Бутягин не стал себя долго упрашивать и навалился на пищу. Через несколько минут, покончив с кулешом, мясом и выпив кружку чая, доктор отвалился от стола. При этом глаза его были осоловелыми. – Что-то меня с вашего антистресса, Тимофей Васильевич, в сон потянуло, – с трудом произнёс доктор. – Это замечательно! Вам надо отдохнуть. Подозвал санитара, который вместе с Севастьянычем отвел Бутягина к его спальному месту. Сам в это время ушёл в четвёртую сотню. Ренненкампф дал команду отдыхать. Будем отдыхать. Сейчас фляжку пополню, и отдохнём с Лисом. Ему после утренних слов генерала тоже стресс надо снять. Следующие два дня ушли на приведение отряда в порядок. Место для бивака было выбрано удачно. Вода в протекающей речке оказалась чистой. На огородах и полях селения осталось много всего, что пополнило рацион как бойцов, так и лошадок. Казаки несли дозорную службу, в перерывах между которой отъедались и отсыпались. Артиллеристы и пулемётчики совершенствовались в боевом применении своего оружия, отводя тренировкам по шесть-восемь часов в сутки. К обеду первого августа в Саньчжань подтянулись основные силы отряда в виде Сретенского резервного полка, первой батареи Забайкальского артдивизиона и шестой сотни амурцев. Наши силы с противником сравнялись, и можно было думать о прорыве обороны на перевале. Второго августа была проведена рекогносцировка с участием командиров всех прибывших частей и уточнены боевые задачи, а в ночь на третье августа войска выдвинулись против Хинганской позиции на расстояние две с половиной версты. Как только рассвело, по сигналу трубачей первыми в бой пошли два пехотных батальона и сотня нерчинцев, назначенные в обходную колонну по перелеску левого фланга обороны противника, где забайкальцы во время разведки боем откатились назад, попав под перекрёстный огонь. Едва первые ряды стрелков вошли в лес, все шестнадцать орудий дивизиона и три французские скорострелки открыли огонь по правому флангу противника. Во время разведки установили, что там, несмотря на скальный выступ, закрывающий оборону китайцев с этой стороны, есть узкая, шагов на двести, полоса, по которой может пройти конница. Надо только пробить брешь в обороне, чем сейчас и занимались артиллеристы не жалея снарядов. По фронту, не дожидаясь окончания артподготовки, в наступление пошёл третий батальон стрелков, а слева от них в колонну по десять застыли пять сотен казаков с пиками, наконечники которых смотрели в ярко-синее небо. Снимаю перед Ренненкампфом шляпу, точнее фуражку. Всё-таки не напрасной была та разведка боем. Удалось выяснить, где может пройти конница, а самое главное – как ловко генерал применил сегодня информацию о том, что китайцы, как и немцы в моём времени, начинают воевать только после завтрака. Я за ужином офицеров штаба позавчера в шутливой форме пересказал то, что слышал от участников осады в Тяньцзине. По их словам, китайские войска и ихэтуани начинали боевые действия чётко после завтрака, потом прерывались на обед, а заканчивали бой перед ужином. Ночью они практически не воевали, так как «ночь – это время духов». Я оторвался от бинокля и скосил глаза на генерала, стоявшего метрах в пяти от меня и не отрывавшего глаз от поля боя. Павел Карлович настоял на ночном переходе к месту атаки на перевал и начале боевых действий на рассвете. И, кажется, всё удается. Прозевали нас китайцы. Пока я на пару секунд отвлёкся от поля боя, по сигналу в атаку пошла казачья колонна. Набирая скорость и растягивая строй, казаки опускали пики, готовясь столкнуться с противником. Однако тот сопротивления практически не оказывал. С китайской стороны раздавалась только редкая ружейная стрельба, а орудия до сих пор молчали. А между тем казаки почти достигли первой линии обороны. Стрелки батальона, атакующие с фронта, с винтовками наперевес и примкнутыми штыками бежали вперёд, стараясь не отстать от станичников. Артиллеристы полковника Шверина перенесли огонь орудий на вторую и третью линии обороны противника. В это время из леса на нашем правом фланге послышался многоголосый рёв и слитные залпы из мосинок. В бинокль стало видно, как из первой линии обороны началось массовое бегство китайских солдат. Многие были полураздетые и без оружия. Не прошло и часа, как всё было кончено. Противник оставил перевал. Мы выходили на оперативный простор, а Ренненкампф получал поздравления от офицеров штаба. И надо сказать, заслуженные. На вечернем совещании, когда были собраны трофеи, получена информация о наших потерях и противника, стало ясно, что взятие перевала Малого Хингана войдёт в учебники по тактике ведения боевых действий. По докладу подполковника Ладыженского получалось, что против нашего отряда стоял пятитысячный отряд пехоты, практически весь вооружённый винтовками Маузера, пятьсот всадников, снаряженных и обученных по европейским стандартам немецкими офицерами-инструкторами, шесть французских семидесятипятимиллиметровых орудий, двенадцать старинных медных пушек. Ещё около трех тысяч ихэтуаней-боксёров, вооружённых в основном холодным оружием. Три линии окопов в полный рост, ряды из рогаток, защищённые ложементы для орудий. Если сравнивать, то, учитывая обученность наших войск, силы почти равные. Но… Потери… В ходе часового боя, не считая ещё часа преследования бегущих китайцев, мы в общей сложности потеряли двенадцать убитыми и пятьдесят ранеными нижних чинов и только семь ранеными офицеров. И то трое из них останутся в строю. Потери китайцев были ужасными. Более двух с половиной тысяч убитых. И это не как в историческом анекдоте про Суворова, когда после очередной победы на вопрос штабного писаря «Ваше высокопревосходительство, сколько турок указывать убитыми?» Александр Васильевич ответил: «Чего их, басурман, жалеть, пиши больше!» Здесь же «более» сказано Гавриилом Михайловичем было только из-за того, что подсчёт потерь противника ещё продолжался. Только недавно стало известно, что во время бегства с перевала были зарублены командующий китайскими войсками генерал Чжан, его начальник штаба Джуй и другие офицеры штаба. В третьей линии обороны нашли павшего в бою племянника цицикарского цзяньцзюня – айгуньского амбань-фына Фэн Сяна. Его нашли с саблей в руке и пробитой пикой грудью. Захваченные трофеи заставляли довольно лыбиться не только казаков. Влюбившийся с первого взгляда во французские пушки Шверин заявил Ренненкампфу, что из девяти захваченных орудий организует образцовую батарею для летучего отряда, благо снарядов к ним захватили много. Для уничтожения противника на открытой местности эти орудия со щитами для защиты прислуги, маневренностью и бешеной скорострельностью были просто идеальными. А для взятия городов в отряде необходима еще батарея наших четырехфунтовок. Кроме Константина Константиновича, были довольны многие офицеры. В кулуарных беседах уже делили награды за захваченные орудия, знамёна и прочее, прочее. Один захваченный обоз с провиантом, боеприпасами, оружием составлял больше ста повозок. На поле боя подобрали почти полторы тысячи винтовок Маузера. Кучу всякого холодняка. Его просто никто не считал. Остро встал вопрос, что делать с этим добром. Надо же преследовать противника, так как путь на Мерген[7] был открыт. – Господа офицеры, благодарю вас всех за грамотные и умелые действия в сегодняшнем бою. Все будут отмечены в рапорте. Враг деморализован и отступает в глубь Маньчжурии. Следующая наша цель – Мерген. Поэтому сегодня отдыхаем, а завтра конные сотни и одна батарея дивизиона выступают в преследование противника. Этими словами Ренненкампф закончил совещание, напоследок попросив остаться полковника Губастова – командира Сретенского резервного полка. С утра летучий отряд после плотного завтрака двинулся на Мерген. Китайцы после разгрома на перевале и гибели командования практически не оказывали сопротивления, вследствие чего конная часть отряда Ренненкампфа занимала одно селение за другим, вися на плечах противника. Пятого августа был занят Мерген, брошенный жителями. Противник силами до четырёхсот солдат и сотни конных попытался оборонять город, укрываясь за стенами домов, но огонь гранатами батареи четырехфунтовок и атака спешенных казаков под прикрытием пулемётов быстро поставили крест на этой попытке. А когда противник побежал и вышел на ровное место, казачья лава довершила разгром. Летучий отряд захватил три современных орудия Круппа, восемь медных пушек и более тысячи винтовок Маузера, склады другого оружия. Был обнаружен арсенал пороха, который был уничтожен. – Что скажете, Тимофей Васильевич? – спросил меня Ренненкампф, закончив диктовать доклад о захвате Мергена на телеграфный пункт в Айгуне, а оттуда уже курьером направят в Благовещенск. На всём пути нашего отряда генерал пристально следил за тем, чтобы линию телеграфа восстанавливали всеми силами. Связь нужна была, как воздух. – Блестяще, ваше превосходительство, и это не лесть. Только вот… – Что же вы замолчали? – Не представляю, что делать с трофеями. Так до Цицикара у нас от Сретенского полка никого не останется. Рассосётся на гарнизоны и команды по доставке захваченного. Павел Карлович довольно рассмеялся. – Как-нибудь решим эту проблему, Тимофей Васильевич, – генерал с чувством разгладил усы. – Сколько до Цицикара осталось? – Чуть больше двухсот вёрст. Судя по картам, двести двадцать три, ваше превосходительство. – Дождемся приказа из Благовещенска или Хабаровска и двинемся туда, а то генерал Орлов со своим Хайларским отрядом нас опередит, чего мне не хотелось бы, – произнеся эти слова, Ренненкампф зажмурился, как довольный кот после миски сметаны. Глава 9. Путь на Цицикар В Мергенской почтово-телеграфной конторе, где генерал передавал доклад, царил хаос. На полу валялась масса депеш и телеграфной ленты, из аппаратов остался только один, видимо, его не успели увезти или спрятать куда-то. Из подобранных здесь депеш многие оказались копиями донесений начальника Айгуньского отряда генерала Чжана, и одно из них, адресованное на имя дзяньдзюня, или по-нашему генерал-губернатора, Шоу Шаня, гласило: «Почтеннейший дзяньдзюнь, мы просили у вас в подкрепление две пии, вы прислали нам только одну. Я занял очень сильную позицию на Хингане и жду атаки русских. Сегодня в том месте, где по расчету должна стать их артиллерия, зарыты четыре фугаса в присутствии офицеров всего отряда, и если русская артиллерия действительно станет на этом месте, то успех, полагаю, будет блестящий». Когда я зачитал эту депешу Ренненкампфу, тот чертыхнулся по поводу фугасов и попросил меня объяснить, что такое «пия». Я объяснил, что в подразделениях китайской армии, сформированных по европейскому образцу, это что-то типа нашей пехотной бригады, состоящей из пяти батальонов. Но судя по всему, на перевале нам противостоял китайский корпус, в составе которого восемь батальонов пехоты по пятьсот-шестьсот человек, два эскадрона конницы по двести пятьдесят всадников и двадцать орудий. Порывшись среди других депеш, валявшихся на полу, нашёл ещё одну, отправленную Чжаном после Айгуньского сражения. В ней генерал сообщал, что русские далеко превосходили в своём числе айгуньский гарнизон, который, не имея здесь хорошей позиции, вынужден был отступить к Хингану, оставив в Айгуне только одну пию, которая, задержав русских, дала возможность жителям благополучно выбраться из города. Чтобы понять, как я прочитал китайские депеши, объясню. Все телеграфные линии в Маньчжурии были проведены датским обществом, которое не нашло, конечно, возможным передавать на аппарате сорок тысяч китайских иероглифов, поэтому все телеграммы, поступающие в контору, переводятся на английский язык и в этом виде принимаются аппаратом. При получении их на следующей станции телеграммы вновь переводятся на китайский, и в этом виде уже рассылаются адресатам. В нашем случае переводилось на русский. Подполковник Ладыженский, в отличие от меня, знал об этой проблеме, поэтому нашёл для похода аж целых пять телеграфистов-вольноопределяющихся, знающих английский язык и работавших на таких аппаратах. Где нашёл при их дефиците?! Не знаю, но они теперь обеспечивали телеграфную связь от Мергена до Айгуня. Что будет дальше, не знаю, так как весь запас телеграфистов уже израсходован на этом пути. Чую, придётся переходить на летучую конную почту «аллюр три креста». Только где казаков и лошадей набрать на эти «почтовые станции». Отпросившись у Ренненкампфа – тот с начальником штаба увлечённо копался в депешах, – вышел посмотреть город, который стоит на берегу реки Нонни при впадении в нее другой небольшой речки, название которой пока осталось неизвестным. На начало этого года, по словам Ладыженского, в Мергене проживало больше пяти тысяч жителей. По окраинам своим городок напоминал большую маньчжурскую деревню с неправильно расположенными переулками, в середине же пересекался от начала до конца одной большой торговой улицей с изрядным количеством каменных магазинов и складов. Все это было брошено и разграблено. Разграблено ещё до нас китайскими войсками. Как объяснили оставшиеся в городе жители, которых осталось не более пары десятков, и в основном старики, в Мергене сначала порезвились недели три назад солдаты пехотной пии, шедшей из Цицикара к Айгуню, а доконали город окончательно толпы беглецов из-под Хингана. Везде по дворам и на улицах валялись разорванные цибики с великолепным цветочным чаем, всевозможная домашняя утварь, обломки мебели, обувь, одежда, куски материи и холста. Вся эта картина оставляла на душе какое-то неопределенное, но тяжелое чувство хаоса, а на безлюдных, как бы вымерших улицах и во дворах делалось даже жутко. Поймал себя на мысли, что тревожно реагирую на малейший шорох ветра, кладя руку на кобуру с револьвером. После захвата города, во избежание пьянства среди нижних чинов, в него решили никого не пускать, так как всюду было изобилие самого низкопробного ханшина из риса, имеющего отвратительный запах, который можно было почуять издалека. Достаточно недолго постоять около открытой бочки с этим пойлом, чтобы уже почувствовать признаки опьянения. Кроме своего сильно одурманивающего свойства, этот ханшин имеет еще ту особенность, что употребивший его накануне становится пьян и на другой день, если выпьет утром хотя бы глоток холодной воды. Понятно, что при таких свойствах этого милого напитка распространение его в отряде было крайне нежелательно и, хотя в этом отношении были приняты самые строгие меры, к вечеру на биваке, который расположили за городом у реки, точно окажутся пьяные казаки. Эти своего не упустят. Генерал назначил рядом с городом дневку, которой отряд воспользовался, чтобы организованно запастись мукой, овсом, чаем, сахаром, табаком и всем, что можно было ещё взять в разграбленном городе. Всё собранное, не считая неофициального дувана, было роздано нижним чинам поровну, а мукою нагружен обоз. Мука выдавалась казакам и солдатам по манерке в день на каждого. Не знаю, как артиллеристы и пулемётная команда, а казаки из неё пекли лепешки на свином сале, и первое время лепешки эти все ели с большим удовольствием. Захваченные на Хинганском перевале бычки и бараны уже подошли к концу, и в ход пошли запасы солёного свиного сала, запасённого ещё моим другом – купцом Таралой. Седьмого августа рано утром пришла телеграмма от генерал-губернатора Гродекова, в которой Николай Иванович уведомлял генерала Ренненкампфа, что государь император с особым вниманием следит за действиями его отряда. Содержание телеграммы моментально облетело всех. На всех уровнях опять начались разговоры о наградах. К обеду к городу подошли первые подразделения Сретенского полка, а за ними двигались основные силы отряда и огромный обоз. На совещании было решено, что в Мергене будет оставлен гарнизон из полусотни казаков и сотни человек пехоты. Комендантом назначили младшего офицера Нерчинского полка хорунжего Михалева. На плечи Виктора Кирилловича взвалили охрану всех трофеев, взятых на перевале и в Мергене. Одних только медных пушек больше двадцати набралось. Винтовок, патронов к ним, холодняка. Хватило бы на вооружение пары наших стрелковых батальонов. Не бросать же всё это. На заре восьмого летучий отряд Ренненкампфа рванул дальше. Шли как на прогулке. Все встреченные по пути селения были пустыми и разграбленными. Делая в сутки по тридцать-сорок верст, десятого с утра подошли к небольшому городку Борло-джан, расположенному на реке Немере. Павел Карлович для рекогносцировки отправил сотню Селивёрстова с приказанием в бой без основных сил не вступать. Но Ромка, как всегда, отличился. – Докладывайте, господин хорунжий, что там случилось?! – скомандовал-спросил Ренненкампф, не скрывая своего раздражения. – Ваше превосходительство, пройдя насквозь всё селение и никого не встретив, отдал приказ сотне двигаться дальше для поиска переправы через реку. На берегу увидели огромную отару овец и около пяти сотен китайских всадников. Скомандовал атаку, но китайцы боя не приняли, ушли на тот берег. Преследовать их не стали, только постреляли вслед, около тридцати огнём из пулемётов успели ссадить с коней. Отару первая полусотня сейчас гонит к городу. Вторая полусотня охраняет переправу, – закончив доклад, Ромка продолжал тянуться во фрунт. – Пять сотен всадников, и они побежали?! – недоверчиво спросил Ренненкампф. – Так точно, ваше превосходительство. Спросите у любого казака сотни, – чуть покраснев, ответил Лис. – И не побоялись атаковать, господин хорунжий? Их же было в пять раз больше! – несколько нарушая субординацию, спросил наш главный артиллерист полковник Шверин. Константин Константинович выполнил своё обещание и сопровождал конную часть отряда с батареей семидесятипятимиллиметровых французских пушек. Благо снарядов к ним было вагон и маленькая тележка. – Господин полковник, у меня с собой было шесть мадсенов. Я их по три поставил на флангах лавы. Да почти у всех казаков есть пики. Опрокинули бы в реку китайцев, если бы те попробовали сопротивляться, а там бы большую их часть огнём из мадсенов положили бы. Но те отступили, – Ромка покраснел ещё больше, ожидая разноса от начальства. Тот последовал, но в мягкой форме. – Господин хорунжий, за то, что вступили в бой, нарушив мой приказ, надо было бы вас наказать, но с учётом захваченной отары овец за это действие поощрять вас и сотню не буду, – генерал усмехнулся, видя, как Селивёрстов с облегчением выдохнул, после чего спросил: – В отаре-то сколько овец? А то понятие «огромная» имеет много значений. – Примерно тысяча голов, ваше превосходительство. Точно ещё не сосчитали. Много овец разбежалось вдоль реки, когда стрельба началась. Их сейчас собирают, – воодушевлённо ответил Ромка. – Тысяча голов?! – недоверчиво и удивлённо спросил Ренненкампф. – Около этого, чуть больше, чуть меньше, – ещё раз подтвердил Селивёрстов. – Как говорили запорожцы, о, це дило! Да теперь весь наш отряд мясом до самого Цицикара обеспечен! Беру свои слова обратно. Благодарю за службу, господин хорунжий! – Служу престолу и Отечеству! – радостно рявкнул Ромка. В это время в начале улицы показался казак, намётом летевший в сторону группы офицеров. Остановив коня метрах в пяти, всадник, которым оказался Тур, подбежал и, приняв стойку смирно, произнёс: – Ваше превосходительство, на том берегу группа китайских офицеров с белым флагом. Хотят встретиться с вами. – Спасибо за информацию, урядник. Можете идти.