— Так ты возвращаешься? — тихо спрашивает отец. — Да, — улыбаюсь, не в силах сдержать свое ликование. — В понедельник пишу заявление и все. Представляешь? Папа смотрит на меня долгим пронзительным взглядом и, наконец, улыбается. — Слава богу. Утро начинается с радостного вопля "мама" и килограмма клубники на завтрак. Я сообщаю сыну, что скоро так будет всегда, и я никуда-никуда больше не уеду. Прижимаю к себе его макушку и улыбаюсь так широко, что кажется, отвыкшее лицо может лопнуть. Мы проводим самые удивительные два дня, планируя, чем займёмся, когда я вернусь домой. Матюша загорается идеей, что теперь я буду отвозить его в детский сад и все, наконец, увидят его маму. Сердце сжимается в очередной раз. Я была лишена слишком многого в погоне за местью. Сейчас самое время нагнать упущенное. Утро субботы выходит очень суматошным. Отец мечется, приводя в порядок старый костюм, пылящийся на антресоли не один год. Матюша собирает в чемодан "самые необходимые" игрушки, без которых даже не представляет поездки в большой интересный город. Я упаковываю себе клубники и ловлю последние лучи солнца, которых в Москве не сыскать. В самолёте Матвей заваливает меня вопросами: как это работает, а что будет дальше, а когда нас будут кормить. Я терпеливо отвечаю на всё и уже представляю, как мы проведем время в городе моего детства, пока отец будет отмечать юбилей давнишнего приятеля. Как я свожу его в центральный парк покормить белок, как покажу дом, где росла, как мы посетим зоопарк и ВДНХ. Он будет в восторге от дома бабочек. Возле моего дома мы шумно выгружаемся из такси. Я отправляю отца с Матвеем вперед, а сама расплачиваюсь с водителем. Как только машина отъезжает, мой взгляд цепляется за ярко-голубые глаза, и сердце падает прямо вниз, обрывая все нити спокойствия. Только не сейчас. Пожалуйста. Глава 48. Александр На меня снизошло откровение. Третьи сутки на одном кофе и паре пачек сигарет не потому, что хочется, а просто кажется необходимым. Без душа, нормального сна и адекватного восприятия реальности. Вся моя жизнь — маленькая жестяная банка, в которой я заперт, и в ней только одна цель — выяснить правду. Я порывался вломиться в этот чертов подъезд, а затем и в каждую квартиру, не важно, откроют мне добровольно или нет. Я хотел встать под окнами и просто тупо горланить, так громко, чтобы стерва услышала и вышла наружу. Думал даже сделать анонимный звонок в полицию — отголоски шкодливого детства — пусть приедут с собаками и ищут бомбу, которой нет, эвакуируют жильцов, подадут мне Алису на блюдечке. Но потом протрезвел. И тогда мозг, наконец, начал подавать признаки жизни. Собирать информацию по крупицам, выстраивать ее в длинную логическую цепочку и подкидывать очевидные вещи, те, которые лежали на поверхности все это время и кричали о своей значимости. Каждое действие, каждый разговор, движение, вздох, взгляд — были выверены до мелочей. Давили именно на те болевые точки, о которых никто не мог знать. Моя жажда адреналина. Мои вкусовые пристрастия. Мое либидо. Есть только один очевидный пробел: ее мотивы. Сколько бы я не перебирал в уме причины, по которым стерва сотворила все это со мной, не мог найти тот самый ответ. Бесконечное количество раз выискивал ключ от двери, ведущей к разгадке, но когда, казалось бы, открывал один замок, сразу же наталкивался на другой. Кто-то захотел убрать меня. Кто-то за ней стоит. На пути к вершине карьерной лестнице я собрал немало врагов, те, кто метил на мое место, кто жаждал добраться до власти, кто просто боялся меня. Но если все так, и девчонка действовала по чьей-то указке, появляется еще один пробел: на кой черт ей сдались мои запонки? Вот уж эта деталь никак не вписывается в картину, которую я нарисовал в своей голове. И ответ на этот вопрос я тоже с нее стрясу. Как и свои запонки. Первые сутки я безвылазно сижу в машине, не решаясь покинуть ее даже на время, страшась пропустить девочку из будущего, потерять единственный шанс на свое спасение. На второй день мой запал значительно спадает, обрушивая реальность: девчонка тупо могла съехать отсюда. Или её приезд сюда мог быть такой же частью продуманной игры, возможно, она просила отвести ее не к себе домой, а к своему мужику. И вот ещё один кусок пазла, который никуда не встаёт. Что если таинственный ухажер — и есть серый кардинал, возглавляющий операцию? К вечеру того дня мне звонят из конторы и просят приехать за документами. Вот и все. Приказ о расторжении трудового договора жжет глаза. Трудовая книжка всего с четырьмя записями, очерчивающими долгие годы, посвященные этой компании, пульсирует в руках. Взгляды, которыми меня сопровождают по коридорам — выкорчевывают остатки самообладания. Ничего уже не изменить, не повернуть назад, не переломить ситуацию. Но на следующее утро я все равно занимаю свой пост. Мне нужна правда. И если будет нужно, проведу напротив этого подъезда с ярко выкрашенной дверью остаток своей жизни. Судя по выкуренным пачками сигарет — она будет не слишком долгой. Затягиваюсь очередной никотиновой отравой и откидываюсь на сидении, не сводя взгляд с окон многоэтажки. Горький дым обжигает лёгкие, распространяя успокоительное тепло по пищеводу, давая перерыв натянутым до предела нервам. То, что я вознагражден за ожидание, понимаю не сразу. В первый момент мне кажется, что мозг играет со мной злую шутку, и я вижу то, чего нет. Так уже бывало в прошедшие дни, в каждой высокой брюнетке, появляющейся в моем поле зрения, я видел ее, срывался с места и жёстко обламывался, встречаясь с недоуменными взглядами девушек. Да и то, что передо мной именно Алиса, я верю не до конца. Ту холодную стерву на неизменных шпильках, запакованную в идеальный костюм, и с адскими губами бордо я едва узнаю в девчонке напротив. Не знаю, что мешает больше: ее легкомысленное платьице, открывающее острые плечики среди промозглого сентября, или широкая улыбка, трансформирующая лицо до неузнаваемости. Я выхожу из машины и, облокачиваясь на капот позади, вглядываюсь в эту незнакомку. Сигарета тлеет в руках, призывая втянуть в себя спасительный дым. Все тело потряхивает в предвкушении расправы. Девчонка достает огромный чемодан из багажника такси и передает ее какому-то старику, похожему на схуднувшего Санта Клауса. Рядом крутится мелкий пацан, что-то радостно выкрикивая, и Алиса разражается звонким смехом. Неожиданный острый спазм сводит мне грудь. Сердце начинает стучать так громко и так беспокойно, словно пробивает себе путь наружу. Она машет в сторону подъезда и дедок с пацаном скрываются за тяжелой дверью, пока стерва расплачивается с таксистом. Машина отъезжает, открывая мне обзор на тонкий силуэт девушки, и я срываюсь с места. Она словно чувствует мое присутствие, задирает голову и встречается со мной взглядом. Я преодолеваю последние пару метров и оказываюсь нос к носу с безжалостной стервой. Она никуда не уходит, не бежит, не пытается юлить. Прожигает во мне дыру, смело выдерживая взгляд, не шевелится, не одевает привычную мне маску безразличия. Я приподнимаю ее лицо за подбородок и вглядываюсь в черты внимательнее. Это совсем другая девушка, словно все время нашего знакомства на ней стоял фильтр "офисная сука", а сейчас он отключен. Ни грамма косметики, ни грамма лжи. И, несмотря на то, что последние сутки я готовил разоблачительную речь до последнего своего слова, сейчас из меня вырывается совсем другое. — Кто ты, Алиса? Черные зрачки расширяются, заполняя собой почти все пространство радужки, и я понимаю, что это единственно правильный вопрос. Руку в месте нашего соприкосновения жжет, отдавая импульсом в позвонки. И я почти не дышу, ожидая ответа. — Ты знаешь ответ, — тихо, но твердо произносит она. Вырывается из моего захвата и делает шаг назад по направлению к двери подъезда. — Зачем? — глухо спрашиваю я. — И на этот вопрос у тебя тоже есть ответ, — ещё один шаг. Но я наступаю следом. Не дам ей сбежать. Мне нужно больше, чем эти абстрактные слова. Горячая волна какого-то инородного чувства затапливает и отступает, накрывает и снова сходит. Я не понимаю, что со мной творится, не могу разгадать странные сигналы моего тела. Хочу убить эту суку, хочу ее разгадать. Почему от нее так рвет крышу? Почему все тело трясет? — У меня ни черта нет, — шиплю ей в лицо. — Ты лишила меня всего, что имело смысл. Ради чего? Хватаю девчонку за локоть и встряхиваю. Хочу, чтобы спало наваждение, хочу освободиться от нее, но не получается, вязну все глубже. Чувствую, что она тоже дрожит. От страха? Холода? Не отвожу взгляда от серых глаз, считывая ее реакцию на меня. Но ее глубокий злой смех все равно становится неожиданностью. Убираю руку, словно ошпаренный этой реакцией. — Как закономерно. Ты лишил всего меня, а я тебя, — высокомерно заявляет девчонка. — Бумеранг. Она снова смеется, хотя на глазах стоят слезы. Я пытаюсь обработать поступившую информацию, разложить ее на задворках сознания, проанализировать, но все внутри орет: что за бред? — Так кто же я, Саш? — насмешливо спрашивает девчонка. — Сука, — шиплю я, сжимая кулаки. Ее фривольное обращение вызывает новую волну озноба. Она смеется надо мной, издевается! — Мимо. Ещё попытка? — она наклоняет голову, опаляя саркастичным взглядом повлажневших глаз. — Мам, мама, — врывается в наш словесный поединок мелкий мальчишка. — Я кепку в машине оставил. Я перевожу взгляд на метр вниз, встречаясь с ярко-голубыми глазами, смотрящими на меня с интересом. Прохожусь по его веснушистому лицу, облаку белоснежных волос и застываю. Сквозь толщу участившегося сердцебиения мозг застревает на повторе: мама, мама, мама… Возвращаю взгляд к той, кому адресовано обращение, и вижу страх в ее глазах. Неподдельный, глубинный, почти животный. Отступаю на шаг назад и осматриваю теперь этих двоих вместе. Ничего общего. Но тревожное чувство внутри разрастается все сильнее. Это какая-то шутка? Она решила свести меня с ума, подсунув кудрявого мальчишку, так похожего на… И запонки. Чертовы запонки. Кажется, я ошибся в мотивах. Я, мать твою, ошибся во всем. Глава 49. Алиса — Машина уже уехала, кепку не вернуть, — я выдавливаю из себя улыбку и дарю ее сыну. Провожу ладонью по белоснежной головке, силясь унять дрожь в руках. — Где дедушка? Оборачиваюсь, но позади никого. — Ну, в доме. Я сам к тебе пришел, — Матюша улыбается, гордый своей самостоятельностью. — Милый, — я приседаю на корточки рядом с ним. — Это большой город, и здесь так делать нельзя. Это не безопасно. Один никуда не ходи, договорились? — Ладно, — тянет он снисходительно и смотрит так пронзительно, словно делает мне одолжение. — Пойдем, я отведу тебя к деду, — встаю и беру его за маленькую ладошку. Мы делаем один шаг в направлении подъезда, прежде чем на моем предплечье с силой сжимаются мужские пальцы. — Ты никуда не пойдешь, — тихо шипит он. — Я отведу сына и вернусь, — гневно выплевываю я. Неужели он подумал, что я забыла о нем? Как это вообще возможно, когда пять лет я каждый чертов день думала только о нем? Он выпускает мою руку, и я продолжаю путь. Когда мы подходим к подъезду, дверь открывается, и появляется обеспокоенный отец. Он хмурит брови, смотря на Матвея, и разражается поучительной тирадой. — Вот скажите мне, мистер, разве я позволил уходить без разрешения, м? Что-то я такого не припомню.