— Хорошо, — решила Мария Даниловна. Она отсчитала деньги, получила квитанцию и, попрощавшись, вышла на улицу. Мария Даниловна вернулась на Сенную, но не пошла домой. У нее было еще много дел вне дома… Прошло несколько часов с момента окончания опознания, и знающий об этом какой-нибудь посторонний наблюдатель был бы удивлен, вновь заметив пенсионерку Сухову возле отделения милиции. Но таковых поблизости не оказалось, и она, не привлекая к себе любопытных взглядов, степенно прошлась мимо принадлежащего инспектору Маркину личного транспортного средства. Теперь в ее сумочке было одним предметом больше, но об этом также никто не знал. Как бы невзначай остановившись возле машины, Мария Даниловна наклонилась, вроде бы завязывая шнурок. Бросив внимательные взоры вокруг и убедившись, что никто на нее не смотрит, она не удивилась: «Конечно, годы уже не те… Вот лет тридцать назад…» — и, возясь одной рукой со шнурком, быстро пронзила шину переднего левого колеса маленьким армейским ножом, сжимаемым другой рукой. Все произошло мгновенно; распрямившись, она не торопясь направилась дальше. Зайдя в овощной магазин, она бегло оглядела продукты, некоторые из которых она была бы не прочь купить, но не сейчас. Сейчас было некогда, а из окон магазина наблюдать за машиной было неудобно… Мария Даниловна медленно вышла на улицу, и тут ей сопутствовала удача. Из дверей отделения вышел Маркин с сердитым выражением лица. Сухова отвернулась и приняла безразличный вид, стоя неподалеку. Не глядя по сторонам, инспектор завел автомобиль, и тот двинулся с места. Мария Даниловна не спеша отправилась следом, ожидая результатов своей хулиганской деятельности. Машина не проехала и полсотни метров, как прокол дал о себе знать. Остановившись, Маркин вышел и, стукнув в сердцах по капоту, выругался: —..! Ну что за день?..! Мария Даниловна потихоньку двигалась мимо него. Она была одета несколько иначе, чем днем, да рассерженный Маркин вряд ли способен был разглядывать проходящих старушек, сравнивая их с одной из случайных подсадных… Он открыл багажник, вынул инструмент и запасное колесо, захлопнул его и отправился менять. Мария Даниловна заняла выжидательную позицию. Закончив ремонт, Маркин убрал в багажник проколотое колесо и, не закрыв его, вернулся за инструментом… Поймав удачный момент, Сухова быстро и незаметно кинула в машину какой-то сверток и отошла в сторону, продолжая наблюдать развитие событий. Инспектор положил в багажник инструмент, запер его, не догадываясь, что там одним предметом прибыло… Мысленно помахав рукой удаляющейся машине, Мария Даниловна подошла к телефону-автомату… — Милиция? — любезно вопросила она. — Тут по телевизору говорили об убийстве на Садовой… Просили позвонить… Да? Все верно? Так вот! Я только что видела убийцу! Он ехал в машине! Да, прямо сейчас! По Вознесенскому! Да, записала! Номер машины… «…Песчаная эфа… Привет, привет! Нильский трионикс… с гарниром… Сетчатый питон… Видела я его в тот раз или нет? А, не помню… Где же? Ну где же он?» Мария Даниловна, быстро продвигаясь по выставке рептилий, подошла наконец к аквариуму, ради встречи с обитателем которого она и посетила выставку вновь. «Тупорылый крокодил… Osteolaemus tetraspis… Вот…» Вздохнув, она остановилась и надолго застыла перед стеклом. «Молодой крокодил ищет друзей», — вспомнила она классику в мультфильмах и невесело усмехнулась. «Бедный… Одинокий… Старый… Двадцать, говорите, лет?.. Вот каково весь остаток жизни просидеть в клетке… Пусть кормят, пусть тепло… На родине, однако, уж всяко не холоднее… Какой печальный финал! Может, лучше умереть молодым, но на свободе? Скушать не один десяток охотников и туземцев, пролить моря крокодиловых слез… Чем так, прозябать, влачить безрадостное существование… Типа дома для престарелых… Скучно тебе… Сидишь, а эти ходят, зырят… Посмотрели, ушли домой, забыли… Нет, твоей участи не позавидуешь!..» Шло время, менялись скучающие посетители… Кто-то возмущался высокой стоимостью входного билета; кто-то просто коротал время в ожидании поезда, родители специально приводили своих юных чад в этот «филиал зоопарка»… Шумная стайка школьников, ненадолго наполнив помещение гамом веселых ребячьих голосов, так же дружно упорхнула… Пожилая женщина по-прежнему стояла возле крокодила, глядя ему прямо в черные неподвижные глаза, и что-то тихо шептала… Петруха стремительно выскочил на платформу, но на этот раз он опоздал. Поезд, дразняще стоявший все это время и гостеприимно впускавший внутрь себя нескончаемые толпы пассажиров, резко тронулся, захлопывая на ходу двери, едва Алексеев занес ногу… Не растерявшись, опер спрыгнул на пути и сломя голову помчался вдогонку… Состав двигался отчего-то медленно, достаточно для того, чтобы бегущий Петруха мог наблюдать происходящее в последнем вагоне сквозь большое прозрачное стекло, но при том недостаточно все же медленно для того, чтобы он мог его догнать… Внутри вагона суетились какие-то люди, ожесточенно размахивая руками, споря, пересчитывая деньги… Кто-то исписывал мелом доску, стирая и вновь нанося цифры… Один из пассажиров, приплюснув лицо вплотную к стеклу, стал корчить Алексееву смешные и ужасные рожи, грозя при этом кулаком; другой, отодвинув первого, наоборот, энергично махал ему, подбадривая и помахивая стопкой купюр… «Вот гады!» — разозлился Петруха, продолжающий без устали гнаться за наглым поездом. — «Это что же выходит, они на меня поставили? Точно! Им всем глубоко плевать, справлюсь я или нет в глобальном смысле… Просто одним нужно, чтобы я не успел, другим — чтоб успел… Только из-за денег! Да пошли они все!» Он прибавил ходу, но поезд, подмигнув фонарем, также чуть увеличил скорость. «Ну мне же нужно! Непременно нужно на поезд! — в расстроенных чувствах взывал Алексеев. — А эти рожи за стеклом… Глумятся, чуть ли не убить меня готовы… Зато другие — за меня болеют… И вот ведь досадно: как я ни поступи, — одна часть непременно разорится, а другая наживется на мне… Хочу я этого или нет…» Рядом с ним неожиданно пристроился бежать мальчик, с ранцем на спине, что, казалось, совершенно не мешало ему двигаться со скоростью совершеннолетнего опера… «Давай, давай! Быстрее!» — кричал ребенок. «Где-то я его видел… — задумался Алексеев. — Блин, ну чего он разорался? Ему-то что?» Мальчик, придерживая фотоаппарат одной рукой, другой принялся интенсивно махать Петрухе, указывая куда-то вперед. — Что? Что там? — не понимал тот. Ребенок открыл рот, но вместо ответа надул огромный пузырь жевательной резинки, который тут же оглушительно лопнул, отчего в двери последнего, по-прежнему маняще близкого, вагона с треском вывалилось стекло. — Поднажми! Ну! Давай же! Я верю в тебя! — крикнул мальчик. «А почему бы не попробовать?» — устало подумал Алексеев и попробовал, но безрезультатно. — Сейчас! Приготовься! — сообщил ребенок и, продемонстрировав Петрухе небольшой черный пульт, добавил: — Это поможет! Он с силой надавил на одну из кнопок, ярко-красного цвета, и опер, почувствовав небывалый прилив энергии, высоко подпрыгнул, будто оттолкнувшись от трамплина. — Зараза! — выругался мальчик самым страшным, видимо, из известных ему слов. — У меня еще недавно, я еще не совсем освоил… Сейчас! — Он нажал другую кнопку, и Алексеев, отскочив от земли, как мяч, выбил в потолке пробоину. Он спокойно продолжал бежать дальше, не обратив внимания, что из проема посыпались кирпичи с какими-то цифрами и заиграла быстрая веселая мелодия. — Пятьсот очков! — победно воскликнул ребенок. — Ну теперь точно знаю, что надо было нажать… Он что-то крутанул или нажал, и Петруха, подтолкнутый неведомой силой, аккуратно приземлился в конце вагона. Позади, уже не спеша, все еще бежал мальчик с ранцем, радостно махая маленьким фотоаппаратом «Смена», и кричал: — Снято! Ура, снято! Петруха огляделся. Вагон был пуст, и даже следов пребывания в нем азартных пассажиров не было. Не раздумывая понапрасну, Алексеев устремился вперед, распахивая двери, соединяющие вагоны. Пустой поезд мчался по темному туннелю, станций на пути не попадалось… Петруха устал и присел на одну из скамей. Он уже отчаялся обнаружить первый вагон, и ему в голову закралась странная мысль, что его нет здесь вовсе, что вагоны сцеплены кольцом и что он уже десять, если не больше, раз пробежал по кругу… На глаза ему попалась надпись «Экстренная связь с машинистом», он задумчиво пожал плечами, не зная еще наверняка, что собирается сообщить, если таковой откликнется, и нажал на кнопку. Послышалось шуршание, треск, затем отчетливо громкое тиканье. Тщетно взывал опер, в ответ ему раздавались лишь размеренные звуки ударов… Он оставил бесполезное занятие и, отдохнув, бросился бежать вновь… Уже издали он заметил Марию Даниловну. Открыв очередную дверь, Алексеев влетел в вагон и подбежал к ней. Она, похоже, не видела его, стоя спиной и с усилием выламывая поручень. — Да что вы делаете? — ужаснулся Петруха, забыв даже поздороваться, пораженный упорством пожилой женщины. — А, Петечка… — улыбнулась, обернувшись, она. Лицо ее показалось Алексееву каким-то чужим. Черты, казалось, были те же, но какие-то неприятные, заостренные, холодные; улыбка — наигранной. — Вот и хорошо… — продолжала она, вцепившись в металлический стержень. — Поможете мне… — В чем? — плюхнулся на сиденье Алексеев, не собирающийся принимать участия в вандализме. — Помогите вот этот отломать… Один уже есть, теперь нужен второй… — спокойно объяснила пассажирка. — Один? Уже? Где? Да зачем вам? — Ну, как зачем? — Она, казалось, обиделась. — Скажете тоже! Я вот спицы посеяла, ищу-ищу, нигде нет… А вязать-то надо, согласитесь! Опер машинально кивнул, затем изумленно воскликнул: — Чушь! Ничего не понимаю! Ломать-то зачем? Вы в магазине не пробовали купить? — В магазине! — усмехнулась Мария Даниловна и закурила, давая отдых уставшим рукам. Где-то сверху запиликала пожарная сигнализация. Сухова, подскочив, ловко ударила по ней выломанной металлической палкой. Пиликанье прекратилось. — То-то! — подмигнула она растерявшемуся оперу. — «Не курить!» Может, еще и не дышать? Совсем с ума сошли! Я свои права хорошо знаю! — Нет, но зачем поезд крушить? — удивлялся Алексеев. — Надо было просто пойти купить… — «Пойти»! «Купить»! — казалось, развеселилась собеседница. — Номера-то все небось переписаны! — Она опять подмигнула и встала, снова применяя силу к поручню. — Что? О чем вы? — переспросил Алексеев, но тут же замер, обратив внимание на одну из рук Марии Даниловны. Вместо привычной кисти она умело действовала крюком, торчащим прямо из рукава и вполне заменяющим пальцы… — Что это? — расширив глаза, тихо спросил он. — Я никогда раньше не замечал… — Это? — не поняла вначале собеседница. — Ах это! — Она взмахнула сверкнувшим крюком. — Да пустяки, дело житейское! — Что вы такое говорите? Как же пустяки? — Да ну, бросьте вы! Мы же взрослые люди! — Да откуда? Когда? Как? — недоумевал опер. — Вот привязались! — кокетливо погрозив необычным завершением руки, женщина широко улыбнулась: — Эх… Придется вам все рассказать… — Да уж! — обрадовался Алексеев. — ' Слушаю вас! — Мне… руку… — понизив голос до свистящего шепота и беспрестанно оглядываясь, таинственно сообщила Мария Даниловна, — откусил… в неравной схватке… Чуть было сама не погибла… Да удалось отделаться… Швырнула в него… А он и проглотил… Кстати, — уже громко и весело добавила она, — вы не знаете, который сейчас час? — Не знаю, — пожал плечами Петруха, не много понявший в странном признании. — А напрасно! Может, вы на работу опаздываете? — она подняла одну бровь. «Вот чудеса! — изумился в глубине души Алексеев. — Уж что-что, а это-то — одна бровь! — у нее никогда не получалось! Всегда обе вверх ползли! Ну нет, что-то тут не то! Во что угодно поверю, но чтоб она так лихо одну бровь заламывала?! Нет! Это не она!» — А я бы, на вашем, конечно, месте, — продолжала ехидно говорить пенсионерка Сухова, — все же поинтересовалась! Как бы не опоздать! — А где же? — оглянулся Алексеев. — У меня часов нет, станций тоже, похоже на то, не предвидится… — А вы туда, туда загляните! — подсказала Мария Даниловна, кивая в сторону кабины машиниста. — Только — тсс! — Она прижала палец к губам, затем, отвернувшись, принялась за работу. «Хм… Странно…» — покачал головой Алексеев и неуверенно направился вперед. По мере приближения слышалось все более громкое тиканье. «Ага! — обрадовался он. — Не знаю, как насчет машиниста, а часы-то там точно есть!» Он распахнул на себя дверь… …Огромный крокодил, развернувшись, смотрел прямо ему в глаза и плакал. Петруха вздрогнул и попятился назад. Крокодил, промокнув слезы рукавом плаща, валяющегося возле кресла, зевнул, обнажив два ряда неопрятных, казалось прокуренных, желтых зубов… Тиканье стало еще более громким, совсем невыносимым… Ровные удары звучали как набат… Превозмогая отвращение, Алексеев привстал на цыпочки и заглянул в пасть, держась при этом все же на безопасном расстоянии. Застрявший в горле крокодила большой круглый будильник вдруг резко и громко зазвонил… Алексеев вздрогнул вновь — крокодил, захлопнув рот, уже встал и надвигался на опера, возвышаясь огромной махиной своего тела… Петруха хотел было бежать, осознав, что ничего иного ему и не остается, но с противоположной стороны к нему двигалась Сухова, угрожающе размахивая обеими выломанными металлическими палками… — Нужно всегда быть в хорошей форме! — качая головой, злобно усмехнулась Мария Даниловна. — Вот вы, Петечка, разве в хорошей форме? Алексеев задумался и в недоумении окинул себя взглядом. Обнаружил он удивительные вещи: мало того, что был он в штатском, это было бы еще полбеды, — одет он был отчего-то в короткий купальный халат и резиновые тапочки. Почувствовав себя более чем неуютно, он растерянно переступил голыми, несколько нестройными и чуть мохнатыми ногами, ощущая, что зверски замерзает… — Вот видите, молодой человек! — торжествующе продолжала добивать его пожилая женщина. — Ай-ай-ай! Фи! Какой дурной вкус! Вот, взгляните на меня — я всегда в хорошей форме, хотя даже не догадываюсь об этом! А не догадываться — это и есть лучшая форма!