— Да? Могу я быть вам полезной? — Я ищу доктора Рендала. — Он вас ожидает? — Не уверен. Я, правда, звонил, но ему могли не передать. В глазах у нее промелькнуло то чуть надменное выражение, которое появляется у исследовательских работников, попадающих в общество лечащих врачей. Клиницисты, видите ли, мозгами не работают. Они возятся с такими нестерильными и ненаучными объектами, как больные. — Пойдемте, — сказала девушка. — Он как раз начинает новый инкубационный цикл, — кинула она мне через плечо. — Ему сейчас некогда. Мы вошли в лабораторию. Питер Рендал склонился над белой крысой. Когда девушка вошла, он сказал: — А, Бриджит! Как нельзя кстати… — И тут он увидел меня. — Ну, что у вас там еще? — Моя фамилия Бэрри, — начал я. — Мне… — Как же, как же! Я вас прекрасно помню. — Он отпустил крысу и пожал мне руку. Крыса юркнула через стол, но остановилась у края, испуганно заглядывая вниз, поводя носом. — Джон, насколько я помню? Конечно, мы несколько раз встречались. — Он снова подхватил крысу и усмехнулся. — Сказать правду, брат только что звонил мне насчет вас. Вы его порядком вывели из равновесия. «Сопляк, всюду сующий свой нос» — кажется, так он выразился. В другой раз не приставайте к его благоверной. Очевидно, вы сильно ее разгневали. — Весьма сожалею. — А вы не сожалейте, — жизнерадостно ответил Питер. Он повернулся к Бриджит и сказал: — Позовите остальных. Надо начинать опыт. Бриджит наморщила носик, и Питер подмигнул ей. Когда она вышла, он сказал: — Так все-таки чем я могу быть вам полезен? Не представляю, почему вы захотели меня видеть. Бриджит — это я понял бы. Но меня — нет. — Вы были лечащим врачом Карен Рендал? — спросил я. — Что было, то было. Он взял крысу и посадил ее в маленькую клетку. Затем обвел взглядом ряд клеток побольше, выискивая другую. — Умеете крыс убивать? — Более или менее. — А вы бы мне их не укокошили? Терпеть не могу сам расправляться. — Нет уж, увольте. Он вздохнул. — Так я и знал. Теперь насчет Карен. Да, я был ее лечащим врачом. Что именно вас интересует? — Внешне он держался вполне дружелюбно и свободно. — Не обращалась ли она к вам в середине лета по поводу травмы? — Травмы? Нет. В комнату вошли Бриджит и еще две лаборантки. — У вас все готово? — спросил Питер. — Да, — ответила Бриджит. Она указала на длинный стол, перед которым стояли три стула. На столе перед каждым стулом лежала пробковая подстилка, булавки, кнопки, пинцет, скальпель и стоял лоток со льдом. — А физиологический раствор? Готово? — Да, — ответила другая лаборантка. — Прекрасно, — сказал Питер. — Тогда давайте начинать. Лаборантки заняли свои места у стола. Рендал посмотрел на меня и сказал: — Ну что, видно, придется самому. В этот момент зазвонил телефон, и Бриджит кинулась отвечать. Затем сказала: — Это бюро проката. Они сейчас доставят машину. — Вот и хорошо, — сказал Питер. — Скажите, чтобы поставили ее на стоянке, а ключи положили на козырек. — Пока Бриджит передавала инструкции, Питер сказал мне: — Такая неприятность. У меня угнали автомобиль. — Угнали? — Да. Удивительно неприятно. Вчера. — Какая у вас была машина? — «Мерседес». Далеко не новый, но я к нему привык. — А в полицию вы заявили? — Да, — он пожал плечами. — Но едва ли это что-нибудь даст. Бриджит положила трубку и вернулась на свое место. Я наблюдал, как работает Бриджит. Проворными, отработанными движениями она приколола крысиную тушку к пробковой подстилке, животом вверх. Затем сделала надрезы и стала быстро очищать косточки от мяса. После этого она остригла их и бросила в лоток со льдом. — Наше скромное достижение, — сказал Питер. — Мы у себя в лаборатории первыми разработали костную культуру in vitro[3]. Мы сохраняем живой костную ткань в отделенной кости до трех дней. Основная трудность это — извлечь кость из животного и поместить ее в лоток прежде, чем умрут клетки. В настоящее время мы довели свой метод до истинного совершенства. — В какой именно области вы работаете? — Обмен кальция, в особенности его взаимодействие с гормоном околощитовидных желез и тирокальцитонином. Хочу выяснить, каким образом эти гормоны способствуют выделению кальция из костей. — Сколько времени вы занимаетесь этой работой? — Уже семь лет. Я начал с малого — полдня в неделю. Потом каждый вторник. Очень скоро это превратилось во вторник и четверг. Затем весь уик-энд в придачу. Я сократил свою практику насколько мог. Эта работа превратилась поистине в какую-то пагубную страсть. Это игра. Настоящая крупная игра. Загадка, ответа на которую не знает никто, — сказал Питер и в задумчивости почесал живот. — Но хватит обо мне. Как дела у вас? — В данный момент меня интересует Карен. — Угу. И вы хотели знать относительно травмы? Никакой травмы не было. Это я помню. — Почему же ей делали прошлым летом снимки черепа? — Ах, это. Видите ли, Карен — это Карен. Явилась ко мне на прием и объявляет: «Я слепну». Она, видите ли, теряет зрение и оттого плохо играет в теннис. Потребовала, чтобы я что-то сделал по этому поводу. Тогда я взял у нее кровь и назначил несколько анализов. Анализ крови всегда хорошо влияет. Ну и проверил у нее кровяное давление, и выслушал ее, и вообще сделал вид, что отношусь к делу серьезно. — И назначили снимки черепа? — Да. Это входило в курс лечения. — Не вполне вас понимаю. — Все болезни Карен были исключительно психосоматического происхождения, — сказал он. — Она ничем не отличалась от девяноста процентов женщин, которых мне приходится лечить. Какой-то пустяк не заладится — вроде игры в теннис — и бах! Ей уже надо лечиться. Она идет к своему врачу. Он чаще всего никаких физических нарушений не находит. Но разве она на этом успокоится? Нет! Пойдет к одному врачу, к другому, пока, наконец, не наткнется на такого, который погладит ее по руке и скажет: «Ну что ж, милочка, лечиться надо». — Он рассмеялся. — Значит, вы назначили все эти анализы исключительно для ее успокоения? — Преимущественно, — сказал он. — Но все-таки не совсем. Я за осторожность. И когда к тебе обращаются со столь серьезной жалобой, как ослабление зрения, хочешь не хочешь, а обследовать надо. Я проверил у нее глазное дно. В норме. Проверил поле зрения. В норме… Но она утверждала, что видит то хуже, то лучше. Тогда я взял у нее кровь и назначил анализы на сахар и на гормоны. В норме. И снимки черепа. Они тоже оказались в норме— или вы их уже видели? — Видел, — сказал я. — Но до сих пор не понимаю, почему… — А вы сопоставьте. Она молода, но все-таки возможность не исключается — жалобы на зрение и головные боли, некоторое увеличение в весе, апатия. Это могла быть гипертрофия гипофиза с осложнениями на зрительный нерв. — Опухоль на гипофизе? — Это допустимо. Вряд ли, но допустимо. По моим расчетам, анализы должны были выявить, нет ли у нее новообразования на гипофизе. Снимки черепа тоже могли выявить, если бы у нее было что-нибудь серьезное. Но во всех случаях результат анализа оказался отрицательный. Все это явилось исключительно плодом ее воображения. — Вы уверены? В лаборатории ведь могла произойти ошибка. — Тоже верно. Мне следовало назначить повторную серию анализов, для очистки совести. — Почему же вы этого не сделали? — По той простой причине, что Карен больше ко мне не явилась. — Ну что ж, — сказал я, — спасибо, что уделили мне внимание.