– Эй, это же ты, пес из храма. Привет, красавчик! Пес, очевидно, боялся, но все-таки подошел. Глеб потрепал его по голове, но собаку, кажется, это не волновало. – Как же у тебя ребра торчат. Давай я тебя покормлю. Сиди здесь. В местных супермаркетах практически не продавали нормальной еды. Одни шоколадки, гранолы и какое-то странное печенье. Мясо почти нигде не найдешь, собачьей еды – тем более. Глеб не знал, чем покормить пса, поэтому просто взял хлеб. Когда он вышел на улицу, собака так же грустно лежала на земле, но, заметив Глеба, встала на ноги и внимательно на него посмотрела. – Давай, дружище, хоть что-то тебе сегодня перепадет. Потом, обещаю, найду что-нибудь нормальное и покормлю. – Он оторвал ломоть хлеба и протянул собаке, но та залаяла и кинулась бежать вдоль дороги. – Ну ты дурной, что ли?! Глеб последовал за псом. Нет. Раз он решил его накормить, то накормит. Собака забежала за угол, где начинался рынок. Днем эта улица пряталась за фасадом из платьев, туристических рубашек и шаровар. Где-то там, внутри тряпичного сгустка, таилась продавщица с картонкой и зеркалом. А ночью, как сейчас, все здание укрыли ставни. Глебу пришлось перейти на бег, следуя за псом по пустой разбитой улице. Собака будто гналась за кем-то, но вокруг никого не было. Редко и тускло светили фонари, где-то в конце дороги мигала вывеска бара. Глеб резко остановился, когда краем глаза заметил что-то знакомое. Сквозь решетчатые ставни виднелись жуткие тени свисающих платьев, ряды обуви и бесчисленные коробки. Но там, в глубине, – он даже не понял, как смог это заметить, – виднелось знакомое лицо. Он вернулся. Вгляделся сквозь ставни. На противоположной стене висел какой-то ужасно пошлый плакат. Глеб достал телефон – света не хватало – и включил фонарик. Просунул его в щелку между ставнями, чтобы лучше видеть. Старый выцветший плакат. Дешевый. Вульгарный. Такие вешают в парикмахерских где-нибудь в деревнях. На этом плакате в совершенно неестественной позе предстала Иоланта. «Я не свихнулся. Это она. Я не свихнулся». * * * – Да что это, мать его, за хрень? Это первое, что услышал Глеб, когда бегом вернулся на виллу. Он увидел нечто черное, вонзившееся ему в лицо, и рефлекторно стал отбиваться руками, понимая, что на лице остались ссадины. – Леша, че за хрень? – кричала Марго. «Черное» отлетело от него и принялось носиться по комнате, оставляя на кафеле красные разводы. Оказалось, что это петух. Глеб испугался, что на полу разлилась его собственная кровь, но нет, очевидно, сама птица была ранена. Марго залезла на барную стойку, держа крышку от кастрюли наподобие щита, а за петухом носился Сева в кухонных перчатках. Птица скакала по мебели, пыталась взлететь, но постоянно падала. Петух кричал, хлопал крыльями и старался напасть. Глеб не сразу заметил тонкую руку с телефоном, торчащую из-за двери спальни. – Глеб! Чего стоишь – помоги поймать! – Выскочил Леша с простыней. Нога у петуха была замотана изолентой. – Что за хрень? – Да поймайте его уже! – завопила Марго. Глеб закатал рукава и двинулся за петухом. Птица им попалась неугомонная и явно бешеная. – Почему у него кровь? – Да лови ты его! – Подожди, – предложил Сева, – давай втроем загоним его в угол. – Дебилы, тактики-долбоебы, – приговаривала Марго. Честно сказать, Глеб давно не чувствовал себя таким… мужественным! Даже не мужественным, а сфокусированным. Поимка петуха оказалась вполне терапевтическим действом. Они погоняли его по гостиной, потом, стараясь не смеяться, все-таки смогли загнать в угол, чтобы Леша накинулся на него с простыней. Петух тут же начал биться, пытаясь выбраться, но Муть успел связать концы простыни. – Блин, а разве петухи не засыпают, как попугаи, если их простыней накрыть? – спросил Леша, прижимая бьющуюся в истерике птицу к себе. Марго громко шлепнула ладонью по лбу. – Когда я думаю, что тупее быть не может, – она всплеснула руками и посмотрела в сторону Леши, – ты каждый раз находишь просто охерительный способ доказать обратное. Марго аккуратно спустилась с барной стойки, а Глеб наблюдал, как на простыне проступают красные пятна. – Как у нас вообще оказался петух на кухне? – Между прочим, – Леша цокнул и прижал птицу к себе еще крепче, – он ветеран. – Какой ветеран? – Леша забрал его с петушиных боев[54], – прокомментировал уставший Сева. В это время Кристина аккуратно выбралась из укрытия, продолжая все фиксировать на камеру. – Все в порядке? Вы его поймали? – Ты был на петушиных боях?! – Скажи спасибо, что он догадался снять с петуха нож. – Ага, а то я от испуга не снял, и вот… – Леша показал глубокий порез на руке. – Я запру его в ванной пока что, ладно? – Леш, да выпусти ты его, – взмолился Сева. – Он ранен! Его там сожрет какой-нибудь… не знаю… аллигатор… или что тут еще водится, – сетовал Леша, направляясь в ванную. – Леша, да на хера нам петух?! – Ты бы видела! – Он быстро закинул птицу в ванную и закрыл дверь. – Это такая дичь! Ты видела эти бои? – Мне кто-нибудь объяснит, откуда у петуха нож? – спросил Глеб. Леша важно откинул кудри со лба, как только забросил сверток с птицей в ванную. – У бойцовых петухов к ногам прицеплен нож. – Что? Ты серьезно? – рассмеялся Глеб. Марго и Кристина, не сговариваясь, стали отмывать пол от следов крови. Сева, измотанный, сидел на диване и тяжело дышал, глядя в стену. – Да, я катался на байке и вижу до фига людей на обочине, какой-то шатер. На входе просили двадцать тысяч рупий, я заплатил, прошел и увидел петушиные бои. – Леша устало присел к Севе. – Там людей была тьма! И ни одной женщины или туриста. Только местные. Они стояли на трибунах, а трое – наверное, жюри – стояли наверху, следили. Вывели петухов. У них, кстати, у каждого разной формы ножи. – Ты не угораешь, это правда? – расхохотался Глеб. – Правда, – подтвердила Марго. – Мы с Севой разговаривали с местными, думали устроить петушиные бои на вечеринке. – Да это такая дрянь, не надо! Еще, кстати, у них есть майки с логотипами каких-то бойцовских команд, что ли… – На петухах? – Да нет, Глеб, на их тренерах. – Тренерах? – Да-да! Они их держат, иногда берут противников и тычут лицо в лицо, точнее, клюв к клюву, чтобы раззадорить. А в какой-то момент все на трибуне начинают орать и показывать деньги. А потом ставят петухов на метки, ринг вообще крошечный, метра три, не больше. – Леша с большим ажиотажем рассказывал, активно жестикулируя. – Бой – пару секунд. Вообще ничего не видно. А потом второй раунд… – он сделал театральную паузу и произнес благоговейным шепотом: – Психическая атака… – Что? – расхохотался Глеб. Кажется, остальные слишком устали или уже слышали эту историю. – Их снова ставят на метки, всюду кровища, петухи настолько напуганы, что не бросаются снова. И они стоят, смотрят, – Леша стал изображать их взгляд, строя особо грозную гримасу, – пока один из них не склонит голову. – Да ты прикалываешься. – Нет, правда, это так происходит, – прокомментировала Марго, выжимая кровь в раковину. Сева скорчился от омерзения и промычал: «Там же посуда». – Бои нелегальны. Их можно проводить только в праздники или при кремации. В основном они проходят в храмах. Здесь это буквально единственная азартная игра. Никаких казино тут нет. – Короче! – Леша замахал руками, активно привлекая к себе внимание. – Вот петух, я ему еще имя не придумал, он проиграл. Лежал почти без сил, в крови. Хозяин ругается, пихает его в клетку. – И ты решил его спереть? – Да он бы его убил! Я видел, как за рингом уже разделывали предыдущего, прикинь! Прям брали и рубили голову! – Они из них суп варят, – бросила Марго. – Ну, я схватил клетку и побежал.