенно не ожидала, ни капельки не ждала, и была не готова к этому, хоть я и крепкий орешек. Эта девчонка, полная зависти и неприязни, да еще и вооруженная ножом, будто была погружена в свой придуманный мир и только Богу известно, с чем там она справлялась на этом этапе своей жизни, но оставалась умной и хитрой — как дежурный в преисподней — и, ну… вы же знаете, у нас у всех бывают триггеры? Ситуации, в которых мы оказались, или брошенные нам слова окружающих, которые могут очень… которые могут превратить мохито или бутылочку холодного пива в единственное желание всей вашей жизни, понимаете? Все закивали. Я знала не понаслышке, о чем говорит Хеллер: у меня, наверное, было больше триггеров, чем у любого другого человека на свете. Если бы меня попросили составить список триггеров, вызывающих мою тревожность, в начале списка я бы указала момент, когда утром мои глаза открываются, и вскоре мне бы потребовалось еще несколько сотен блокнотов, чтобы закончить весь список. — И вот я лежу на земле в куче очень изысканного буддистского песка, разодетая в пух и прах для своей роли — эта работа действительно очень много для меня значит, а эта девчонка наклоняется и шепчет мне на ухо: «Я поговорила со всеми, кто смотрел твой фильм, и они утверждают, что ты в нем просто ужасна. Они говорят, что ты не имеешь ни малейшего представления о том, что делаешь, так что фильм будет полнейшим провалом, и это ты во всем виновата». А потом ухмыляется. У всех находящихся в комнате, и особенно у меня, перехватило дыхание. В этот момент я ненавидела Эйву Лили Ларримор больше, чем когда-либо ненавидела кого-либо еще. Может, у Эйвы и были свои причины, может, она и любила книги «Войны ангела» чуть больше, чем надо, или, может, она была просто противной, злобной и завистливой, но в тот момент мне не хотелось ни понимать ее, ни искать оправдания ее поведению, ни пытаться обратить это в шутку. Мне хотелось убить Эйву Лили Ларримор своей Люциферапирой, потому что она сказала Хеллер именно то, что той никак нельзя слышать. Потому что частичка Хеллер, очень важная и ранимая частичка, верила этому. — После того, что произнесла та девчонка, передо мной встал выбор: я могла схватить ее нож и перерезать ей горло, что было не такой уж хорошей идеей, ведь мне пришлось бы потом сесть в тюрьму, где у меня было бы слишком много свободного времени для размышлений о том, какая я бесталанная. Второй возможностью было, конечно, найти ближайший винный магазин и купить бутылку «Джека Дениелса» в прелестном коричневом бумажном пакете и направиться в Центральный парк, где можно найти прелестную лавочку, спрятавшуюся за прелестным дубом, и где я смогу пить до тех пор, пока из моей памяти не выветрится все до последнего слова из произнесенных той девчонкой. — А затем произошло кое-что еще более безумное. Пока я пыталась вспомнить, где находится ближайший винный магазин — рядом, на вокзале, или в вестибюле отеля через дорогу, в дело вмешалась Кейти. Она стояла там, в самом абсурдном наряде, как вы уже могли заметить — кузина выглядит как дитя любви Дарта Вейдера и Злой Ведьмы Запада. Кейти совершила одну вещь, которая далась ей совсем непросто, потому что и у нее есть собственные демоны, хотя она и считает, что о них никто, кроме нее, не знает. Но она нацепила эту смешную шляпу и в общем-то спасла мне жизнь. За что… я благодарна ей. Я не могла в это поверить. Впервые Хеллер сказала мне «спасибо». Мне. Все повернулись еще раз взглянуть на меня и кивнули, будто говоря: «Черт, для девчонки в самодельном костюме Дастроида ты справилась совсем неплохо». — Что привело меня к моему третьему решению, сложному и отвратительному, нисколечко не веселому решению. Не пить, а прийти сюда. И вот, о чем я сейчас пытаюсь размышлять. Я пытаюсь думать о том, что девчонка, которая так сильно хотела меня ранить, которая так отчаянно пыталась заставить меня думать о себе так плохо, насколько возможно, может быть, ну, вполне себе вероятно, эта девчонка не права. Может быть, на самом деле она не знает никого, кто посмотрел фильм, потому что его вообще еще никто не видел; черт, да даже я еще не посмотрела этот фильм! Или, может быть, она права, может быть, у меня действительно нет таланта, может быть, этот фильм будет самым катастрофическим провалом, но знаете, что? Она этого не знает! Я не дам ей этой власти. Я постараюсь никому не дать этой силы — заставить меня сомневаться в себе и стыдиться себя. Спасибо. Все начали аплодировать, а я заметила Оливера, сидящего в первом ряду, улыбающегося Хеллер и аплодирующего громче остальных.