Солдаты установили барьеры с проходами между ними, в качестве ворот. Толпа напирала, через ворота лагеря выходили все новые люди. Куда нас везут, спрашивали они. В Чикаго или куда-то еще? Впереди в очереди стояла семейная пара с двумя детьми, мальчиком и девочкой в грязных пижамах. Грязные ноги, слипшиеся волосы, лет пять, не старше. Девочка прижимала к груди раздетую Барби. На западе снова громыхнул гром, над горизонтом засверкали вспышки. Китридж и Эйприл держали за обе руки Тима, боясь, что он потеряется в толпе. Оказавшись у прохода, их группа быстро двинулась к автобусу Дэнни. Первыми сели Робинсоны и Младший, потом Вуд и Делорес, Джамал, миссис Беллами. Пастор Дон шел последним, позади Китриджа, Тима и Эйприл. Воздух пронзила молния, призрачно-белый свет озарил их, как вспышка фотоаппарата, отпечатывая увиденное в голове Китриджа. Спустя полсекунды прокатился раскат грома. Китридж ощутил удар, ступнями. Это не гром. Это снаряд. Над их головами пролетела тройка самолетов. Потом еще два. И внезапно все завопили – это был пронзительный голос ничем не сдерживаемой паники, который распространялся от задних рядов, заливая толпу, будто волна. Китридж посмотрел на запад. Он еще никогда прежде не видел такой большой группы Зараженных. Иногда видел с балкона, как они движутся, по трое, не больше и не меньше. Потом тех, в подземном гараже, их там было десятка два. Никакого сравнения с тем, что он увидел теперь. Будто огромная стая нелетающих птиц, сотни, несущиеся на колючую проволоку. Стая, вспомнил Китридж. Так они их теперь называют, стаи. На мгновение он восхитился ими, этим потрясающим чудом, во всем его величии. Они неслись к автобусам, будто цунами. «Хамви» рванули к западной стороне заграждения, выбрасывая колесами тучи пыли. Автобусы оказались без охраны, и толпа ринулась вперед. Китридж почувствовал, как ее напор несет его. Услышал крик Эйприл. – Тим! Ринулся в толпу, на голос, пробиваясь, будто пловец, выгребающий против течения, отбрасывая людей в стороны. Куча народу пыталась набиться в автобус Дэнни, расталкивая друг друга. Китридж увидел мужчину, того, что стоял впереди них в очереди. Он поднял над головой свою дочь. – Прошу, заберите ее, кто-нибудь! – вопил он. – Кто-нибудь, заберите мою дочь! А потом он увидел Эйприл, сжатую со всех сторон людьми. Махнул ей рукой. – Садись в автобус! – Не могу его найти! Не могу найти Тима! Китридж услышал рокот моторов. Автобусы начали уезжать. В ярости он ринулся к ней, схватил поперек спины и потащил к двери. Она отбивалась, пытаясь высвободиться. – Я не могу без него уехать! Отпусти! Он увидел Пастора Дона, впереди, у самых ступенек. И снова потащил Эйприл вперед. – Дон, помоги мне! Забери ее в автобус! – Я не могу, не могу! – Я найду его, Эйприл! Дон, забирай ее! Последний рывок через толпу, и Дон протянул руки, хватая Эйприл и таща к двери. А потом она исчезла. Автобус наполнился лишь наполовину, но времени не было. Китридж увидел Эйприл, прижавшуюся лицом к стеклу и повторяющую его имя. – Дэнни, увози их быстрее! Закрылись двери, и автобус тронулся. Лайла Кайл провела последние четыре дня в наркотическом полусне, в палате в подвале здания, принадлежащего центру ОМП. Окружающая реальность была для нее чем-то вроде нескольких экранов с фильмами, которые она смотрела одновременно. Она спала, и ей снились сны, простые и хорошие. Как ее везут в машине в больницу, ночью, чтобы она родила там ребенка. Кто вел машину, Лайла не видела. Края поля зрения были покрыты чернотой. «Брэд? Ты здесь», – сказала она. Чернота ушла, будто подняли занавес сцены, и Лайла увидела, что это действительно Брэд. Сверкающее золотом счастье, невесомое, будто солнечный свет в июне, пронизало все ее существо. «Мы скоро приедем, дорогая, – сказал Брэд. – Еще секунду. Не все полетело к чертям собачьим. Ты только держись. Ребенок уже пошел. Ребенок уже почти родился». Лайла повторяла эти слова сама себе – ребенок скоро родится, ребенок скоро родится, – когда ее палата содрогнулась от мощного взрыва. Попадали вещи, полетели осколки стекла, пол под ней закачался, будто лодка на морских волнах. И она завопила. 20 Стая Зараженных, атаковавшая лагерь беженцев на востоке Айовы ранним утром 9 июня, была частью еще большей, движущейся из Небраски. Позднее в ОТГ «Пламя» по-разному оценивали их количество. Некоторые считали, что их было пятьдесят тысяч, другие – что еще больше. В последующие дни стая слилась с другой, еще большей, двигавшейся на север из Миссури, и с третьей, еще более многочисленной, двигавшейся на юг из Миннесоты. Их число, как обычно, росло. К тому времени, когда они достигли Чикаго, их стало полмиллиона, и они прорвали оборону города 17 июля, захватив его в течение суток. Первые Зараженные, прорвавшиеся через ограждение лагеря беженцев, попали на его территорию в 4.58 утра в день эвакуации. К этому времени над центральной и восточной частями штата уже в течение восьми часов продолжалась масштабная авиационная операция, были разрушены все мосты через Миссисипи, кроме одного, в Дабаке. Командование тактической группы намеренно сообщило неверные сроки карантина. В целом на основании информации от военного командования и разведки офицеры пришли к выводу, что присутствие большого количества беженцев послужит приманкой для Зараженных, в результате чего они сосредоточатся на небольшой площади, и их будет проще уничтожить бомбардировкой с воздуха. Как соляная приманка для оленя, по словам одного из офицеров. Люди в лагере – просто необходимая жертва в этой беспрецедентной войне. В любом случае они бы погибли. Майор национальной гвардии штата Айова Верлинда Порчеки в мирной жизни была региональным управляющим фирмы по производству женской спортивной одежды и снаряжения. Она не знала о планах ОТГ «Пламя», но вполне была способна догадаться. Заслуженный офицер, награжденный за участие в трех военных конфликтах, она была ревностной католичкой, нашедшей в вере не только утешение, но и смысл жизни. Ее решение не бросать беженцев, вверенных ей, несмотря на приказ, проистекало из глубокой убежденности в собственной правоте. Она сделала выбор – биться до последнего, вместе с теми солдатами, что остались у нее в подчинении – сто шестьдесят пять мужчин и женщин, которые все, как один, заняли боевые позиции у западного края ограждения, чтобы дать возможность уехать автобусам с беженцами. Оставшиеся в лагере беженцы бежали следом за автобусами, умоляя остановиться, но уже ничего нельзя было изменить. Что ж, вот и все, подумала Порчеки. Если бы я могла, то спасла бы больше людей. На западе все светилось бледно-зеленым светом, будто светящаяся живая изгородь. Над головой проносились реактивные самолеты, сбрасывая свой смертоносный груз в самую гущу стаи. Сверкали огненные шлейфы ракет, очереди трассирующих снарядов, вспышки пламени. Стоял непрерывный грохот. Но стая шла вперед, несмотря на потери. Порчеки выскочила из «Хамви» прежде, чем машина остановилась, выкрикивая приказы. – Не стрелять! Дождитесь, когда они добегут до колючки! В других приказах уже не было нужды. Заняв позицию для стрельбы, бок о бок со своими солдатами, она начала молиться. Течение времени будто лишилось всякого порядка. Судьбы людей пересекались в этом хаосе самым причудливым образом. В подвале центра по ОМП разворачивалась своя драма. В тот самый момент, когда вертолет подразделения «Блэкберд» садился на крышу, Хорос Гилдер, спрятавшийся от Нельсона в кабинете с момента начала бомбардировки, принял решение не звонить в ЦКЗ, сняв с себя одну ношу лишь затем, чтобы заменить ее на другую. Он понятия не имел, что делать дальше. С трудом спустившись в подвал, он увидел, что Нельсон и Мастерсон лихорадочно запихивают образцы крови в холодильник с сухим льдом. – Где ты был, черт подери?! – Нам надо убираться отсюда! – Скоро все это рухнет нам на голову! Правильные слова, по сути, но теперь они совершенно не волновали Гилдера. Единственное, что сейчас имеет значение, – Лоуренс Грей. И Гилдеру вдруг пришла в голову мысль, резкая, как удар по голове. Он понял, что надо сделать. Есть только один способ. Как же он раньше не догадался? Его тело сотрясали судороги, он едва мог дышать, настолько сузился просвет в горле. Он собрал в кулак волю – волю умирающего человека – и протянул руку, выдергивая пистолет из кобуры у Мастерсона. И к своему немалому удивлению, смог застрелить его. Китриджа едва не затоптали. Когда автобусы поехали, толпа шарахнулась, и его сбили с ног. Он пытался встать, но тут кто-то заехал ему ногой в лицо, спотыкнулся и упал сам, крякнув. Еще ноги, еще тела. Оставалось лишь уйти в глухую защиту, свернувшись в клубок и закрыв голову руками. – Тим! Ты где? И тут он его увидел. Толпа отхлынула в сторону, и оказалось, что мальчик сидит на земле меньше, чем в десятке метров от него. Китридж встал и, хромая, пошел к нему, поскальзываясь в грязи. – Ты в порядке? Бежать сможешь? Тим сидел, прижав руку к голове, с отсутствующим взглядом. И плакал взахлеб, а из носа текло. Китридж поднял его на ноги. – Давай же. У него не было никакого плана. Надо бежать. Автобусы уехали, оставив после себя пыль и клубы выхлопа дизелей. Китридж взял Тима поперек пояса и закинул на спину, сказал, чтобы тот держался. Три шага, и колено пронзила боль. Китридж споткнулся, чудом удержал равновесие. Ясно одно. С мальчишкой за спиной и его ногой он далеко не уйдет. Над головой летали самолеты, вокруг было светло от взрывов и огня. Потом он вспомнил про оружейную. Вспомнил, что видел там «Хамви» с открытым кузовом. Когда он его последний раз видел, капот машины был открыт, и в моторе копался солдат. На месте ли машина? Починили ли ее? Солдаты у западного края заграждения начали стрелять. Китридж стиснул зубы и побежал. Когда он добежал до оружейной, нога болела так, что он едва не падал. Непонятно, как ему вообще удалось пробежать эти двести метров. Однако ему повезло. Машина стояла там же, где он ее видел в прошлый раз, рядом с пустыми стеллажами. Капот опущен, хороший знак, но исправна ли машина? Он усадил Тима на место пассажира, сел за руль и нажал кнопку стартера. Ничего. Китридж сделал вдох и выдох, чтобы успокоиться. Думай, Китридж, думай. Под приборной доской свисали провода. Вытянув их, он выбрал два и замкнул. Снова ничего. Он понятия не имел, что делает. С чего бы ей заработать? Наугад выбрал еще два провода, красный и зеленый. Сверкнула искра, и мотор завелся. Китридж рывком воткнул скорость и развернул «Хамви» к воротам, а затем вдавил педаль в пол. Они понеслись вперед. Новая проблема, как проехать. Через ворота пытались выйти еще несколько тысяч человек, людское море, пытающееся просочиться через узкую щель. Не убирая ноги с педали газа, Китридж засигналил, но слишком поздно понял, что это плохая мысль. Этим людям уже нечего терять. Люди обернулись. Увидели его. И рванулись навстречу. Китридж резко крутанул руль и затормозил, но поздно. Толпа поглотила «Хамви», будто океанская волна. Распахнулись двери, его схватили руки, пытаясь вытащить, оторвать от рулевого колеса. Китридж услышал крик Тима. Люди повисли на «Хамви» гроздьями, пытаясь втиснуться внутрь. – Отпустите меня! – заорал Китридж, пытаясь отбиваться, но без толку. Их было слишком много, люди бросались на капот, залезали под колеса. «Хамви» наклонился, и Китридж прижал к себе Тима, готовясь к удару. На этом все и закончилось. Тем временем автобусы, уже отъехавшие на три мили, в которых было две тысячи сорок три беженца, тридцать шесть сотрудников Красного Креста и ФАЧС и двадцать семь военных, неслись на восток. Многие плакали, некоторые молились. Родители прижимали к себе детей. Некоторые продолжали вопить, несмотря на отчаянные просьбы окружающих заткнуться на хрен. Некоторые уже погрузились в мучительные самообвинения – то, что на языке психологии именуется чувством вины выжившего, – но подавляющее большинство этим не страдало. Им повезло, всем тем, кому удалось сбежать. Сидя за рулем «Редберда», Дэнни Чейс впервые в жизни испытал чувство, которое можно было бы описать лишь как потрясающее ощущение своей целостности. Так, будто все предыдущие двадцать шесть лет он пребывал в искусственно зауженном восприятии самого себя, а теперь у него будто пелена с глаз упала. Дэнни несся вперед, точно так же, как автобус, за рулем которого он сидел, несся в новое состояние себя, внутри его боролись противоречивые чувства, совершенно отчетливые, одновременно существуя в его сознании. Он был перепуган, совершенно, до глубины души, но страх этот не парализовал его, а стал источником силы, источником отваги, которая нарастала внутри, наполняя его. «Ты капитан этого корабля», – говорил мистер Первис. Именно им Дэнни и стал теперь. За левым плечом сидели Пастор Дон и Вера, они о чем-то торопливо говорили, а позади, на скамьях, парами сидели люди. Робинсоны с их малышом, который издавал какие-то мяукающие звуки, Тим[6] и Эйприл, прижавшиеся друг к другу, Вуд и Делорес, сложившие ладони в молитве, Джамал и миссис Беллами, обнявшиеся. Их спасение стало главным смыслом жизни Дэнни, центральной точкой его внутреннего космоса, вокруг которой вращалось все остальное, однако переполняющее его возбуждение и осознание того поразительного факта, что он жив, делало все остальное абстракцией. Сидящий за рулем «Редберд 450» Дэнни Чейс был в гармонии с собой и со всей Вселенной. Когда он увидел, как и остальные водители автобусов, вторую стаю Зараженных, еще большую, которая двигалась в предрассветном сумраке с юга, а потом третью, надвигающуюся с севера, то мгновенно осознал, включив пространственное воображение, что очень скоро эти две стаи объединятся, всей своей массой окружат автобусы и накинутся на них, будто шершни, вылетевшие из гнезда. И сразу четко понял, что надо делать. Крутанул руль влево, вырываясь из колонны, и вдавил в пол педаль газа, обгоняя другие автобусы. Семьдесят миль в час, семьдесят пять, восемьдесят. Всем своим существом он желал лишь одного – чтобы автобус ехал быстрее. – Что ты делаешь, – заорал Пастор Дон. – Ради бога, Дэнни, что ты делаешь? Дэнни четко знал, что он делает. Его цель – не убежать, это невозможно. Его цель – быть первым. Ударить в стаю с такой силой, что автобус проложит себе коридор сквозь нее, разбрасывая Зараженных в стороны. Люди за спиной начали кричать, впереди сливались воедино две стаи, будто светящиеся в темноте легионы. Костяшки пальцев Дэнни, сжимающих рулевое колесо, побелели.