Заливает он, конечно, складно… этот парень не перед чем не остановится ради достижения цели. А мне оно надо? С каждым днём, проведённым вместе, тяжелее будет моё положение, когда он свалит в закат. — Тогда картина меняется, — комментирует Воронов мою теорию, — но, вариант схватить и утащить, на мой вкус, всё-таки предпочтительнее. — А если она сама не поехала? — продолжаю упрямо накидывать версии, а он не менее настырно спорить: — Тому должны быть причины. — Не любила так же сильно, как он, — тут же начинаю перечислять. — Не любила вовсе. Не хотела такую жизнь, какую он ей предложил. Да что угодно… — Тогда это уже не романтика ни разу, — буркнул недовольно. — Ладно, это всё, конечно, чертовски занимательно, но пока лишь наши фантазии. Жрать ещё так хочется, думать невозможно. А ни в одно приличное заведение нас в таком виде не пустят. — В неприличное — пустят, — хмыкаю в ответ. — Бар? — тихо смеётся Воронов. — Бар, — пожимаю плечами и перестраиваюсь в левый ряд, прибавляя скорости: есть я захотела ещё вчера и с той поры ничего не изменилось. — Василич! — громко вещает Воронов от дверей, едва мы проходим. — Два фирменных и побольше фри! — А для дамы? — хмыкает бармен, продолжая методично протирать бокал. — Манюх, ты глянь, какой остряк! — слабо пихает меня в бок Воронов. — Как будто это не он недавно переехал в хату на одну спальню больше, чем было, и на пять автобусных остановок ближе к работе, не потеряв при этом ни гроша! — А его родная сестра не разменяла трёшку на окраине на однушку и двушку почти в самом центре, — покивала согласно. — Понял, за счёт заведения, — засмеялся Василич и отставил бокал, заторопившись на кухню давать ценные указания. Мы устроились за первым свободным столом у окна, я начала доставать бумаги из папки, которую прихватила с собой, а Воронов бахнул мобильный на стол, внимательно разглядывая моё лицо. — Дождись бургера, — говорю невзначай, не поднимая глаз от листов, — прекрати пожирать взглядом меня. — Это свидание, — заявляет неожиданно. Тут же поднимаю голову, округлив глаза. — С чего бы? — А чё нет? — хмыкает самодовольно. — Сидим вдвоём в питейном заведении, заказ ждём, беседы беседуем. Свидание, Манюх. — Свидание, мой дорогой, это когда ты пригласил, а я согласилась, — отвечаю наставительно. — А не когда мы заехали перекусить в единственное место, где можем шантажировать владельца. — Всё-таки выкупил? — искренне обрадовался за Петра Васильевича Воронов. — Не знал. — Два месяца назад, — улыбнулась в ответ, — я помогала с бумагами. — Ты выбрал её?! — возмутился притворно и громко, развернувшись к бармену. — Само собой! — фыркнул Василич и нахально ему отсалютовал. — Ну да, логично… — пробормотал Воронов, вновь разворачиваясь ко мне. — Я бы тоже выбрал тебя из всех. Постой, так я уже. Свидание, да? — Дом! — напомнила сурово. Взяла несколько бумажек и потрясла ими возле его носа. Воронов склонил голову вбок, хитро посматривая на меня и собираясь продолжить развивать тему, но на столе зазвонил его мобильный. Я украдкой посмотрела на экран и успела увидеть «мама», прежде чем он прислонил его к уху, ответив на вызов. — Привет. Всё в порядке? Я переложил выше. Да, там, в гостиной, в шкафу… ага. Скоро буду. Закрываю лицо бумагами, скрывая лучезарную улыбку и игриво поглядывая поверх них. — Мочи, — вздыхает Воронов, роняя голову к груди. — Ты живёшь с мамочкой? — уточняю, давясь смехом. — Мамочка живёт со мной, — кривляется в ответ. — Погоди-погоди, — продолжаю паясничать, откладывая бумажки и силясь не улыбаться. — Спрошу по-другому. Ты, успешный риелтор тридцати семи лет отроду, которому найти достойную квартиру в городе всё равно, что чихнуть, живёшь с мамой? — Я ж припомню тебе твой стёб, ты понимаешь? — спрашивает ненавязчиво. — Ага, — широко улыбаюсь в ответ. — Маменьке нажалуешься? — Завязывай… — говорит нараспев. — Только не плачь, ладно? Моё сердце не выдержит! — А ты, значит, крутая, да? Ну, скоро проверим… — Что ты задумал? — тут же перестаю смеяться, глядя на его самодовольную ухмылку. — Узнаешь, — кривляется ехидно. — Настало время раз и навсегда определить, у кого длиннее. — Мне это заранее не нравится, — говорю строго. — Первое свидание редко когда проходит удачно. И это ты запомнишь на всю жизнь, — подмигивает нахальным зелёным глазом и кивает на бумаги: — Погнали. Пробежимся по всем, пока заказ не принесли. — Жили-были два соседних участка, — начинаю вяло, продолжая думать лишь о том, какая пакостью у него на уме. — На одном, том, что принадлежал Губарёвой, наверняка стоял простенький деревенский дом, на втором — пустырь, на котором Майер построил свой. После смерти Майера участок вместе с домом перешли по завещанию во владения Губарёвой. — Обратила внимание, что разницы по забору не видно? То есть, его уже ставила Губарёва, на два участка. И снесла дом, в котором жила, ни кирпичика не осталось. — Это важно? — спрашиваю с сомнением. — Да чёрт знает. Наверное, нет. Просто любопытно. — Снести мог и внук её, до продажи. — Нафига напрягаться? Продал бы как есть, всё равно дом под ремонт был. — Снести могли и Васнецовы. — Сомневаюсь, я когда сделку оформлял, там трава по пояс была, не успело бы так зарасти. И мы к ним ещё придём. Загружу Степана, пусть найдёт старых владельцев соседских домов. Может, они и о Губарёвой чего помнят. Погнали дальше. — Гони, — фыркнула, скрестив руки под грудью. — Давай-давай, мой выход позже. — Ладно, — хмыкнула и продолжила: — Губарёва скончалась в преклонном возрасте, её внук вступил в права наследования по закону, но дожидаться трёх лет, когда и сам дом подорожает, и налог платить не нужно будет, не стал. — Вот и я о чём, — вставил свои пять копеек, — со сносом бы точно заморачиваться не стал, так что бабка избавилась от родового гнезда ещё до своей смерти. — Да, наверное. Может, ему просто нужны были деньги или он не хотел напрягаться. Частный дом — это всегда лишние затраты. Да и нужно ездить проверять, чтобы из заброшенного дома не устроили ночлежку или не облюбовали подростки, используя стены как холсты для выражения своего мироощущения. — Либо он просто терпеть не мог ни бабку, ни этот дом. — Я смотрю, ты прямо жаждешь продолжить, — кривлюсь язвительно. — Не-не, я слушаю. Очень интересно, продолжай, пожалуйста. — Пожалуйста, оставайтесь на линии, Ваш звонок очень важен для нас, — говорю сладким голоском, откровенно кривляясь. Воронов фыркает и косится на бар, подгоняя меня. — Губарёв продал дом чете Васнецовых, — продолжаю тут же, — и, знаешь, всё-таки странно, что на дом они потратили последние деньги. — Ну, на самом деле, то, что мужик вторую бригаду нанял из тех, кто подешевле, говорит лишь о том, что он скупердяй. Но можно навести справки, он мог купить дом только ради статуса, чтобы обзавестись нужными контактами на месте. Запишешь мне список дел? — Запишу, чего ж не записать… — пожимаю плечами, беру ручку, блокнот и вывожу аккуратным почерком, озвучивая: — Пункт один. Позвонить матушке и спросить, не закончился ли дома хлебушек и ириски. — Вот ты язвишь, а мысль толковая, — отвечает серьёзно и тут же берёт мобильный, вызывая родительницу и спрашивая с интересом, пока ждёт ответа: — Почему ириски? — Да просто, — отвечаю, слабо улыбаясь. — Люблю их. — Учту. Ма, нужно чего? — с минуту случает ответ, сводит глаза у переносицы и вздыхает: — Пришли список, а? — откладывает телефон и кивает на блокнот: — Вычёркивай. Любопытно, на самом деле. Взрослый мужик, живёт с матерью, но положения своего абсолютно не смущается. И вроде всё с ним в порядке, в том смысле, что он не вписывается в образ типичного маменькиного сынка, державшегося за юбку. В чём подвох?