– И раз уж речь зашла о новых дарованиях, лучшее я припасла на конец. Любимый, не пора ли нам показать твои картины? Этот характерный тон. Тогда я заметила его впервые. Помню свою реакцию, но, твердо решив, что все прекрасно, я тут же отогнала от себя мимолетно возникшую неприязнь. Не дожидаясь ответа, Лиллиан прошла вперед, и мы последовали за ней. – Ты увидишь, Будиль, насколько Кристер талантлив. Он невероятно вырос в последнее время, думаю, благодаря тебе. Комплимент порадовал меня, и я попыталась найти ему подтверждение в глазах Кристера. Но он отвел взгляд, и мы проследовали дальше по коридору, вдоль стен которого по обе стороны возвышались встроенные шкафы. Остановившись, Лилиан жестом пригласила пройти вперед. Соседняя комната была переоборудована под художественную мастерскую: краски, баночки, тюбики и кисточки загромождали полки и столы. Вдоль стен стояло множество картин, а в центре располагались три мольберта с живописными работами. Я быстро окинула их взглядом и, не найдя того, что ожидала, вернулась к первой картине, чтобы изучить ее подробнее. Полотно было полностью закрашено красным цветом, который в одном углу переходил в розовый. Вторая картина – похожа на первую, только в синих оттенках. На третьем мольберте стояла картина со сложным орнаментом в клетку в черных и белых тонах и огненно-оранжевой звездой посередине. Я восстанавливала в памяти произведения искусства, которые Кристер описывал во время наших разговоров. Мотивы, фактуру, скрупулезно подобранное сочетание полутонов. И названия, такие как «Зеркало жизни», «Все уровни печали», «Гармония холода». Как он играл со светом, чтобы создать иллюзию глубины и выделить детали. Я вживалась в замыслы Кристера, по-настоящему стараясь понять и проследить ход его мыслей при создании художественных образов. Разочаровалась ли я в его живописи? Нет, скорее, очень удивилась. В то же время я знала, какого внимания она была удостоена, и неспособность понять это величие лишь усугубляла мое чувство неполноценности. Я понимала, что должна высказаться, но никак не могла подобрать слова. Мне так хотелось показаться компетентной, использовать термины и понятия, которые позволили бы ощутить себя на равных с Кристером и его просвещенной матерью. Мне хотелось, чтобы меня приняли и впустили в свой круг. Стоя посреди комнаты, Лиллиан наблюдала за мной, ее лицо было исполнено ожиданий: – Ну как? Что ты думаешь? Правда, прелесть? – Да, действительно. Обернувшись, я улыбнулась Кристеру. Он стоял, скрестив руки на груди и опершись о дверной косяк. Выражение его лица я уже понимала. Черная вспышка во взгляде с быстротой молнии находила протоптанную дорожку к глубинам моей души. Эффект не заставил себя долго ждать. Он был столь же жутким, как и узнаваемым. – Пока вы смотрите остальные работы, мне еще нужно кое-что закончить на кухне. Лиллиан ушла, оставив меня одну. Кристер стоял неподвижно, с застывшим выражением лица. Подойдя к стене, я начала с энтузиазмом перебирать картины. – Вот эта прекрасна, правда. А та! Невероятно красивые цвета. Красный оттенок напоминает мне кровь. А вот эта, она совершенно… – Перестань. – Что? – Не надо притворяться. С этими словами он вышел. Догнав, я схватила его за плечо, но он раздраженно стряхнул мою руку. В коридоре было слышно, как Лиллиан хлопочет на кухне, и я до смерти боялась, что она заподозрит неладное. Кристер удалился в свою комнату. Я вошла за ним следом, осторожно притворив за собой дверь. Он улегся на кровать. Заложил руки за голову и уставился в потолок. Во мне теснилась пестрая гамма чувств, самым сильным из которых было желание, чтобы меня простили. – Прошу прощения. Я, честно, не хотела тебя расстроить. Ноль реакции. – Я словно онемела. Просто не знала, что сказать. Кристер по-прежнему молчал. – Я считаю, что твоя живопись великолепна. Ты же знаешь, что в вопросах искусства я не владею правильными терминами. Наконец, он взглянул на меня: – А как насчет того, чтобы научиться? Разве ты не слушала, когда я объяснял тебе? А как, по-твоему, я буду жить с человеком, который не разбирается в том, о чем я говорю? Ты же сама понимаешь, что у меня должна быть возможность делиться своим творчеством с тем, с кем я живу. – Да, конечно. Потом опять наступило молчание. Спустя некоторое время я подошла и присела на край кровати. Кристер не обратил никакого внимания, и я стала перебирать пальцами вверх по его плечу, пытаясь достучаться до него. Вначале – медленно и неуверенно, потом, видя, что он не возражает, я осмелела, дошла до его шеи, и ему стало щекотно. Кристер слегка усмехнулся – сперва непроизвольно, – затем притянул меня к себе и пощекотал в отместку. Мой преувеличенный смех разрядил обстановку. Я позволила повалить себя на кровать и осталась лежать на спине, пока он, оседлав меня, прижимал мои руки к кровати. – Моя маленькая дурочка. – Кристер наклонился вперед и поцеловал меня. – Я все равно люблю тебя. Испытанное мною облегчение не описать словами. Уже тогда я научилась различать малейшие изменения в его лице и тоне голоса. В поисках баланса между раем и адом. Ситуация знакома, как пара стоптанных башмаков. Последующие дни я провела с Лиллиан. Она полагала, что нам надо обеспечить Кристеру возможность спокойно поработать, а мы с ней тем временем могли осмотреть Стокгольм. Это был хороший способ поближе познакомиться друг с другом теперь, когда я стала таким желанным членом их маленькой семьи. Прежде всего, мы пошли в ее бутик. Лиллиан сказала: для вернисажа мне потребуется элегантный наряд, конечно, я могу сама выбрать все, что мне захочется, и я примеряла платья одно за другим, теряя дар речи при виде ценников. Лиллиан приглашала меня на художественные выставки в Музей современного искусства и Национальный музей, водила по небольшим галереям, и я впитывала все термины, чтобы употребить их, когда Кристер будет показывать мне работу, выполненную за день. Мы обедали в ресторанах, доезжали на пароме до острова Юргорден и осматривали Вальдемарсудде[25], а я изо всех сил старалась быть идеальной невесткой. Визит к папе с мамой откладывался на будущее. С каждым днем меня все больше мучила совесть. Куда как проще было двигаться по маршруту, проложенному Лиллиан, отдыхая в тени ее инициативности. Конечно, в дневное время мне не хватало Кристера, но одновременно у меня появилась возможность по-другому узнать его. Чаще всего он был центральной фигурой наших разговоров, в остальных случаях маячил где-то на периферии обсуждаемых тем. Кристер обеспечивал смазку нашему общению и составлял его единственную предпосылку. Я гостила в статусе невесты Кристера, и это означало, что могу рассчитывать на лояльность Лиллиан до тех пор, пока ее сыну со мной хорошо. Путь к ее сердцу лежал через Кристера, а мои похвалы в его адрес воспринималась, похоже, как высокая оценка ее личных заслуг. С той лишь разницей, что эту оценку она с удовольствием завышала. Ее материнская любовь была безоговорочной. Временами я этому завидовала. Прошла неделя. Кристер рисовал, и в те дни, когда Лиллиан была занята в магазине, я, пользуясь случаем, готовилась к работе на Готланде. Я начала скучать. Не только по раскопкам, но и по полноценной совместной жизни с Кристером. Текущий момент был временным решением, и я внушила себе, будто все скребущие по сердцу неловкости исчезнут, стоит нам только начать жить вместе по-настоящему. Жаловаться мне было не на что, Кристер, выходя из своей мастерской, чаще всего был радостным и приятным в общении, и Лиллиан, казалось, радела за то, чтобы мне было хорошо, и все же я испытывала смутное беспокойство, подтачивавшее мои силы. Чтобы не думать о других возможных причинах, я возложила вину на отложенный визит к маме с папой. Пришло время выполнить этот долг. – Я пойду с тобой. Мы лежали в постели, и я накручивала на палец прядь его волос. Мои сомнения были некстати: естественно, Кристер должен пойти со мной и познакомиться с моими родителями! В глубине души я ждала от него поддержки, хотела опереться на него сейчас, когда мои собственные моральные силы меня покинули, но в то же время я знала, что в списке уже испробованных сценариев такое распределение ролей между нами отсутствует. Будиль-дочь и Будиль-любовница одновременно. Неужели они уместились в одной и той же фигуре? – Я сказал, что я пойду с тобой. – Да, это очень мило с твоей стороны. – Но, может быть, ты не хочешь? – Да нет, конечно, хочу. – Может, ты меня стыдишься? – Перестань. – А что мне еще думать? Мне странны твои сомнения в ответ на мое желание познакомиться с твоими родителями. – Просто я так давно их не видела. Я даже не знаю, насколько мама больна. Но, конечно, я хочу, чтобы ты пошел со мной. Я позволила своей руке скользнуть под одеяло к его паху, надеясь таким образом закончить разговор. Реакция последовала, но тут же в коридоре послышались шаги Лиллиан, и он убрал мою руку. Любовная жизнь откладывалась до Готланда. Поправив свою подушку, Кристер поцеловал меня и протянул руку, чтобы выключить ночник: – Спокойной ночи, любимая. Завтра после обеда я смогу пойти с тобой к твоим родителям. Тогда я успею дорисовать одну вещь до отъезда. Крепких тебе снов! Но сна у меня не было. В ту ночь я не сомкнула глаз: мое волнение перед завтрашним днем переросло в бешеный страх. От невероятной тяжести перехватывало дыхание, удары сердца отдавались в ушах подобно взрывам. Я испытала чувство одиночества, какого прежде никогда не испытывала. Безутешного одиночества, лишенного любых надежд на лучшее. Переживая ту же тоску, что мучила меня в Лунде, я смотрела на Кристера, но теперь он был рядом со мной. Что это за тоска, которая не утихает даже в присутствии любимого? Наутро меня мутило. Кристер исчез в мастерской, но когда пришло время выходить из дома, у него испортилось настроение. Лиллиан забыла купить ему какой-то тюбик с краской, и даже ее срочное возвращение домой с заказом не помогло. Помню также, что я с удивительным равнодушием восприняла его настроение и предложила сходить вместе со мной к родителям в другой день, но он настоял. В остальном я запомнила из этого дня лишь отдельные небольшие эпизоды. Может быть, из-за бессонной ночи, или просто моя психика перешла в режим защиты от перегрузки. Чувства притупились – я будто бы отстранилась от обычной действительности и, отрезанная от внешнего мира, стояла рядом и смотрела на него. Карту района Хэгерстен нашли в телефонном каталоге. Как я ни пыталась запомнить дорогу, мы заблудились и спрашивали прохожих по пути от станции метро. Папа встречал нас у входа – в костюме, волосы тщательно приглажены. Я сразу осознала, что превратилась для него в высокого гостя, а он – в старичка. Ворчливый и вечно обиженный Кристер преобразился, став самой сердечностью, и взял на себя представление и весь разговор. Помню, какой купила букет и как удивилась раздавшейся в ширину отцовской спине, когда он повернулся, чтобы принести вазу. Легкость, с которой он гулял со мной по горам в Абиску пять лет назад, исчезла без следа. «Биргит, это твоя дочь. Ее зовут Будиль». Потерянный взгляд. Лицо, которое когда-то было маминым, стало совсем чужим. Кожа обтягивала скулы, подбородок заострился – худая, как голодающий птенец. «Это твоя семья, Биргит». Знакомая мебель из дома моего детства. Те же картины и бра на стенах, те же декоративные подушки. Все такое привычное, и в то же время – утраченное. «Сейчас ты сядешь за красиво накрытый стол, чтобы выпить кофе, Биргит. Иди сюда – я помогу тебе». У меня перед глазами – мать и бесконечно терпеливый отец. Его шея и руки покрыты красными пятнами, которые, как я скоро поняла, остаются от маминых щиплющих пальцев. Но больше всего я запомнила непреодолимое желание сбежать. Как много раз я могла бы навестить их, но пренебрегала этой возможностью. Из-за дорогих билетов, нехватки времени, из-за того, что в Стокгольме мне негде переночевать. Мой эгоизм обрамляли оправдания, а совесть усыпляли сданные на «отлично» экзамены и долгожданное душевное родство с однокурсниками в Лунде. Теперь отсрочка закончилась. Вот они, сидят передо мной. В плену узлого рока. И я палец о палец не ударила, чтобы поддержать их. Если бы вину можно было измерить, было бы проще. Взвесить поступок или как-то по-другому оценить бремя, которое висит на его совести. Потом получить помощь с составлением плана искупления. Но это невозможно. В дни, последовавшие за встречей с родителями, я ушла в себя. Кристер впервые не получал всего моего внимания и, возможно, даже слегка испугался моей отстраненности. Несмотря на то, что до вернисажа оставалось всего каких-то несколько дней, он сохранял спокойствие и всего лишь раз потерял самообладание.