— Ой, Петруша! Как хорошо, что вы здесь! — искренне обрадовалась она. — Мне так нужна ваша помощь… Вы знаете… Она продолжала что-то говорить, но Алексеев застыл в оцепенении. Мария Даниловна — реальная, в квартире на Большой Морской, — сама о том не догадываясь, дословно повторила фразу, произнесенную ею же, но во сне, который напрочь вылетел у Алексеева из головы с последними трелями будильника и который нахлынул теперь на него, обволакивая гнетущим ужасом. — Я что-то не то сказала? — осеклась вдруг пенсионерка Сухова. — Что у вас такой странный взгляд? — Ух… Нет, ничего… Задумался, — решил не вдаваться в подробности опер. — Простите, вы что-то говорили? — Да! Да проходите, я так рада! Вот тапочки… Как все-таки здорово — отдельная квартира! — щебетала пожилая женщина. — Можно тапочки прямо в коридоре хранить, не сопрет никто… Вы не могли бы где-нибудь похлопотать? Может, мне выделят квартирку? Мне ведь много не надо, лишь бы без соседей… Ну не крайние этажи, конечно. Слышали? Сейчас ветеранов в какие-то крутые дома селят, со всеми удобствами плюс буфет и видеотека там же… У нас вон на Гражданской улице один такой заселили уже… Я бы поехала… — Вы об этом хотели меня попросить? — удивился Алексеев, устроившись на кухне и радостно наблюдая хлопоты хозяйки у плиты, предвещающие скорое насыщение гостя. — Нет, что вы! Это так, к слову… Я думала, вы мне в другом поможете… Кажется, вы умеете выпускать дым колечками? Научите, а? А то до седых волос дожила, а такой ерунды все не могу проделать, — кокетливо повторила она свою просьбу, высказанную еще в коридоре. — Чего? — ошалел Петруха, не проникнувшись глобальностью проблемы. — Я? Дым колечками? Да кто вам сказал? — Что? Разве вы не умеете? — расстроилась Мария Даниловна. — Ну, значит, я все перепутала… Путать стала, знаете ли… А, точно, вы же бросили курить! — Бросил, — согласился Алексеев, закуривая. — Не поняла? — удивившись, посмотрела на него Сухова. — Ну, я твердо решил — завязываю с курением! Вот… А оно пока не может решить того же… В общем, оно со мной пока еще не завязало, но я не теряю надежды… Я ведь такой скучный тип, отвяжется, куда денется? Опять же святые отцы неоднократно указывали на пагубность сей душенеполезной привычки… — Логично, — согласилась Мария Даниловна. — Чем вас угостить? В наличии чаек, кофеек растворимый… А хотите — яишенку сварганю? — Хочу, — признался Алексеев. — Но завтра. То есть хочу-то сегодня, но съесть смогу только завтра… — А, постный день, — догадалась эрудированная Мария Даниловна. — Он самый. Так что кофе с булочкой подойдет. Пойду руки помою? — Петруха встал и направился в ванную. — Мыло, полотенце, все найдете! — уверила его хозяйка. — Легко! — Петруха включил свет. Вместо того чтобы зажглась лампа в ванной, неожиданно вся квартира погрузилась в темноту. — Ах, черт! Пробки вышибло! — догадался опер. — Где тут у него пробки? — Он побрел по коридору, освещая путь маленьким пламенем зажигалки. — Ага. Вот. Порядок. — Счетчик ровно загудел, и в квартире снова стало уютно. Алексеев снова подошел к ванной, надавил на выключатель… В помещении по-прежнему было темно. — Так и есть — лампочка перегорела! Знаете, где поискать запасные? — крикнул он снующей по кухне хозяйке. — Поищем! — уверила она его. — Секундочку, Петр Алексеевич, помогите мне, пожалуйста! Петруха подошел к ней: — С удовольствием! — Откройте, будьте так любезны, эту банку! Так туго закручена… — объясняла Мария Даниловна. — Можно, конечно, открывашкой подцепить, но тогда крышка повредится, в следующий раз не закатать будет… Герметизация нарушится… У меня артрит, не могу сильно руки поворачивать… то есть напрягать… А у вас если открутить не выйдет, можно в кипяток опустить, только я выйду, потому что страх как взрывов боюсь… Однажды у меня прямо в руках банка лопнула… Я так пугаюсь резких звуков… Даже когда воздушные шарики лопаются… Петруха морщился, но тактично не обрывал болтушку. Он без особых усилий вскрыл банку, поставил ее на стол и, облизнувшись, вновь направился в коридор. — Может, в кладовке есть лампочки? — вопросил он. — Вам не попадались? — Ох… — присоединилась к поискам пожилая женщина. — Где-то попадались, но где? — Она заглядывала в коробки, ящички и шкафы. — Может, вообще не здесь, а у меня, в Спасском… Что-то с памятью моей стало… — Все, что было не со мной, помню! — подсказал опер. — Да! Откуда вы знаете? — испугалась Мария Даниловна. — Вы знаете, у меня порой такие странные воспоминания, видения… — Очень интересно! Позже расскажете! — предложил опер, стоя на взгроможденных один на другой стульях, на цыпочках пытаясь дотянуться до самой верхней полки кладовки. — Что, простите, вы сказали? — крикнула Сухова, не расслышав фразу, глухо донесшуюся из недр встроенного шкафа. — Потом рас… Блин! — плюхнулся с высоты Петруха. Удар, вызванный падением, был смягчен большим мешком с чем-то мягким, расположенным в самом низу кладовки. — Ой! Вы сильно ушиблись? — участливо спросила хозяйка. — Да нет, пустяки, дело, как говорится, житейское, — обрадовал ее гость. — Хорошо, тюк этот валялся… — Будем еще искать? — напомнила она. — Может, попробовать в комнате? — Давайте, — согласился Алексеев. — Сколько вы тут еще собираетесь гостить? Неудобно ванну-то принимать в темноте… Они вошли в комнату, и Петруха изумленно уставился на покрытый стружкой пол. — Что это? Хм, я ведь, знаете, к вам вчера заходил, искал вас, так там тоже стружка… Выпиливаете что-то? — Да… Сама не знаю, что это на меня нашло! — искренне засмеялась Мария Даниловна. — Как жизнь скучна, когда боренья нет! — Да я открыл же вам банку вроде бы? — с недоумением спросил Алексеев. — Да не варенья, а боренья! Это фигурально! Закончились наши с вами розыски преступников, а я уже так привыкла время не без пользы проводить… А знаете, поделки, оказывается, так интересно! Хотите покажу, что получилось? Алексеев не успел ответить, нагло перебитый пронзительно засвистевшим чайником. И гость, и хозяйка дружно поспешили на кухню, не в силах более выносить отвратительный свист. — Ну ладно, — помотал головой Петруха. — Руки-то я так и не помыл! — Хотите, можно и кухне, раз в ванной темно, — предложила Мария Даниловна. — Только здесь мыла нет! Представляете, я даже все не могу привыкнуть: посуду они моют в машине, удобно — заливаешь раствор вот из этой баночки… А я так боюсь техники, тем более незнакомой… мою по старинке, сама, лью эту жидкость — и ничего, нормально… Хотите, вам на руки налью? — Не знаю… — как-то задумался опер. — Я вообще-то так перемазался в этой кладовке… — А можно иначе! — нашлась Мария Даниловна. — Вот свечка, сейчас… — выдвинула она ящик стола. — Пойдемте, я посвечу вам! Они последовали в ванную. Не обратив никакого внимания на плотно задернутую занавеску, Петруха при неярком свете огня спокойно умылся и даже почистил щеткой одежду. Насухо вытерев руки, он наконец уселся за стол и набросился на угощение. — А вот скажите, Мария Даниловна, — утолив первый голод, не спеша начал он. — Отчего это вы так резко сменили место жительства? Мы же вроде виделись на днях, вы не говорили, что собираетесь переезжать? — Не говорила, верно, — кивнула Сухова, поглощая который уже по счету бутерброд с вареньем. — Да как-то так уж получилось… Давно следовало бы… Петр Эрикович уж, поди, недели две у себя в деревне? Скоро, наверное, и вернется? Сразу надо было — уж так соседи осточертели, видеть их не могу… А тут — не успею от них отдохнуть, и снова к тем же постылым рожам возвращаться… — Да… Коммуналка — дело такое, — согласился Алексеев, не увидев ничего предосудительного в желании пожить в отдельной квартире хоть недолго. — Ну хорошо. А как ваши зубы? — гнул он свою линию. — Зубы? — удивилась Мария Даниловна. — Нормально. Ах зубы! Вы имеете в виду, точно! Я же жаловалась на них! Вот голова дырявая! Ничего, не беспокоят… — В поликлинику не обращались? — Нет, — удивленная настойчивостью собеседника, ответила Сухова. — Совсем-совсем? Ни в какую, ни в какую? — не верил опер. — Да что с вами? Совсем! Ни в какую! А что, много их, что ли? У нас на улице, по крайней мере, одна — районная. Ну да, признаюсь, зашла я туда как-то… летом еще, кажется… Номерки не давали, надо в начале смены подходить… Ну, прочитала я от нечего делать фамилии врачей… Вы только подумайте! Кто там работает! — Кто? — не понял Петруха. — Понятно, стоматологи! — «Стоматологи»! — возмущенно передразнила Мария Даниловна. — Такое ощущение, что их нарочно, по фамилиям, набирали! Я запомнила — вы только послушайте: доктор Померанцев… Помереть в кресле хотите — ну тогда и обращайтесь на здоровье… Алексеев засмеялся: — При чем здесь «помирать»? Фамилия «Померанцев» — от слова «померанец», что означает «апельсин», горький плод вообще… Старое название… Типично искусственное образование — в церковной среде пару веков назад будущим священникам нередко давали благозвучные, с их точки зрения, фамилии взамен старых, не приличествующих духовным лицам… Нехорошо, к примеру, будущим пастырям быть… ну не знаю… Скоблей какой-нибудь… или Култышкиным… — Ну, допустим, — нехотя согласилась собеседница. — А другие? Доктор Умрихин! Там же! — И, не давая Петрухе пуститься в этимологические дебри, уверенно продолжала: — Доктор Застенкер! А также доктор Лонгерман и доктор Некрутман! И в их же компании доктор Халявко! Хотите полечиться? Я — нет! Да, и еще доктор Малышко — целых два! — Ну, Малышки-то чем вам не угодили? — развеселился Алексеев. — Нежно и трогательно. Я их видел — две милые сестренки, обе где-то под метр восемьдесят… А Халявко вообще замечательный врач — я сам только у нее лечусь! — Еще кофе? — сердито перебила пристыженная хозяйка. — Да, пожалуй, — согласился опер, уже сытый, но не задавший еще всех вопросов. — Хорошо, закроем зубную тему… А вот ответьте, пожалуйста: что вы делали вчера в шестнадцать двадцать две? — Возможно… Ну, скорее всего, то же, что и в шестнадцать двадцать одну, — неуверенно произнесла Сухова. — А именно? — напрягся опер. — Думаю, что спала. Сморило как-то днем… Давление. Я такая чувствительная теперь стала… Магнитные бури за версту чую… — За какую еще версту? Спали, говорите? Чушь! Вас видели на Садовой! Напротив «Океана»! Ну так как, вспоминаете или помочь? — Напряжение тяжелого рабочего дня дало себя знать: несвойственное обычно достаточно деликатному Алексееву раздражение выплеснулось наружу. — А, возле «Океана»! — отчего-то просияла Мария Даниловна. — Ну, это-то я помню… На часы, правда, не смотрела… — А куда тогда вы смотрели?