— Это удобно? — Конечно! — бросил тот, затем вопросительно взглянул на Толика и, получив в ответ неопределенное пожатие плечами, уверенно повторил: — Конечно, удобно! Чего там! Мария Даниловна покачала головой и подошла к шкафу. Открыв отделение, она скользнула глазами по полкам с одеждой и постельным бельем. — Ищите, ищите! — разрешил Владимир. — Мои вещи — в другом месте, тетя все свое здесь хранила. Больше-то и негде! — Ясно, — кивнула Сухова и вгляделась в стопки вещей. Платок она обнаружила не сразу. Тот был аккуратно завернут в бумагу и лежал в дальнем углу. Но Мария Даниловна не жалела о потраченном на поиски времени. Обернувшись, она искоса оглядела собравшихся — мужчины о чем-то негромко переговаривались, Александра Ивановна намазывала на кусок булки масло, одновременно с тем размышляя, стоит ли еще выпить в память об усопшей приятельнице. Пенсионерка Сухова решительно выгребла с полки нужный ей сверток, умело подцепив при этом неожиданную находку, забирать которую она не имела права, но которую все же забрала, подчиняясь настойчивому внутреннему голосу. Никто ничего не заметил, и это только укрепило пожилую женщину в уверенности, что она поступила правильно. Не обременяя себя муками совести, она вернулась к компании, произнесла несколько обычных на поминках фраз и поспешила откланяться. За ней последовала и вторая гостья. — Даже меня разжалобил! — рассмеялся Толик, едва за женщинами закрылась дверь. — Ничего все прошло, да? Правдоподобно? — подмигнул ему Владимир. Он протянул руку к фотографии покойной тетки, повертел ее в руках и отшвырнул в угол комнаты. — Собаке — собачья смерть! — прокомментировал он то ли свой жест, то ли вообще отношение к происшедшему. — Ну ладно, — кивнул Анатолий. — Бабок покормили, скорбь в глазах общественности изобразили… Так, хорошо… — Просто прекрасно! Превосходно! — ликовал Вова. Открыв новую бутылку, он налил в свой стакан водки. — Помянем! — трагическим голосом произнес он, затем гулко расхохотался, чуть расплескав водку. Хохот перешел в какие-то истерические всхлипы. — Быстро ты пьянеешь, — чуть удивленно протянул сосед. — Д-да? Думаешь? — Не думаю, а вижу! Чуть все дело не испортил, да ладно, обошлось! Я уже как на иголках в конце сидел, боялся, что ты того и гляди чего-нибудь ляпнешь! — Не ляпнул? — похолодел Вова. — Не, говорю — обошлось! — Спасибо! — прослезился Владимир. — Если б не ты… Мало того, что все организовал… Бабок позвать придумал… Главное — все устроил… — Ну что ж, — медленно произнес Толик. — Я рад, что угодил тебе. Теперь и твоя очередь. Лицо Вовы приняло удрученное выражение. Тайная надежда, что ему не придется отдавать этот долг — или, по крайней мере, если уж придется, то не так скоро, — не оправдалась. — Уже пора? — печально спросил он. — Всему свое время, — покачал головой Толик. — Сейчас ты выпил, а это только повредит делу. Извинить-то я тебя могу — все же родного существа лишился, такое, понимаешь ли, горе… Вова захихикал. — На днях тебя проинструктирую. Жди, — коротко произнес Анатолий и вышел из комнаты, оставив соседа тосковать в одиночестве. Пенсионерка Сухова вернулась к себе, сняла верхнюю одежду и задумчиво подошла к окну. «Вот их окна… — подумала она, отдернув занавеску. — Значит, Клавы больше нет… Пора бы привыкнуть, что с каждым годом вокруг меня все больше утрат… Нет, привыкнуть к этому, конечно, невозможно… Но в данном случае — особенно… Что-то странное было во всем этом… фарсе… Фарсе? Да, именно фарсе! „Безутешный племянник“! Ха! Кого они хотят обмануть? Меня? Да нет, не именно меня, а всех вообще! Но почему я так решила? Вроде бы полной уверенности нет, но что-то мне подсказывает: я права! Так… Надо по порядку: что меня натолкнуло на подобное предположение? Что утвердило в нем?..» — Мария Даниловна, к телефону! — забарабанили и закричали соседи за дверью. — Скажите, что меня нет дома! Будьте так любезны! — не желая отрываться от напряженного мыслительного процесса, выкрикнула она в ответ и, присев на подоконник и сверля глазами стекла, за которыми еще недавно жила ее подруга, пенсионерка Сухова продолжала усиленно думать. «Ну, само по себе это „ограбление“ довольно странное… По-моему, совершенно нелогично объяснение, что убили ее случайно, планируя лишь кражу. Ерунда. Если хватило мужества расправиться со свидетелем — с какой тогда стати просто так, без добычи, ноги уносить? Комната ее оставалась открытой. Уж точно могли бы заскочить, схватить что угодно, первое попавшееся… Чтоб не совсем даром-то время тратить! Так, это первое. Второе: эти странные поминки. Зачем они? Нет, ну то, что это традиция, понятно. Дело в другом. Как бы ни изображал скорбь племянник, все-таки тетка — не такое уж близкое родство. И отношения у них были неважные — я-то знаю! Сколько раз Клава жаловалась! Даже не вникая в суть их конфликтов… Не имеет значения, кто из них бывал прав, кто виноват, — определенно одно: характер у нее был далеко не сахар… А он уж так печалился, места себе не находил… С чего бы это? Остался один в комнате. Жилищный вопрос… Достаточно веская причина… Да? То есть вот так сразу я и вывела, что он — убийца? Интересно… Хотя нет, у него же алиби! Алиби… По-моему, чем оно надежнее, тем это подозрительнее. Да и что такое свидетельство друга? Может, он его просто покрывает? Легко! Значит, берем племянника на заметку. Но вот его сосед… Анатолий, кажется… Неприятный тип. И как-то Владимир на него… рабски, что ли, поглядывал? Будто он от соседа зависит… Эх… Как там сейчас говорят? Запутки-непонятки… Как бы эту парочку расколоть? Калачи они тертые, видно сразу. Особенно тот, что постарше, — Толик. Может, начать за ним следить? Оригинально! Толку-то! Хватилась — махать кулаками после драки! Даже от трупа им не надо избавляться — похоронили и забыли. Вроде бы… где же это я читала? Если преступление не раскрыто, не разрешают хоронить, пока не найдут убийцу… Или это не у нас, а у них? Не помню… Да какая разница! Сейчас такой беспредел, больше половины убийств остается нераскрытыми… Где же все эти трупы хранить? Придется отдельный город мертвых строить… А что, как в Древнем Египте, — почему бы и нет? Расселить, скажем, весь правый берег Невы и на том месте возвести огромный комплекс для неотмщенных жертв криминальной революции…» — Мария Даниловна! Можно вас на минуточку? — послышался в коридоре голос кого-то из соседей. — Нельзя. Меня нет, — решительно заявила Сухова, продолжая размышлять. «Лезут, лезут… Коммуналка проклятая! Вот так и Клава всю жизнь промаялась в коммуналке с бесчувственным племянничком и соседом-люмпеном… И похоронили-то не по-человечески! Сожгли… Конечно, ничего удивительного тут нет, сейчас многих кремируют… Но мне лично это неприятно. Как это разъяснял Петруха? Тело должно быть предано земле. А потом, когда конец света наступит, тело воскреснет в преображенном виде… Н-да… Тоже звучит как-то странновато… Но все равно — вот хорошо, что вспомнила… Надо бы не забыть завещание оставить, чтоб меня ни в коем случае не сжигали… А кто же за этим проследит? Разве что Алексеев… Родных у меня нет, а он, как человек стойких религиозных убеждений, позаботится о моем христианском упокоении… Надо ему показать наше семейное место на кладбище. Не хочу в вазочке храниться в каком-то там „колумбарии“! И при чем там вообще Колумб? Индейцев он, что ли, сжигал? Ох, что-то меня занесло не в ту сторону… На чем я остановилась? Ага, Петруха-то и займется моими похоронами, чтобы все по-людски было… А на фиг ему это нужно? Тогда я ему все свое имущество оставлю — дачу, машину… она ведь еще катается, так что пригодится, хоть и старенькая… мебель… антикварная, как-никак… Стоп. А что получил племянник в результате смерти тетки? Интересно… Может, у нее накопления были? Н-да… И как же я это могу проверить? Так и могу! Зачем же еще я ключи умыкнула? Та связка в шкафу среди белья — точно от входной двери, я при выходе сравнила, должна подойти! И мужики вряд ли заметят пропажу — ключи либо лично Клавины, а она мало ли куда могла их задевать, либо вообще запасные, на случай потери… Так что, если они немедленно замки не сменят, у меня есть прекрасное подспорье в моем расследовании. Как у меня все просто! И когда же это я загляну к ним в квартиру без приглашения? Мало того что опасно, в милицию сдадут, и никакое знакомство с оперуполномоченным Алексеевым не выручит… так еще и нужно тщательно следить, выяснить, когда их дома не бывает… Вот в наше время как было просто! С девяти до шести все на работе, железно. А с этими двумя я постоянно сталкиваюсь днем… Может, они сутки через трое работают? Но тогда, если их смены не одновременно, дело безнадежное! Обязательно каждый день кто-то дома! Эх… Ну ладно, оставим это, вдруг будущее само подскажет способ и время действия… Еще вариант: может быть, не будущее, а самое что ни на есть настоящее в лице Алексеева даст какой-то совет, как этими ключами распорядиться? Размечталась… А что? Я бы на его месте обязательно посоветовала что-нибудь… Я бы… А он непременно засмеет… А то и статью пришьет… Тогда про ключи ему не буду говорить. Решено. Конечно, он, как типичный… нет, ну не такой уж типичный… но все же как представитель органов, не способен к широкому полету мысли и размаху действий… Но поговорить с ним все же надо. Как-никак, именно он первый прибыл на место преступления, оформлял там все… Возможно, тоже заподозрил что-то… И в слаженности наших действий кроется победа, уж я-то знаю! Ну ладно. Утро вечера мудренее. Это я к чему? Сейчас как раз утро, значит, не откладывая на вечер, нужно дальше вырабатывать тактику и стратегию борьбы с преступностью.» И Мария Даниловна со свойственным ей упорством продолжала свое расследование, пока еще мысленное… Следующий день выдался погожим, и пенсионерка Сухова отправилась на прогулку. Ноги сами занесли Марию Даниловну в Юсуповский садик, где она с умилением наблюдала за малышами, лепящими снежных баб, подростками, забрасывающими друг друга снежками, катанием людей всех возрастов с крутой ледяной горки… Она и сама чуть было не последовала примеру последних, но вовремя осадила себя, решив, что это все же было бы чересчур. К тому же Мария Даниловна сильно замерзла и уже направилась было к выходу, по обыкновению ругая про себя районные власти, неизвестно для чего отдавшие распоряжение наглухо запереть для всех удобные и привычные ворота, позволяющие выйти на Садовую улицу. «Перекопали садик летом. Как же, помню! Разворотили все, ворота заперли, чтоб никто зря не шатался. Все бы хорошо, а что дальше? Строительные работы так и остались в своей начальной стадии, теперь уже заледенело, покрылось снегом… Чего проще было бы дать людям возможность нормально заходить? Нет, чем с нами хуже, тем, кажется, нам лучше… Сейчас, чтобы войти в садик, нужно такой крюк отмахать… И все в порядке, все привыкли…» Неизвестно, как долго бы еще продолжалось это ворчание, не обрати она внимания на двух мужчин, сидящих на скамейке. Вид их отчего-то показался наметанному глазу пенсионерки Суховой заговорщицким. Она остановилась в стороне, пристально наблюдая за мужчинами, в одном из которых без труда узнала соседа Клавдии Федоровны, Анатолия. Мужчины о чем-то разговаривали, склонив головы друг к другу. В руках незнакомого Марии Даниловне человека был дипломат — толстый, из темной кожи, с цифровыми замками. Мужчина, покопавшись внутри, вынул руки и взглянул на Толика — тот кивнул. Хозяин дипломата набрал цифровой код под пристальным наблюдением своего соседа по скамейке, затем передал ему дипломат. Толик осторожно положил его себе на колени, залез в карман и, оглянувшись, но, по счастью, не заметив пенсионерки Суховой, быстро вручил мужчине толстую пачку денег. «Доллары! — не ускользнуло от внимания пожилой женщины. — Пересчитывает… Почему? Понятно — потому что продал дипломат. Все логично. Только зачем он Толику? Не похож он на респектабельного бизнесмена… И на нереспектабельного — тоже не похож… И на бизнесмена… Тьфу! Надо сменить пластинку! Ага! Ну какая же я молодец! Сразу их просекла, сразу почувствовала, что затевают неладное… Какой же нормальный человек будет в такой холод на скамейке сидеть! А как только узнала Клавиного соседа — все! Преступление налицо! Хм… Какое преступление? Не знаю! Но все равно, я уверена — тут что-то не то! Ладно… А теперь как поступить? За кем из них нужно следить? Ч-черт! Одного уже упустила… Поди догони! Молодой, ноги длинные — ишь поскакал! Побеги я сейчас за ним — точно привлеку к себе внимание… Остается Толик… Поплетусь вслед… И не заподозрит никто — наш район, погулять вот вышла… Вперед!» С охотничьим азартом Мария Даниловна пустилась по следу подозрительного Толика с дипломатом в руке. Он двигался быстро, не оглядываясь, и Мария Даниловна не рисковала быть замеченной среди многолюдных улиц в районе Сенной площади. «Уф-ф! Интересно… Как же долго он будет так шагать? Еще немного — и все, сойду с дистанции… Одышка… Курить надо бросать… Что там рекламируют? „Никотинэл?“ Чушь! Толик сам курит не меньше моего… Значит, скоро должен сбавить ход…» Анатолий действительно замедлил шаги, но не по той причине, что пришла на ум преследовательнице. Не спеша двигаясь по Гороховой улице, в самом ее конце, неподалеку от ТЮЗа, Анатолий неуверенно свернул в одну из арок. Мария Даниловна последовала было за ним, но разделяющее их расстояние было велико, и это уберегло Сухову от провала операции. Еле слышно ругнувшись, Толик вернулся на улицу, потом, пройдя чуть вперед и нырнув в следующую подворотню, зашел в один из подъездов мрачного двора-колодца. Мария Даниловна терзалась, выбирая правильную тактику, и, пока она размышляла, Толик, весело насвистывая, вышел из подъезда уже с пустыми руками. Пенсионерка Сухова едва успела отпрянуть и, приняв безразличный вид, направиться в сторону ТЮЗа, верно рассчитав, что со спины Толик, даже если обернется, вряд ли ее узнает. Она подошла к остановке и села в тут же подошедший троллейбус, не забыв при этом отметить безукоризненность действия закона подлости, по которому, спеши она, троллейбус бы и не подумал появиться, а вот теперь, когда ей совершенно все равно, он, как назло, предстал на остановке, соблазняя усталую пожилую женщину пустым салоном за гостеприимно распахнутыми дверями… Несясь в троллейбусе по Гороховой в направлении Садовой, Мария Даниловна заметила Анатолия, шагающего, очевидно, домой… «Что-то я узнала… — думала преследовательница, завершив удачную операцию. — Но что? Зачем мне эта информация? Ну, купил он навороченный дипломат. Отнес к кому-то… Даже арестуй его сейчас Алексеев… В чем я лично не только сомневаюсь — напротив, даже уверена, что не арестует! Ну даже если б и арестовал, что с того? Улики, доказательства — где они? Подумаешь, мне эти похождения с дипломатом кажутся странными, если не сказать более… Ни для кого это не аргумент! Что подозрительно Юпитеру, вовсе не подозрительно быку… Так вроде бы… Ну ладно… Не надо зря расстраиваться… Смотри-ка — всего сутки прошли, а я уже получила новые данные. Главное теперь — правильно их проанализировать. Этим-то я дома и займусь…» Владимир как раз ставил чайник на огонь, когда раздался лязг замка. Он вздрогнул, но тут же убедил себя не волноваться. С момента разговора с соседом о предстоящей отдаче долга Вова боялся с ним встречаться, но и не мог себе позволить скрыться, догадываясь, что станет тогда объектом шантажа. Пока Толик раздевался, вполголоса ругая морозную погоду, молодой человек уже успокоил себя, насколько смог, и с наигранной веселостью поздоровался с вошедшим на кухню соседом. — Привет, привет, — отмахнулся тот и сразу же перешел к делу. — Все готово, Вовчик! — Что… готово? — упавшим голосом переспросил Владимир, догадываясь, о чем идет речь. — Да не робей! Сложнее муху прихлопнуть! Чай горячий? Нет? Продрог как собака! Анатолий расположился на кухне, вытянув ноги. — Чувствуешь, как свободно стало? Никто не выползет, замечание тебе не сделает: «Не курите!», «Уберите посуду из раковины!». А? Ценишь? — Ценю, ценю, — пробурчал Вова. — Вскипел. Тебе налить? — Плесни, коли не шутишь! — Не вставая, Толик дотянулся до шкафчика с соседской посудой, извлек оттуда большую красивую чашку и протянул Вове. — Клавкина? Я помню. Подаришь, не пожмотишься? — Бери… — равнодушно произнес молодой человек, с трепетом ожидая начала серьезного разговора. Он отхлебнул горячего чаю, обжегся, но продолжал пить, затравленно поглядывая на Анатолия. — Ну ладно, — отдохнув и отогревшись, произнес тот. — Завтра. — Уже завтра?