– Слушай, тебе спать негде? Насколько я поняла, это дом Егора, но купленный на деньги, которые он заработал на твоем наследстве. Так неужели твой друг настолько бессердечный, что тебе даже какую-нибудь лежанку не выделил? – А ты быстро обнаглела. Только гляньте на нее, еще несколько дней назад тряслась от ужаса, а уже язвит как взрослая. Я прикусила язык. Было непонятно, сказал он это с иронией или с угрозой. Голос – холодный и неэмоциональный, но глаза вроде бы улыбаются. У Дмитрия вообще очень странное в этом смысле лицо: он улыбается или глазами, или губами, но никогда всем вместе. Тем не менее сказанному я придала значение, поскольку это было правдой. Я все еще в их власти, незачем лезть на рожон. Ответила как можно смиреннее: – Трястись от ужаса бесконечно невозможно. Да и Егор прямо сказал, что не хочет продолжать высматривать во мне врага… Особенно когда уже договорился с моим отцом о выкупе. – О, «Егор прямо сказал», – многозначительно повторил Дима. – Да еще и показал, как именно он собирается идти с тобой на сближение. Понравилось? На этот вопрос я совершенно не хотела отвечать, потому откашлялась и отыскала новую тему для беседы, одновременно выползая из-под одеяла – и, частично, из-под незваного гостя. – А, так ты вещи принес? Сразу бы так и сказал. Спасибо! Возле стены действительно обнаружились вчерашние пакеты. Но Дима в ту сторону не посмотрел – он не сводил взгляда с меня. От такого прицельного сканирования хотелось поежиться, но я всеми силами делала вид, что не замечаю. В итоге вообще встала и начала изображать довольную жизнью и покупками пустоголовую дурочку, пошлепала босыми ногами к пакетам. Нет ведь ничего странного в том, что если меня позовут на завтрак, то я хотела бы надеть… да, точно, вот этот свитер, который первый попался в руку! Ура, и все такое. Светло-голубое и очень мягкое безобразие: кашемировый кашемир, похоже, но размер явно великоват. Ничего, так даже модно. Разумеется, мне было плевать, что надеть, но лучше что-нибудь изображать, когда не представляешь, как еще себя вести. Широкая щетка для волос вынырнула из пакета следующей. Реально важная вещица, кто бы знал, как без таких привычных мелочей обходиться. Я почти с удовольствием провела ею по запутанным волосам. И вскрикнула, почувствовав неожиданное прикосновение к спине. Дима сделал вид, что не заметил моего испуга, выхватил расческу и грубовато толкнул в плечо, чтобы я снова отвернулась. – Давай я. Кстати, у тебя красивые волосы. Пришлось выдавить, чтобы не нагнетать обстановку еще сильнее: – Спасибо. – И, похоже, это не краска. – Нет, ни разу не красила. Я просто отвечала, чтобы закрывать неприятные паузы. Волосы у меня были насыщенного оттенка темного шоколада, густые и длинные, потому я не видела нужды в окраске или стрижках. На работе часто заплетала косу, а здесь от невозможности даже толком расчесаться, пряди окончательно потеряли презентабельный вид. Но это не беда, конечно, все быстро можно привести в порядок. Вот, теперь и расческа есть… – А у твоего отца волосы русые, – спокойный голос вырвал меня из мысленных рассуждений. – Мать – чистая блондинка. Я пару раз встречался с ней, уже очень давно. Тогда был совсем молодой. Какая красавица с сияющими белыми волосами и худющая как жердь. Сразу видно, фотомодель. Я замерла. Повезло, что перед моим лицом не оказалось зеркала – выражение лица о многом бы рассказало Дмитрию. Я понятия не имела, кто мать Ангелины, даже не знала, жива ли она! Какая-то фотомодель – вполне реально. Камелин мог давным-давно с ней развестись и выгнать из своей жизни, чтобы воспитывать любимую доченьку одному. Или же с женой случилось какое-то несчастье, и он овдовел. Она могла быть и натуральной блондинкой, или это, наоборот, Ангелина красит волосы. Или Ангелина не похожа на мать совсем – откуда же мне знать? Вероятно, все эти подробности можно было выяснить… Вот уж никогда не думала, что недостаток любопытства и нежелание лезть в чужие семейные дела – проблема, которая может обернуться серьезными неприятностями! Дима же продолжал увлеченно расчесывать мои волосы, а мне оставалось надеяться, что возникшее напряжение не ощущается так явственно, как я его чувствую. – Намекаешь, что я не блондинка, как мама-фотомодель? – мне и усмехнуться удалось, а ответить я постаралась максимально размыто: – Говоришь так, будто не в курсе современных методов стилистов. Из любого человека можно сделать кого угодно. Да и не похожа я на маму, в бабушку пошла, отец постоянно это повторяет. – Это даже хорошо. Видать, бабушка посимпатичнее этой жерди была, – мне казалось, что Дима улыбается и немного наклоняется к моему затылку. – А как ее зовут? За столько лет из головы вылетело. – Кого? – я ощутила еще одну волну неприятного озноба. – И маму, и бабушку, и дедушку, и тетю Настю. Упс, как зовут тетю Настю, уверен, ты теперь знаешь. Он не просто издевался – он говорил так, словно был уверен в своей правоте, осталось только меня пригвоздить к месту правдой. Я резко развернулась и убедилась в том, что он в тот момент стоял ко мне уже слишком близко. Дмитрий и глазом не моргнул – принялся так же спокойно расчесывать пряди возле лица. – Ты снова сомневаешься в моей личности? – я начала с вызовом, ведь лучшая защита – это нападение. – Говори уже прямо, а не проводи полицейские допросы! Он иронично нахмурился. – Ишь как завелась. Я просто болтаю ни о чем, это привычка такая, рефлекс, когда вижу красивую девочку. Слово за слово, ни о чем, а ты вдруг на меня кидаешься. Тут даже не хочешь ничего подозревать, а начнешь. Я же поняла, что выкрутиться смогу, только изображая всплеск откровенности: – Потому и кидаюсь, что понятия не имею, чего ждать! Мне страшно, слышишь меня, страшно! Как любому человеку на моем месте! Он мою подачу немного поскандалить никак не хотел принимать, и отвечал раздражающе спокойно: – Да не кричи ты так. Зачем кричать? – Я не кричу! А если даже и кричу, то это нервы! – показалось, что я очень удачно разыграла эмоциональную смену темы: – Егор вчера весь вечер был предельно милым, а потом поцеловал – что это значит? Хоть ты мне скажи, что это может означать? Я ему нравлюсь, или это часть мести? Может быть, он хочет уложить меня в постель, чтобы потом уложить моего отца в гроб? Или даже заделать мне ребенка, ведь разговор о том шел? – Не знаю. Может. Не кричи, пожалуйста. – Ну вот, и от тебя никаких ответов! – я еще сильнее повысила голос. Дима определенно скосил взгляд на мои губы – я это заметила. Но хладнокровный змей вряд ли сбился с первой мысли из-за моей попытки сменить тему. Больше импульсивно, чем намеренно, я приоткрыла губы и выдохнула. Еще до его резкого движения я знала точно, что он сделает. И не оттолкнула – вообще никак не препятствовала этому поцелую. Он только коснулся жесткими губами моих, замер на пару секунд и отстранился. Посмотрел в глаза – и я твердо уверена, что увидела в них больше, чем видела до сих пор: немыслимую выдержку. Вся его внешняя холодность – это, помимо прочего, и холодный самоконтроль, часто скрываемый полностью, но в тот момент проскользнувший. И я замерла, все так же не желая его отталкивать, а даже наоборот – успеть понять о нем хоть что-нибудь еще. – Слушай, царевна, пойду я лучше. Не хватало еще нам с Егором из-за тебя поссориться. – Поссориться? – Давай, в общем, сама через пару часов к завтраку спускайся. Егор настаивает на том, чтобы относиться к тебе как гостье. Или хотя бы не третировать без повода. – Хорошо… Спасибо… Егору. – Ага. Через пару секунд я осталась в одиночестве и растерянности. Но очень скоро голова совсем прояснилась, и мне стало жутковато. Итак, Егор приставал ко мне, вполне возможно, желая совсем растоптать гордость человека, убившего его родителей и похитившего сестру. Это жестоко и некрасиво по отношению к дочери врага, но как-то легко представимо. О, он даже может за мною красиво ухаживать в рамках этой театральной постановки, ведь чем это меньше будет напоминать изнасилование, тем сильнее раздавит Камелина. Мысли о его искренней симпатии тоже проскальзывали, но теперь все встало на свои места. Егор выдержал меня в изоляции, пока я не истосковалась до готовности радоваться любому выходу. Такой простой трюк, не дающий шанса отвертеться от приятных эмоций. Дмитрий тоже зачем-то меня поцеловал – и как-то уж слишком очевидно показал, что кое-как удержался от продолжения. Планы Егора ему наверняка известны, и он уж точно не стал бы целовать девушку, которая искренне понравилась его другу. Значит, только месть. А действия Димы не сулят никакого хорошего вывода: он этим или собирался подтолкнуть меня к Егору, или «дал свободу выбора» из двух мужчин – для Камелина без разницы, кто из них стал бы моим любовником, или, что еще хуже, они вознамерились соблазнить меня оба. Вот такая новость прозвучала бы еще хуже, чем о беременности. А ведь я реагирую! Не надо быть дипломированным психологом, чтобы понимать почему: любой реагировал бы на моем месте, после страха и одиночества получив внимание и нежность. Они оба красивы, сексуальны и ничем не похожи между собой, а мою реакцию можно было просчитать и использовать. Потому что до любого живого человека можно достучаться и поймать в период слабости. Мне стало противно от того, что в обоих случаях я, так или иначе, отреагировала – унизительное ощущение бесхарактерной куклы в руках профессионалов. И, даже все это поняв, я не смогу вечно этим эмоциям сопротивляться. Тогда меня снова запрут и выждут достаточно времени, что я стану реагировать на что угодно от безысходной скуки. Я уже дрожала от паники и нервов. Необходимо срочно бежать. Явится Камелин – меня тут пришлепнут в заварухе. Не явится Камелин – меня тут распишут, кому я больше по душе, или по очереди. А я после изоляции буду еще и рада. Так и рождается Стокгольмский синдром, если я хоть что-то в этом понимаю. Бежать, срочно бежать! Осторожно подошла к двери, она оказалась открыта. Послабления начались, как Егор и обещал. Это их жест доброй воли, чтобы и я поскорее расслабилась и начала им доверять. Или это ловушка – но у меня все равно не было выхода, а тревога и обида забивали горло. Всегда лучше что-то делать, чем плакать. И если бы я не шагнула в коридор, то наверняка бы разревелась. Теперь у меня было преимущество: если застанут меня не в комнате, то сделаю круглые глазки и заявлю, что решила немного прогуляться по коридорам, ведь меня официально повысили до гостьи. В доме было тихо, еще почти все спали, у Егора сегодня выходной, есть надежда, что он до самого завтрака не выйдет из комнаты. Дима, который пугал меня больше других, не показывался. Но я выпрямила спину, натянула на губы легкую улыбку, и каждый следующий шаг к лестнице делала все увереннее – готовая к любой встрече, но тихо радующаяся тому, что новые кроссовки совершенно бесшумны. Со стороны кухни раздавался шум и запах свежей выпечки. Что я скажу повару, если он сейчас выглянет? Правильно, «давно хотела вас поблагодарить за чудесную еду, – единственное, что в моей тюрьме не вызвало у меня ни единой претензии». Но повар не выглянул, потому я шмыгнула вправо к парадному выходу. Что я скажу любому, кого встречу на улице? Правильно, «наконец-то мне не запрещают подышать свежим воздухом, спасибо Егору Александровичу». Но лишь тронув ручку, я замерла и повернула в обратном направлении: в доме Камелина было несколько пожарных выходов, а на центральном явно сосредоточено больше внимания. Еще одну дверь я нашла быстро – она вела из комнаты с большим столом, где мы завтракали, прямо в сад. Открыла бесшумно и, так и не сделав ни единого вдоха, выскользнула на улицу и аккуратно прикрыла дверь за собой. Убедилась, что легкая занавеска не сдвинулась. Что я скажу, если меня застукают на улице позади дома? Правильно, «Дмитрию Владимировичу тоже огромное спасибо за оказанное доверие! Сколько свежего воздуха вокруг, ах!» И глаза притом побольше да покруглее, чтобы только пальцем погрозили и вежливо попросили вернуться в дом. Здесь я простояла не меньше двадцати минут, чтобы убедиться в отсутствии погони. Если меня кто-то заметил, то я лучше уж изображу прогулку, чем двинусь дальше. Но все это время было тихо, а сердце поколотилось да утихомирилось, потому я отважилась продолжать путь. Самое сложное было впереди – именно этот этап я и не прошла в предыдущий раз. Спряталась за очень удачно разросшейся гортензией и ждала удобного момента, наблюдая за молодым парнем в будке охраны. Теперь он был один. А один человек физически не может смотреть в одну точку бесконечно. С другой стороны, у меня не так уж и много времени: если дом начнет просыпаться, то меня хватятся. Парень пил кофе из большого бумажного стакана и, кажется, читал или играл в телефон, притом часто поглядывал вокруг. Большие ворота для проезда машин закрыты, калитка скорее всего на магнитном замке, а не только засове. Последняя мысль пришла запоздало, ведь у Камелиных было устроено именно так, и я обрадовалась, что она пришла до того, как я рванула в тупиковом направлении. И тем не менее выбраться было нужно. Я прекрасно понимала, что прямо сейчас лучше вернуться в дом, а другую попытку предпринять, когда ворота будут открыты. Но притом и осознавала: когда ворота будут открыты – значит, на дворе будет день и куча народу. Потому и не уходила, рассчитывая непонятно на что, зомбируя охранника на расстоянии. Он поболтал с кем-то по телефону, затем приподнялся – от чего я вжалась почти в землю – но глянул не на меня, а за ворота. Удостоверился, что никто не подъезжает, широко зевнул и вышел из будки, направляясь к дому. То ли в туалет, то ли за очередной дозой кофеина. Он прошел в двух метрах от меня, я проследила за ним взглядом, и, когда парень уже скрылся в доме, побежала к будке. Но внутрь заходить не пришлось – я вовремя заметила кнопку справа от ворот. Нажала на нее, заслонка тихо щелкнула и начала отъезжать. Не так уж и шумно, но теперь меня определенно заметит любой, глянувший в эту сторону. Потому с этой секунды я не оглядывалась. Протиснулась в еще узкую щель и понеслась по дороге по направлению к общей трассе. Бежать я была готова сколько угодно, а потом и бросаться наперерез любой машине, чтобы сжалились и остановились. Вот только уже через пару секунд я споткнулась и в ужасе замерла – впереди стоял Дмитрий. Я, заледенев от ужаса, оглядывалась по сторонам, размышляя, смогу ли убежать от него через заросли. Он же крикнул, не дожидаясь моего приближения: – Какая полезная гостья у нас! Когда все закончится, приходи ко мне на работу – будем тобой всех охранников и оборудование тестировать. Этого чур не увольняем – его Егор специально в дом позвал, иначе бы ты так и не решилась. И неотвратимо зашагал ко мне, не особенно спеша. Я развернулась и вздрогнула: сзади с такой же веселой улыбкой к нам шел Егор. Он тоже делал вид, что вся ситуация его только забавляет: – Дим, ты как в воду глядел с этой сигнализацией по всем выходам. Надо же, для чего пригодилась! – Во-во, – отозвался его приятель, – а ты со своими «деньги любят счет» только бы их и считал. Я выиграл. Потому теперь ставим датчики движения по всему периметру, а охрану перемещаем в дом. Позапрошлый век какой-то – полицаи в будках. – А я на это сразу согласился! Я не соглашался на доберманов! – весело возмущался Егор, будто бы вообще не обращая на меня внимания. – Люблю собак, – Дима развел руками. – Царевна, ты как к собакам? Ему ответили вместо меня: – Доберманы – это не собаки, а исчадия ада. Вторая провалившаяся попытка и особенно этот беззаботный обмен шуточками был выше психических сил любого человека. Я готова была броситься с дороги во впадину с зарослями и переломать себе все кости, но энергии не хватило даже на шаг. Оставалось лишь глотать воздух и переводить взгляд с одного на другого. Сейчас я разрыдаюсь. Это не входило ни в какие планы, но почти неизбежно. Так к кому шагать, чтобы со слезами умолять о новом прощении? До кого я достучусь быстрее? Того, кто вообще постоянно пугает своей отстраненной холодностью, или того, кто довольно эмоционально мне намекнул, как именно хочет наказывать меня и даже сводил на экскурсию в секс-шоп? Мужчины будто поняли мои метания и остановились. Егор смотрел на меня с легкой улыбкой, и мне с расстояния показалось, что в его взгляде горит предвкушение. В подтверждение этой мысли он бездумно облизал пересохшие губы. Затем выжидательно склонил голову и сказал на грани слышимости, словно обращался сам к себе: – Интересно, а мы не подеремся за право тебя наказать? Иди ко мне, Ангелина, я из нас двоих намного ласковее. После такой фразы я мгновенно выбрала – и бросилась к Дмитрию. Разумеется, не потому, что он казался мне более безобидным, просто в той стороне маячила свобода. Я в любом случае уже проиграла, потому последняя отчаянная попытка уже не играла роли даже в случае провала. Я поднырнула под его руку и не позволила себя схватить, несясь дальше. Но уже через несколько секунд он ловко подхватил меня сзади и рванул вверх, отрывая от земли. Я брыкалась и дергалась, Дима зашипел, а потом перехватил меня удобнее, каким-то невероятным образом зафиксировав руки за спиной. – Еще движение – и я перекину тебя через плечо. Это не очень приятно. Вот в этот момент его спокойный тон раздражал невыносимо. Хуже его спокойствия сейчас ничего не было, потому я извернулась и умудрилась цапнуть его в плечо через ткань футболки. Он цыкнул и снова перевернул меня – прижал спиной к себе, зажимая ладонью рот и легко толкая вперед, хотя я едва успевала коснуться ногами земли. Я перепугалась до такой степени, что и про рыдания забыла. У меня от ужаса конечности немели. Я даже не сразу сообразила, что они снова по-приятельски болтают, уже волоча меня по первому этажу дома. – Почему это к тебе? – удивился чему-то Дмитрий. – Я у нас начальник службы безопасности, на мне и грязная работа. Палач и инквизитор в одном лице. Наконец-то я понял, в чем мое призвание. – Призвание ему! – хохотал Егор. – Давай ко мне – у меня кровать удобнее. И там где-то бандажные ремни есть… – А у меня есть наручники. – А у меня какой-то совершенно дикий вибратор. Он со вчерашнего вечера ждала своего часа!