Лицо подруги меняется за секунду: из растерянного в отстранённое. Знаю эту ее привычку слишком хорошо, чтобы понимать, что она старается казаться хладнокровной. Всегда так делает, чтобы не выказать слабость. — Лея, — сухо отзывается она, перекидывая сумочку на плече и окидывая взглядом спины девчонок из отдела. Они уже ушли вперёд, не заметив пропажи подруги. Оставив ее на растерзание мне. — Вика, зачем ты соврала? — спрашиваю в лоб, потому что нервы на пределе. — Ты понимаешь, в чем меня обвиняют? — Потому что мне нужна эта работа! — сразу взрывается она, даже не пытаясь себя оправдать. Маска слетает с лица так же быстро, как появилась. — Два года работы, ни одного косяка, а стоило тебя сюда устроить, и все пошло через жопу. Вика активно жестикулирует руками, задевая сотрудников, потоком выходящих из здания. Я немного смещаюсь в бок на крыльце, чтобы избежать лишних глаз и ушей. — Ты же знаешь, что я не виновата, просто скажи Камилле, что это ты мне посоветовала ввести договоры задним числом. — Какая же ты эгоистка, — зло шипит подруга. — Хочешь, чтобы и меня поперли вслед за тобой? Ты забыла, что на мне два кредита, доставшиеся от бывшего мужа? И что я одна живу, без помощи родителей? — Вика, ты сама себя слышишь? Ты понимаешь, что меня судить будут? Меня в мошенничестве обвинят, если ты ничего не скажешь. — Меня достало уже твое нытье. Я тебя на работу устроила, обучала, блин, в счёт своего времени, косяки твои все время прикрывала, а ты, похоже, сюда трахаться пришла. Повзрослей, а? И научись уже брать ответственность на себя. Не я тебе сказала внести договоры без подписи агента. Я просто сказала, что Атлант вечно с договорами тормозит. Ты могла, блин, голову включить, и ничего бы не было. — Вот это и скажи! Этого будет достаточно, чтобы подтвердить мою версию. Я тебя прошу, пожалуйста. Я же с твоих слов все это сделала. — Слушай, — она нервно проводит ладонью по лицу, — Тебя это все равно не спасет, там, говорят, и звонки с твоего рабочего телефона были и полисы неизвестно кем заполненные. И косяк со вчерашними договорами, которые мне пришлось довводить… Камилла вчера всю статистику по тебе подняла. Я не буду себя подставлять. Мне нужна эта работа. — Значит, меня подставить можно? Наша дружба вообще для тебя ничего не значит? — Дружба? — ее голос снова взлетает на несколько октав вверх. — Ты, блин, как ребенок, которого мне навязали. Я тебя везде за собой таскаю, все за тебя разруливаю, и все равно ты все время получаешь то, что не заслуживаешь. А по поводу подставы… ты бы лучше у "парня" своего спросила. Глаза Вики горят такой ненавистью, что я съеживаюсь от каждого произнесенной ей слова. Так вот, значит, как она меня видит? И никакая это не дружба, оказывается… От того, как манерно она произносит слово "парень", комок в груди разрастается все больше. Что это за намеки? — Не делай такие глаза, Лея! — вбивает она гвозди в гроб моего самообладания. — Я же сказала тебе, что "Атлантика" — клиенты Яковлева. Неужели ты думаешь, что это совпадение? — ее слова колючие и жесткие находят прореху в моем мозгу и устраивают там переворот. — Такой неожиданный интерес со стороны большого босса к мелкой девчонке из корпоративного отдела… Да они забавляются так со своим дружком! — Что? — сухие губы с трудом разлепляются. — Неужели ты думала, что такие мужики способны запасть на тебя? Даже смешно, честное слово! Это у них что-то вроде корпоративного соревнования: кто быстрее разведет новенькую на секс. С тобой прям провозились, хочу сказать, — злая насмешка не ранит, потому что дыра в груди ничего не чувствует. Ощущаю, как кровь отливает от лица, как слабеют мышцы, как желудок скручивается узлом. — Кто? — выдыхаю из последних сил. — Мудак Че и его вечный партнер Яковлев. Видимо, стало скучно, и они решили не только повеселиться, но и бабло отмыть. А тут ты — святая наивность. Так что с ними и разбирайся. Я тебе ничем помочь не могу. Вика приподнимает ладони и делает шаг назад, намереваясь уйти. Я не чувствую губ, не чувствую тела, только сердцебиение шумит в ушах, напоминая, что я ещё жива. Ее слова забираются в каждую щёлочку моей ослабленной уверенности в Александре. Стучат молоточками "ты же чувствовала, знала". Складывают картинки в пазл: все эти странные перешептывания, неожиданный интерес ко мне, настойчивость Руслана и… Нет. Нет, нет, нет. Не правда. Не правда! — Откуда ты знаешь? — кричу уже в след уходящей Вике. Она застывает, но не оборачивается. — А ты как думаешь? — горько бросает она. Осознание потрясает очевидный факт. — И кто победил? — срывающимся голосом говорю я. — Че. Она произносит его фамилию, словно ставит точку. Жестко и болезненно. А потом снова возобновляет шаг. Я стою не в силах сдвинуться с места, как дерево, пораженное молнией — сгорая до тла. — Почему ты мне не сказала?! — кричу в след бывшей подруге, когда она оказывается уже у самой дороги. Она оборачивается, не сбавляя шаг, ее волосы треплет ветер, закрывая лицо. — Потому что я плохая подруга! — кричит в ответ. Клянусь, в этот момент я вижу улыбку на ее лице. *** Я набираю этот чертов номер в миллионный раз. В этот день, на следующий и еще через день. Ответ всегда одинаков — аппарат абонента выключен или вне зоны действия сети. Когда на дисплее высвечивается номер Камиллы Георгиевны, я не жду уже ничего хорошего. Апатично отвечаю на звонок, отстраненно выслушиваю приговор. Меня в компании больше не ждут. Никаких обвинений не будет, прямых доказательств нет. "Пожалели мелкую дурочку" — эмоционально выговаривает мне бывший руководитель. За трудовой можно не приходить, в любую контору в Москве мне путь заказан — единые черные списки эйчаров работают не на моей стороне. Я даже не плачу. Просто рада, что все закончено. Остается только одно — рассказать все отцу. Он пока ничего не знает, сам пропадает на работе последние дни и даже не заметил, что я никуда не ходила. А рассказать, что у его дочери теперь нет никакого будущего — не слишком привлекательная перспектива. — Дочь, надо поговорить, — объявляет отец с порога. Я знала, что этот момент настанет. Но смотрю сейчас в его осунувшееся лицо и понимаю, что речь пойдет не обо мне. — Что случилось, пап? Мы проходим в комнату и садимся на диван. Отец устало трет затылок, не зная, как начать. — Помнишь, я на днях рассказывал о несчастном случае на производстве? Я киваю, пока не понимая, к чему он ведёт. — Так вот, пострадавший парень оказался очень пронырливым. Он обратился в службу охраны труда, поднял шумиху в соцсетях… Пока идет расследование, меня попросили с должности. Но Серегин сказал, что по факту, обратно меня не ждут и по-дружески рекомендовал выходить на пенсию. — Папа! — бросаюсь к нему и крепко обнимаю. Слезы, которые, казалось, должны были вытечь за последние дни, льются новым потоком, обжигая воспаленные щеки. — Но он же сам виноват! — Это никого не интересует, одуванчик. Нужна показательная казнь. Папа прижимает мою голову к груди и мягко поглаживает. — Ничего, ничего, прорвёмся. В октябре как раз пятьдесят, пенсия по вредному производству хорошая будет. Ты работаешь. Перестану скупать коллекционные выпуски ЗВ. Подужмемся. Я вцепляюсь пальцами в пропахший древесиной свитер и жалобно скулю. — Меня уволили, пап, — задыхаюсь собственными слезами. Тяжёлая ладонь застывает на моей голове. — Мне теперь никуда не устроиться. Всхлипы становятся всё громче. Рыдать в родных объятиях совсем не то, что тихо в подушку. Вся моя боль, все отчаяние от сложившейся ситуации выплескивается наружу. Выливается океаном соленой жидкости, морем утробных звуков. Папа молча гладит, прижимает меня к себе, пытаясь утешить, но я знаю, что он тоже в ужасе. Я не знаю, как дальше жить. Впервые, я и жить не хочу, разрываемая болью предательства. Только отец — вековой столп, не позволяющий сейчас уйти мне на дно. Две недели спустя ситуация становится хуже. В моих дрожащих руках три теста с двумя одинаковыми бледно-красными полосками. Я решаюсь в последний раз набрать номер, который безрезультатно набирала в течение семи бесконечно болезненных дней. — Не звони сюда больше, — вливается ядом в кровь. Голос, пропитанный злостью, говорит лучше любых слов. Все это правда. Наконец, окончательно подтвердилось. Все было ложью. Он играл со мной, а после подставил. Разрушил мою жизнь. Глава 37. Алиса Кто-то сказал, что лечит Видимо, не всегда Различия бесконечны, разные города Самое страшное время Между нулем и шестью Однажды мне показалось