— Не знаю. Я взял программу футбольных матчей между Гарвардом и Колумбийским университетом. Номер 71 — правый защитник Элан Зеннер. Записав это имя, вернул Гинни фотографию. — А вот этот, — сказала она, передавая вторую фотографию, — из более поздних. Мне кажется, она с ним встречалась до последнего времени. Иногда она целовала эту фотографию перед сном. Его, кажется, зовут Гарри. Гарри или Эрик. На карточке был изображен молодой негр в тугом блестящем костюме с электрической гитарой в руке. Он натянуто улыбался. — Вы думаете, она встречалась с этим парнем? — Да, думаю. Он играет в одном из бостонских джазов. — И вы думаете, его зовут Гарри? — Да, что-то вроде. — А вы не знаете названия этого джаза? — Карен любила окружать свои романы тайной, — нахмурилась Гинни. — Не то, что другие девчонки, которые рады выложить до мельчайших подробностей все, что касается их молодых людей. У Карен по-другому: она все намеками. — Она что, встречалась с ним, когда уезжала на уик-энды? Гинни кивнула. Я повертел фотографию в руках. На обратной стороне стояло: «Фотоателье Кэрзон, Вашингтон-стрит». — Можно, я заберу ее? — Пожалуйста, — ответила она. — Мне-то что! Я сунул фотографию в карман и снова сел. — Вы знакомы с кем-нибудь из них? Из ее молодых людей? — Нет, она меня ни с кем из своих друзей не знакомила. Хотя… минуточку. Один раз познакомила. С девушкой. — С девушкой? — Да. Карен сказала мне как-то, что к ней на день приедет ее близкая подруга. Все уши прожужжала, какая эта девица смелая, какая бесшабашная. Наболтала Бог знает чего. Я ждала, что появится что-нибудь действительно сногсшибательное. И вот она приехала… — И что же? — Действительно, странная, — сказала Гинни. — Очень высокая, длинноногая, и Карен твердила, как бы она хотела иметь такие длинные ноги, а девица эта сидела и молчала. Пожалуй, красивая. Но удивительно странная. Казалось, движется она как во сне. Может, чего-то наглоталась. Наконец, она заговорила, после того, как чуть не час просидела совсем молча. И говорила что-то совершенно заумное. — А как звали ту девушку? — Не помню. Кажется, Энджи. — Она студентка? — Нет, хотя лет ей совсем немного. Она работала. Карен говорила — медсестрой. — Попробуйте вспомнить ее фамилию, — попросил я. Гинни сдвинула брови и уставилась в пол, затем покачала головой: — Нет, не могу. Пропустила мимо ушей. Мне хотелось подольше задержаться на этой теме, но приходилось считаться со временем. — Что вы еще можете сказать о Карен? Была она нервной? Беспокойной? — Нет! У нас тут все нервные, особенно во время сессии, а ей все будто до лампочки. Была как неживая, встряхивалась, только когда ей надо было ехать на свидание, а так всегда была усталая и вечно жаловалась на усталость. — Много спала? — Да. Спала она почти на всех лекциях. — Много ела? — Не особенно. Во время обеда тоже часто клевала носом. — В таком случае она, наверное, теряла в весе? — Напротив, прибавляла. Довольно заметно. С начала занятий она так пополнела, что не могла влезть ни в одно платье. Ей пришлось покупать новые. — А еще какие-нибудь перемены вы в ней заметили? — Только одну, и то я не уверена, что это может иметь какое-нибудь значение. То есть для Карен это, конечно, имело значение, но остальные-то не замечали. Видите ли, ей казалось, что она обрастает волосами. Знаете, руки и ноги у нее стали волосатыми, на губе появились усики. Она жаловалась, что ей чуть ли не каждый день приходится брить ноги. Я взглянул на часы: дело близилось к полудню. — Ну что ж, не стану вас дольше задерживать, вам, наверное, пора на лекцию. — Неважно, — сказала Гинни, — мне самой очень интересно. — То есть? — Интересно наблюдать вас за работой. Ну и вообще. — Вам, наверное, приходилось и раньше беседовать с врачами? — Вы что, за дуру меня принимаете? — недовольным тоном сказала она. — Я не вчера появилась на свет. — Я принимаю вас за очень неглупую девушку. — Вы хотите, чтобы я давала показания? — Показания? Какие? — На суде. Во время процесса. — Лицо ее выражало тонкую проницательность героини киноэкрана. — Не совсем вас понимаю. — Можете не темнить, — сказала она. — Я же понимаю, что вы адвокат. Желаю вам успешно провести это дело. 2 Я вошел в рентгеновский кабинет вместе с Хьюзом, рентгенологом Мемориалки, старым своим знакомым, — мы с Джудит иногда играли с ним и с его женой в бридж. Оба они играли хорошо, не щадя противников, но мне это даже нравилось, иногда и на меня нападает такой стих. Я не позвонил Льюису Карру, так как был уверен, что он откажет мне, Хьюз же стоял на довольно низкой ступени иерархической лестницы, и ему было наплевать, чьи снимки меня интересуют — Карен ли Рендал или же Ага Хана, которому несколько лет назад делали здесь операцию на почке. Хьюз провел меня прямо в кабинет. Там работало несколько рентгенологов. Перед каждым лежал конверт со снимками и стоял магнитофон. Они вынимали снимки один за другим, зачитывали имя пациента, порядковый номер и характер снимка, затем быстро прикрепляли его к матовому стеклу и начинали диктовать диагноз. Снимки хранились в соседней с рентгеновским кабинетом комнате. Хьюз вошел туда, достал снимки Карен Рендал и принес их мне. Мы уселись перед стеклянной стенкой, и Хьюз укрепил на ней первый снимок. — Боковой снимок черепа, — сказал он, вглядываясь в него. — Тебе известно, по какой причине его назначили? — Нет, — ответил я. Я тоже взглянул на пленку, но мало что сумел на ней разобрать. Снимки головного мозга читать трудно. Хьюз всматривался в него некоторое время, иногда прослеживая линии кончиком завинченной авторучки. — Пожалуй, все в норме, — сказал он наконец. — Ни трещин, ни патологических отложений извести, никаких признаков воздуха или гематомы. Конечно, хорошо бы иметь артериограмму или пневмоэнцефалограмму. Давай-ка взглянем на второй, — он снял снимок и заменил его другим. — И здесь тоже все в порядке, — сказал он. — Интересно все же, почему они были назначены. Она что, побывала в автомобильной катастрофе? — Не знаю, не слышал. Хьюз порылся в папке. — Нет, лицевых снимков, очевидно, не делали, только черепные. — Лицевые снимки делаются, чтобы проверить, нет ли переломов лицевых костей. — Ничего не понимаю хоть тресни, — сказал он, постукивая пальцем по снимку. — Ничего. На мой взгляд, ничего интересного тут нет. — Ладно, — сказал я, вставая. — Спасибо за помощь.