Уходит. Уходит. Уходит. Она ушла. Она его бросила. Бросилась. Где-то там, за перебойной тусней, за тысячей тел, за танцами и реками алкоголя, происходило что-то страшное. Что-то, отчего нестерпимо хотелось отвернуться, но внутри нечто требовало бежать туда и решать, решать, решать. Там происходило что-то жестокое, что-то несправедливое, что-то неразрешенное. И постоянно, постоянно, постоянно падало белое платье. И в своем бреду Глеб пытался пробиться туда, но люди стиснули его, стали отрывать от него по кусочку, а он все двигал локтями, пытался пробиться. Вдруг он понял. Где-то там, за толпой, за вечеринкой, его убивали. Настоящего его убивали. «Что же я скажу родителям? – первое, что пришло ему в голову. – Что подумают Сева, Марго? Почему никто не помогает? Меня там убивают!» Полицейские периодически выкрикивали что-то на родном языке и били по решетке, пытаясь его угомонить. Остальные правонарушители спрятались по углам, наблюдая, как Глеб пытался отбиться от кого-то невидимого и постоянно куда-то рвался. Он отрубился. Когда к полудню по нужному адресу приехала Марго, деловая и презентабельная, в солнцезащитных очках, словно она какой-то тайный агент, Глеб лежал на полу. От него несло рвотой и по́том, он был ужасно бледным, но, завидев на входе Марго, улыбнулся, как обычно. Дебоширство – его отличительная черта. Чтобы выжить в тусовке, она необходима. Глеб часто попадал в полицию, а Марго столько же раз его оттуда вытаскивала. Со скорбным, серьезным и безмерно усталым лицом. Все это уже давно стало как отрепетированный спектакль. Она говорит четко и громко, не снимая очков, и привела с собой кого-то из секты Гуру, чтобы переводил. С ней пытаются спорить – она повышает голос. Полицейским лень возиться с туристами, у них таких ошалевших Глебов штук по двадцать на дню. Отпускают его вполне спокойно. – Моя спасительница, моя мать Тереза, – паясничает он. Глебу отчего-то весело, что ничего не меняется. Как в Питере его вытаскивала Марго, когда он подрался с диджеем, как в Москве (огромное количество раз), так и на Бали – все то же самое. – Дай я тебя обниму. – От тебя воняет, отстань! Она деловито прощается с переводчиком, тот улыбается, кивает и запрыгивает на свой скутер. Солнце болезненно бьет по лицу, у Глеба страшный сушняк и бесконечное желание вернуться в постель. Марго услужливо открывает ему дверь машины, он залезает на заднее сиденье, укладываясь на бок. Марго же садится за руль. – Ты арендовала машину? – Не хватало мне еще на байке разбиться. Потребовала у Гуру. Хотя водят здесь – просто ад. Но хотя бы по три часа не надо такси ждать. Глеб с радостью обнаружил на дне машины пару еще холодных бутылок воды. Марго славилась удивительной предусмотрительностью и грозной заботой. Он несильно понимал, где они находятся, который теперь час и что вообще происходит. Ему кажется, что последние часы растянулись на несколько жизней, а внутри все еще сидит паранойя: реально это или нет. Он ткнул ее в плечо. – Ты че делаешь, дебил? – Марго не отвлекалась от дороги. Движение было плотное и медленное. – Проверяю, настоящая ты или нет. – Я уже сама сомневаюсь, настоящая я или нет. – Конечно, Марго, ты же сказочная женщина. Совсем нереальная. Со всем сама справляешься… – Хватит льстить. – А может, я наконец-то прозрел? – А может, ты наконец-то заткнешься? Глеб миролюбиво пожал плечами, жадно опустошил бутылку и почувствовал, как организм тут же среагировал ярким желанием выблевать из себя все. – Светозар подмешал нам что-то в воду вчера, – устало сказала Марго. – Я так и понял в какой-то момент. Наверное, какое-то ЛСД. – Это пиздец. Как вообще такое можно делать с людьми? – У него свои методы. – Ты его оправдываешь? – разозлилась она. – Сука. Это было ужасно. Я никогда не чувствовала себя так паршиво. Это был ад наяву. Ад, который я не планировала переживать. Сева вообще в больнице. – Что? Сева в больнице? – Этот идиот прыгнул в бассейн и ударился виском. Гематома, сотрясение, кровищи было ужасно много. Слава богу, Кристина была в сознании и отвезла его в больнице. – Значит, кровь мне не привиделась. Как я это упустил? Как он? Они уже вернулись из больницы. Ему наложили шов. Его постоянно тошнит. – Не зря я взял Кристину, скажи же? – Ты идиот? Он выбирает молчание. Марго не может поверить, что с ними это произошло, а самое ужасное – что Глеб нисколько не удивлен. Марго никогда не ощущала такой боли, которую испытывает сейчас. Все мышцы трутся друг о друга, ее тело – сплошная боль. Голова готова взорваться. Она не хотела этого. И не хотела вчерашний трип. Она не хотела все этого видеть. – Это было насилие. Откровенное насилие. Разве можно так поступать с людьми? Выбить их из зоны контроля и с головой окунуть в ад? Неподготовленных, незнающих, главное – не хотящих этого. Она отвлеклась, когда увидела, как Глеб зажал рот рукой. – Тебя тошнит? – Все норм, – ответил он через паузу и открыл окно. Он высунул голову на воздух, но снаружи была только удушающая жара, от которой его стало мутить еще больше. Его мелко трясло. – Скажи, если надо затормозить. – Мы и так почти не двигаемся. – Значит, блюй на того придурка, который впереди плетется. – С удовольствием, госпожа. Марго все-таки хихикает, и Глеб довольно улыбается. Рассмешить ее получается слишком редко. – А как остальные? Расскажешь? Она издает тяжелый вздох, бьет по рулю ладонями, думая, с чего начать. – Леша едва двигается. Пьет колу литрами и держит мокрое полотенце на голове. Этот придурок расцарапал себе все колени и живот. Он решил прокатиться по плитке. Или на демоне, как он сам сказал. – В стиле Леши. А ты как? Марго долго молчит, неестественно и напряженно, подбирая слова. За нее Глеб переживал больше всех. Он смутно вспоминает, как пытался найти ее в этом тумане, понять, как у нее дела. А потом… потом… Он нашел кого-то другого. – Я видела другой нос. Он не сразу понимает, о чем она, и смеется. – Что? Как у Гоголя? Он видит, как она смутилась, как каждое слово произносила через силу. – Я заперлась в ванной и постоянно смотрела на себя. И… видела. Я только утром, на трезвую, осознала, что видела себя с другим носом, – хохочет Марго. Она не будет рассказывать, что было на самом деле. О кожанной туше, забитой мокрыми чужими волосами, о криках, голосах, о силуэте за окном. Нет. Глеб аккуратно садится и пробирается между сиденьями, чтобы стать к ней ближе. У Марго крючковатый, выразительный, типично армянский нос. И Глеб в жизни не догадался бы, что она его стыдится. По крайней мере, они никогда это не обсуждали. – Ты хотела сделать пластику? Она кивает. – Даже отдельный счет завела. Представляешь? Откладывала деньги на операцию. Я с ума сходила. Все детство рыдала из-за него. Потом появились эти чертовы бьюти-фильтры в «Инстаграме». Я часами могла смотреть на свое идеальное замыленное лицо через фронтальную камеру, и чем дольше я на него смотрела, тем больше забывала, какая я на самом деле. – Ты красивая, Марго. – Он хочет говорить искренне, правда очень хочет. Но Марго – это Марго. Она трудолюбивая, яростная, грозная, сильная, но слово «красивая» ни разу в этом списке не появлялось. Глеб никогда не думал о ней в таком ключе. И Марго это чувствовала. – Да просто… на долю секунды я почувствовала себя такой, какой, я думала, буду себя чувствовать, когда переделаю нос. Знаю, это звучит так по-бабски, так глупо, но… Я даже не знаю, какую аналогию тебе привести. У всех же существует это постоянное «если»: если у меня появится парень, то я буду себя любить, если у меня будет много денег, то открою свой бизнес и уйду с работы. Или… начну путешествовать. Вот этот нос и был моим постоянным «если». – Но «если» – это твой нос, то что твое «то»? Они выехали на узкую дорогу. В заполненных водой рисовых полях отражалось жаркое полуденное солнце. Мусор после праздника еще валялся вдоль шоссе. – Не могу сказать, Глеб, просто не могу. – Хорошо.