Что я без тебя умру Я каждый день собиралась На улицу, как на войну Казалось, какая малость Без сердца, но все же живу Я тысячи раз пыталась Свободно дышать без тебя В холодных, чужих объятиях Свобода мне не нужна Не было ни ночи, ни дня Когда не вспоминала тебя Не было ни ночи, ни дня Когда я забывала… Не могу. Идите все к черту Сама разберусь. Я к нему… Я жить без него не смогу, Не могу. Идите все к черту Проклятая гордость, люблю. Я жить без него не смогу. (Анна Седокова — Не могу) Самолёт мягко приземляется на взлетной полосе аэропорта и неспешно разворачивается в сторону терминала. Яркое краснодарское солнце разительно отличается от московского. Жарит сильнее, но почему-то кажется, что не так беспощадно. Я вдыхаю невероятный запах цветущих деревьев, доносящийся даже сюда, в царство бетона и стекла, и впервые за долгое время чувствую себя не скованной железным обручем в груди. Позволяю ветру трепать свои непослушные волосы, улыбке предвкушения растянуться на лице, а сердцу забиться сильнее в ожидании долгожданной встречи. Я так скучаю по двум самым дорогим мужчинам в моей жизни. Из аэропорта беру такси — это дорогое удовольствие и не каждый согласится брать такой удаленный заказ, но это лучше, чем ехать с пересадками на двух автобусах, следующих строго по расписанию до нашего хутора. Подставляю свое чистое лицо солнцу в приоткрытое окно автомобиля и ловлю кожей каждый лучик света. Знаю, уже к вечеру миллион веснушек загорится на моем лице ярче новогодних гирлянд, но густой слой привычных косметических средств позволит скрыть их в серых офисных буднях. А пока, сегодня, сейчас, я могу позволить себе быть собой. В чемодане у меня только удобные майки и шорты, никаких тесных юбок и строгих костюмов, удушающих своей безукоризненностью. На смену каблуками — любимые кеды и сандалии, которые ни одна офисная мышь на себя не оденет. В душе — сказочная Белоснежка распевает песенки для своих друзей-зверей. Когда такси подъезжает к ферме, сердце начинает привычно щемить от восторга предстоящей встречи. Я не звонила, но знаю, что меня ждут за этими воротами. Толкаю тяжёлую дверь проходной, оставляя чемодан снаружи, и быстро шагаю к нашему дому. Нет сил идти медленно, степенно и тащить ненужным грузом за собой вещи. Радостный крик заставляет сорваться с места и помчаться навстречу светлой кудрявой макушке, мелькнувшей в окне первого этажа. Маленький, но такой уже взрослый человек, бежит мне навстречу с широченной улыбкой. Матюша врезается в меня и крепко сжимает в объятиях. — Мама! — кричит он так, чтобы все услышали. — Мама приехала! Мы валимся на пыльную дорожку и радостно хохочем. Я сижу прямо на земле, ощущая влажную после недавнего полива почву под собой, и прижимаю к себе сына. Покрываю поцелуями его пухлые щечки и маленький носик с громким чмоканьем. Он кривится и пытается увернуться. — Мама, ну, мам, — не любит телячьих нежностей. — Что? Я соскучилась! — зажимаю его лицо ладонями и громко театрально издаю "муа" при каждом касании губ его теплой мордочки. — Фу, — морщится он, вытирая следы моих поцелуев ладошкой. — Что ты мне привезла? Я снова заливаюсь громким хохотом. Вот такие они дети в этом возрасте: долгое отсутствие родителя с лихвой покрывается подарками. Но я знаю, как он скучал. Чувствую по тому, как он жмется ко мне и не хочет выпускать из вида. Наши встречи всегда такие: сумбурные, смешные и трогательные. Он, конечно, сначала рассмотрит все игрушки, которые я ему привезла, а потом мы на два дня выпадем из окружающего мира, утонув в своем: где много разговоров, игр и объятий. — Все в чемодане, — треплю его по волосам. — Боже, как ты оброс! Дед забыл, как выглядит машинка для стрижки, или вы ждали меня? — выгибаю я бровь. — А, — машет он рукой. — Он занят просто был. — Ну, тогда придется все взять в свои руки. Но сначала распакуем чемодан, да? — хитро улыбаюсь я. — Ага! — Матвей вскакивает на ноги и мчится к воротам. Я не спеша иду за ним, зная, что мой очень целеустремленный сын хочет сам затащить его в дом. — Какие люди и без охраны! — насмешливо раздается сзади. Это фирменное приветствие отца, отработанное годами такого ритма нашей жизни. Я резко разворачиваюсь на пятках и влетаю в объятия отца, почти так же, как сделал это Матюша минутами раньше со мной. — Па-па, — тяну я, не в силах сдержать улыбки. Он в одной хлопчатобумажной футболке и старых рваных джинсах, испачканных пылью и землей, но я обожаю видеть его таким. Обожаю его запах: солнца, травы и ягод. Запах лучшей жизни. Поднимаю голову и ахаю от представшей картины, которую не рассмотрела толком, когда захватывала его в плен. На фоне темно-коричневой кожи, давным-давно подружившейся с краснодарским солнцем, белеет выгоревшая борода. Вообще, он сейчас больше похож на дальнего родственника забугорного Санта Клауса с облаком белоснежных волос на голове и густой растительностью на лице. — Папа! — укоризненно говорю я, отстраняясь. — У вас с внуком забастовка и вы решили зарасти, как Чубакка? Отец разражается густым смехом, прижимая меня одной рукой к своему боку. — Каюсь, мы потеряли триммер, который ты купила. Или его кое-кто спрятал, — понижает он голос до доверительного шепота и кивает в сторону маленького шкодника, втягивающего огромный, в сравнении с ним, чемодан в ворота. Облако кудрявых волос, точь-в-точь, как мои натуральные, сейчас обрамляют его маленькую головку, как огромная шапка. Матвей абсолютная моя копия. От бледной кожи, которая с трудом поддается даже южному солнцу, до вот этих вот непослушных завитков. Пожалуй только цвет глаз он взял не от меня: пронзительно голубые озера совсем не то, что наши с отцом серые, среднестатистические. Сын похож на маленького херувимчика с самого своего рождения, что не мешает ему быть сущим дьяволенком, когда ему что-то хочется. А ещё не по годам рассудительным. И я невольно задаюсь вопросом: это наследственное или таким его сделали обстоятельства, в которых ему приходится быть самостоятельным большую часть времени? — Папа, он похож на девчонку, — шепчу так, чтобы Матвей не услышал, иначе скандала с нахмуренными бровями не избежать. — Да сейчас все дети такие, не отличить: мальчик, девочка. Ну, хочешь, садовыми ножницами его обкорнай, я тебе принесу, — машет он на задний двор, к теплицам, в которых снуют наемные рабочие. — Нет уж. Свожу его завтра в город, пусть специалист приведет в порядок. И как вас в садик в таком виде пускают? — Галина Ивановна, кстати, предлагала самой его подстричь, но как-то не удобно. Папа смущённо улыбается, и переводит взгляд на Матвея, который двумя руками катит тяжелую, но такую приятную ношу к дому. — Ну что, одуванчик, — обращается он к внуку, вызывая цунами чувств у меня в груди. — Помочь перетащить через порог? — Не, я сам, — кряхтит маленький мужчина. Как только оказываюсь в доме, сразу бросаюсь на кухню, оттуда уже доносится умопомрачительный запах свежесобранной клубники. Жадно окидываю стол с контейнерами идеальных ягод и тяну к ним руки. Слюна собирается во рту, желудок призывно урчит, требуя свой любимый завтрак. — Стоять! — разносится громовое за спиной. — Это для ресторана, я уже все выверил по весу! Твоя порция в холодильнике. Я разочарованно рычу, зная, что мне достанутся не такие красивые ягодки. Лучшие — всегда идут на продажу. — Даже не помыл! — возмущенно восклицаю я, выуживая огромную миску сочных, еще теплых плодов. — Только собрал, — улыбается папа. — Что, сам? Открываю воду и откидываю ягоды на дуршлаг. Проще, конечно, промыть сразу на грядке поливочным шлангом, но эту, видимо, собирали в спешке к моему приезду. Закидываю мою любимую гигантскую Азию (сорт крупных плодов — прим. автора) в рот и мычу от взрыва вкуса. Все рецепторы выходят из спячки после столичной пластиковой еды. Поглощаю ягоду за ягодой, почти не разжевывая, пытаюсь наесться впрок, потому что впереди опять пресные будни. — Мама, — на кухне появляется Матвей с огромным трансформером в руках, но судя по сдвинутым бровям, он от него не в восторге. — Робокар Поли? Ты серьезно? Иногда меня так и тянет рассмеяться от этих его фразочек, но я держусь, внимательно выслушивая сына. Что не так с Поли? Он же обожает этот мультик! Смотрю на отца, ища подсказки, но тот лишь поджимает губы, стараясь сохранить серьезный вид. — Я же уже не смотрю этот мультик. Он для малышей, — серьезно заявляет мне ребёнок, еще четыре месяца назад праздновавший четырехлетие и требовавший торт с этим персонажем на нем. — Да? — поднимаю я брови. — Как жаль, что мне никто не сказал, — бросаю укоризненно взгляд на деда. Эти огромные машинки стоят как слиток золота, блин. — Надо чаще появляться дома… Дед засовывает руки в карманы и удаляется, знает, что сейчас настало наше с Матюшей время. А его время — вечером, когда сын будет глубоко спать. Вот такой у нас теперь график встреч — по расписанию.