Не успела Эвелин толком закрыть глаз, как наступило утро. Зазвонил будильник. Амарок тотчас заставил его умолкнуть, но вставать с кровати не стал. Притянув ее к себе, он поцеловал ей плечо. — У меня есть хорошие новости и плохие, — сообщил он. Ей было приятно ощущать рядом с собой его мускулистое тело. — С меня хватит плохих. Выкладывай хорошие, — полусонно пробормотала она. — Сегодня пятница. На носу выходные. Думаю, если не для меня, то для тебя это означает отдых. — Я тоже привыкла работать по выходным. А какая плохая новость? — У тебя здесь нет машины, а значит… Эвелин усилием воли стряхнула с себя сон. Вчера вечером она оставила машину на тюремной автостоянке, а сюда приехала вместе с ним. — Мне тоже нужно вставать, — закончила она его мысль. Амарок оперся на локоть и посмотрел на нее. — Если только я не уговорю тебя сказаться больной и остаться у меня. — С тобой? — Увы. Мне нужно на работу. Мы оба знаем, что сейчас я не имею права отлынивать от нее. Эвелин ответила ему сонной улыбкой. — Тогда почему я должна остаться? — Потому, что в данный момент Ганноверский дом — не лучшее для тебя место. Эта папка, которую ты обнаружила в кабинете Фицпатрика, — она не дает мне покоя. Начнем того, что он мне и без того не нравился. Но теперь, когда я знаю, что он зациклен на тебе, он нравится мне еще меньше. — Я не могу зарыться в твоей теплой уютной норке, Амарок. Мне нужно на работу. — Я так и знал, что ты это скажешь, — вздохнул он и вылез из постели. — Как вам наверняка известно, сержант, я планирую и дальше сражаться за свое детище, — заявила она и села в кровати. Он тотчас скользнул глазами по ее обнаженному телу, и на его губах заиграла довольная улыбка. — Неужели? — Немедленно прекрати! — Она рассмеялась и натянула на себя одеяло. — Я сказала, что никуда не собираюсь. Мы с тобой вдвоем пройдем через то, что здесь происходит, и положим этому конец. Амарок взял брюки, но не спешил их надевать. — А потом? — Что потом? — Мы и дальше останемся вместе? — С мужчиной на десять лет меня младше? — Десять? — Ну хорошо, семь, — уточнила она. — Эвелин, я не могу изменить мой возраст, — сказал он, натягивая брюки. Амарок пошел в кухню сварить им кофе. Эвелин заставила себя встать с постели и отправилась в душ. Ей было достаточно повернуть кран, чтобы тотчас вспомнить, что было между ними накануне, каково это — спустя много лет заняться с мужчиной любовью. Но это было лишь частью проблемы. Ей не верилось, что между ними могу быть серьезные отношения. Когда-то она пережила серьезную эмоциональную травму. Ему же было что предложить другим, здоровым женщинам. Если между ними что-то пойдет не так, что помешает ему найти ей замену? А между ними наверняка все пойдет не так. У них совершенно разные взгляды на самые разные вещи, и особенно на ее работу, которую она всей душой любила. К тому же он страдал легкой мизогинией, которую даже не замечал в себе. Он любил Аляску, он никогда отсюда не уедет. Она же, в отличие от него, всегда останется здесь чужой. Сделай она его чем-то большим, нежели временный любовник, куда это ее приведет? И чем это закончится? — Ты идешь? — Он постучал в дверь. Эвелин вытерла с лица воду. — Да. Уже выхожу. 23 Я бы и хотел остановиться, но не мог. Я не знал иного счастья или удовольствия. Деннис Нильсен, убийца из Масуэлл-Хилл Приехав утром в Ганноверский дом, Эвелин пожалела, что не прислушалась к совету Амарока и не осталась дома. Первым делом она надеялась поговорить с Гленном, поблагодарить его за пирожное и попросить его и дальше держать ухо востро — вдруг он услышит что-нибудь про подделанный приказ. Она бы тотчас пригласила его к себе в кабинет, но Пенни сообщила ей, что ее ждут в конференц-зале. Кроме Стейси Уилхайм, которая все еще была на больничном, ее ждала вся их команда — все три психолога и конечно Фицпатрик. Он расхаживал перед учебной доской, в то время как остальные расположились вокруг стола и пили кофе. В центре стола стояла тарелка с пончиками. Поскольку к последним никто даже не притронулся, все свидетельствовало о том, что это не обычное совещание. Эвелин подумала про ключ, который она стащила у уборщиков. Как только Амарок в первый раз вышел из машины, чтобы откопать из снега колеса, она выбросила его в сугроб. К тому времени, когда наступит весна и растает снег, никто не сможет сказать, от какой двери этот ключ. Если его вообще найдут. Тем не менее она опасалась, что Фицпатрик в курсе ее изысканий. Хотя, сделав копии документов, она аккуратно их сложила, а папку вернула на место, он каким-то внутренним чутьем знал, что она побывала в его кабинете. Если это так, она сообщит, что, собственно, нашла. Никто не давал Фицпатрику права собирать на нее досье. При мысли о том, что он тайком это делал, ей стало не по себе. Перед тем как утром уехать от Амарока, она еще раз пересмотрела все документы. Помимо тех сведений о ней, на какие она обратила внимание накануне, он записывал все, что она когда-либо говорила про Джаспера. В папке даже имелось его фото из их школьного альбома! Коллеги вяло поздоровались с ней, однако никто не вскочил с места, чтобы обвинить ее в незаконном вторжении в кабинет Тима. Спасибо и на этом. Судя по тому, как Рассел Джонс посмотрел на нее и поспешил отвернуться, Эвелин сделала вывод, что речь скорее пойдет об Энтони Гарза и Хьюго Эвански и об обвинении в адрес Фицпатрика с ее стороны. Расс наверняка вел бы себя смелее, располагай он свежим поводом для праведного гнева, какой лелеял в себе Фицпатрик. Эвелин пожалела, что с ней нет Стейси. Прежде чем уехать от Амарока, она справилась о ее здоровье. Увы, коллега все еще жаловалась на боль. Так что в отсутствие Стейси она лишались союзника. Теперь ей придется в одиночку противостоять Фицпатрику, его протеже Расселу и конформисту Грегу. То, как поведет себя Престон Шмидт, было непредсказуемо. Однако по тому, с каким апломбом держался Фицпатрик в ее кабинете, она решила, что тот будет и дальше продавливать свои жалобы. Оставалось лишь надеяться, что в кои-то веки Престон займет сторону оппозиции. — Смотрю, вы приготовились к моему прибытию, — сказала она, обращаясь ко всем сразу, и, сев за другой конец стола, поставила портфель. — Пора обсудить, что происходит в Ганноверском доме, — ответил Фицпатрик. — Мы должны ставить благо учреждения выше наших личных амбиций. Что ж, звучит благородно, однако Эвелин знала: он имеет в виду отнюдь не себя. Его совет предназначался ей. Это она должна было поставить благо их детища выше своих амбиций и во всем его слушаться. Эвелин закатила глаза. — Что именно это включает? Для чего ты созвал это совещание? Чтобы попенять мне на нарушение дисциплины? Обсудить мое дерзкое поведение, а потом единодушно проголосовать за то, что я не способна руководить Ганноверским домом? Что мне лучше взять отпуск, пока у меня окончательно не поехала крыша? Фицпатрик растерянно заморгал. Он явно не ожидал от нее этой презрительной тирады. — Да, нам нужно обсудить твое эмоциональное со-стояние. — Что толку в дискуссиях, если ты отказываешься слушать новую информацию? — спросила она. — Не понял? — Фицпатрик вопросительно поднял брови. — Ты пытаешься направить это совещание в то же русло, что и все предыдущие. — Эвелин, угомонись, — предупредил ее Грег. — Давай не будем усугублять. — А что-то еще можно усугубить? — Она повернулась к нему. — Убиты две сотрудницы Ганноверского дома. Часть тела Даниэль подбросили мне в кровать. Я делаю все для того чтобы понять, что, собственно, происходит, но вместо того, чтобы поддержать меня, Тим пытается прибрать к рукам контроль за нашим общим детищем. — Да ты только послушай себя! — взорвался Фицпатрик. — С каких это пор я стал твоим врагом? Я лишь прошу тебя отдохнуть, прийти в себя, выспаться, наконец! И по-думать о том, сможешь ли ты работать дальше, если тебя постоянно преследуют воспоминания. Вот и все. Черт, Фицпатрик оказался куда большим дипломатом, нежели она предполагала. Но тут его взгляд скользнул на Престона, и Эвелин поняла, почему. Он явно пытался заручиться поддержкой Престона, однако не был в этом уверен. — Тим, когда я попросила привести ко мне для беседы Энтони Гарзу, Эмилио Куш направился прямиком к тебе. И вы вдвоем решили, что мне нельзя с ним беседовать. — Вот видишь? — откликнулся Фицпатрик. — Даже надзиратели начали сомневаться в благоразумности твоих действий. — Этого бы никогда не было, если бы ты их не поощрял, — возразила она. — Ведь это ты позвонил Феррису и попросил его не выполнять ни одно из моих распоряжений, не так ли? — Но только потому, что в последние дни ты сама не своя. Мы же не можем позволить себе второй такой инцидент, какой случился во время прогулки заключенных в тюремном дворе! Эвелин душил гнев. Ей было трудно говорить. — Я сказала тебе. Кто-то подделал мое имя на приказе о переводе Гарзы из одиночной камеры. Можешь мне не верить, но это так. Как бы я ни была расстроена, я бы никогда не перевела Гарзу к остальным заключенным. Ни за что на свете.