— А мы уж тебя все похоронили. Ладно, хоть живой, Петька. Шведов вдруг побледнел, а потом как-то опасливо и с растяжкой спросил: — Петро, а ты это… ну… В общем, у родственников-то был? — В том-то и дело, Ваня, что не был. Не хочу их пугать, потому и завернул к тебе, чтобы ты мне помог их подготовить. Вон, даже и ты испугался. — Дак… ты что же… совсем ничего не знаешь? — чуть не прокричал Шведов, вытаращив глаза. — Говорю тебе, я только что с вокзала, — тоже волнуясь, проговорил Пётр, начиная, в свою очередь, беспокоиться. — А что, что-то случилось? Иван вновь тяжело застонал и, зайдя за кресло, покатил Петра к себе в дом, благо квартира была на первом этаже. Пётр все время молчал, предчувствуя беду, и терпеливо ждал, когда Иван усядется за стол. Бывший сослуживец достал из серванта бутылку водки, принёс с кухни два гранёных стакана и булку хлеба. После чего налил полные стаканы водки и впервые за всё время молчания произнёс: — Пей. — Я не буду пить, пока ты мне не скажешь, в чём дело и что стряслось в моё отсутствие, — с дрожью в голосе произнёс Пётр. — Ну, тогда я выпью, — и Иван с ходу опрокинул стакан водки себе в рот. Сморщившись и немного покряхтев, он вкратце рассказал Петру всё, что знал на данный момент о его несчастных родственниках. Как вкопанный, не шелохнувшись, сидел Пётр в своей коляске. А Иван, засоловев от большой дозы спиртного, начал живописать случившееся. — Знаешь, Петруха, вслед за твоей мамой сразу ушел и отец. После того как ты погиб, он не выдержал второго удара. Тем более, жить ему было негде, и он скитался по улицам, пока его не пристроили обратно в дом престарелых, где он и умер. Я их могилки обязательно тебе покажу. У Петра тряслась нижняя челюсть, а из глаз катились крупные слёзы. Он взял стакан водки и выпил. Иван тут же наполнил стаканы наполовину. — А знаешь, Петро, это она их бросила, стерва! — уже глядя сквозь друга, проговорил Иван заплетающимся языком. — Ну, ты понимаешь, о ком я говорю, — о твоей ненаглядной Виолетке. Она усвистела куда-то в Москву, прихватив Маринку. Иван выпил полстакана водки и, немного помолчав, чуть не плача продолжил: — А ты знаешь, Петруха, как умер твой батя? Его нашли у реки, где любила рыбачить твоя мама. Он сидел в её кресле, с её удочкой. — Замолчи, Швед! Слышишь? Замолчи! Пётр закрыл правой рукой лицо, а левой култышкой так ударил по столу, что бутылка и стаканы подпрыгнули на полметра. Иван насупился, ставя на место опрокинутые стаканы и бутылку. А затем, запинаясь, проговорил: — Ну, не хочешь — как хочешь, я тебя понимаю, Дарьян. После чего, скрестив руки, он долго сидел, глядя в одну точку. Пётр тоже неизвестно сколько сидел молча, а затем спросил: — Ваня, а куда она уехала? — Кто уехал? Куда уехал? — блуждающий взгляд Ивана остановился на Петре. — А, Виолетта. Да бог её знает. Здесь бегом рассчиталась и также бегом скрылась, не оставив никому адрес. Естественно, родителей с квартиры выгнали и устроили в дом престарелых. Впрочем, это я уже говорил, извини, Петруха. Да, чуть не забыл. Ведь её видели, точнее, видел один местный предп… предпр… предприниматель, по каким-то железкам, мать их. Так вот, он был в Москве, на ихней этой, как её… презер… презентации по этим железкам. Так вот, она там в шикарном платье звездила, а вокруг неё эти предпр… предприниматели, мать их, роем вились. — Конченый я человек, — тихо произнёс Пётр. Шведова окончательно развезло. Он встал и заплетающимся языком произнёс: — Это правда, Петруха, конченый я человек. В этом доме меня никто не понимает, особенно тёща. Скоро они приедут, и празднику конец. Петруха, отведи меня в туалет, а? Не дождавшись ответа, Иван, спотыкаясь и держась за стенку, стал перемещаться в сторону туалета. Не дойдя до оного, он грохнулся в проходе и тут же уснул. Выпив ещё полстакана водки, Пётр некоторое время сидел молча, опершись на руку и играя желваками. Затем вновь со всей силы хватил по столу левой культёй и, уронив голову на столешницу, простонал: — Сука! Какая же она сука. И всё-же я люблю эту тварь. Я разыщу её, обязательно разыщу. Просидев полночи за бутылкой, к утру Пётр заснул. К полудню пришёл в себя Иван. Хоть он и похмелился, всё равно чувствовал себя ужасно. Наспех приготовив яичницу, он сел за стол с Петром пообедать. Снова завязался разговор, но уже на другую тему. — Петро, тебе надо сегодня же ехать в военкомат и определяться по поводу жилья. Я думаю, они помогут пристроить тебя куда-нибудь. Вот. А ко мне сегодня из деревни приезжают супруга с тёщей. Так что, сам понимаешь, взбучки не избежать — не жизнь, а каторга. — Да, понимаю, ты только помоги мне на улицу выбраться. Глава 5 Поначалу Мариночке было очень трудно прижиться в семье бездетных Микки и Никки. Она часто плакала, вспоминая мать, так быстро и непонятно оставившую её. И если бы не Николай Петрович, то неизвестно, как отразилось такое состояние на психике девочки. Появление в доме ребёнка, пусть и не своего, окрылило Николая Петровича. Он был каждодневно весел, счастлив и богат на всевозможные радостные проделки, выплёскивая всю свою дотоле скрытую любовь и нежность. В Мариночке он вновь приобрёл некогда безвозвратно потерянную дочь. Приходя с работы, Николай Петрович «хватал» всех в охапку и тащил их то в парк, то на речку, то еще куда-нибудь, где душа могла развернуться во всю ширь и лететь, лететь, лететь. И Мариночка успокоилась, не то чтобы забыв маму, а как бы найдя ей временную замену. Николай Петрович души не чаял в новоиспечённой дочери, чего нельзя было сказать о Мишель, которая всякий раз опускала его с небес на грешную землю, напоминая о том, что недалёк тот час, когда за девочкой явится её блудная, взбалмошная мамаша. В таких случаях Николай Петрович одёргивал супругу, говоря ей, что нужно жить и радоваться каждому дню, а не ждать, что может случиться завтра. К тому же, даже если и объявится мать Мариночки, они всё равно будут дружить и встречаться. В свободное время Никки и Микки занимались всесторонним развитием ребёнка. На радость им, в Мариночке был обнаружен музыкальный слух и способность к пению. Все трое были на седьмом небе, без устали разучивая гаммы и музыкальную технику, постоянно надоедая соседям, которым они говорили, что у них гостит племянница дальней родственницы. Незаметно пролетел месяц. В один из таких счастливых дней Николай Петрович буквально ворвался в квартиру с криком: — Ура, товарищи музыканты, меня посылают в загранкомандировку, в Италию! Глубокой ночью, когда Мариночка уже спала, оба были в зале. Микки непрерывно курила, а Никки ходил по залу туда-сюда. — И долго ты ещё будешь так мотаться перед глазами, как г… в проруби, — не сдержавшись произнесла Микки. — Сядь наконец и послушай, что тебе скажет жена. Выбрось из головы эту дурь. Поверь, несмотря на все твои сногсшибательные связи, никто не позволит выпустить нас за границу с чужим ребёнком, к тому же без каких-либо документов на неё. Это во-первых. Во-вторых, кто дал нам право увозить из родной страны пусть маленького, но всё же человека? Ты подумал о последствиях? А вернётся мать, пусть какая-никакая, и не найдет своего ребёнка? Где мораль, где нравственность, Никки? — Чушь, — произнёс Николай Петрович, перестав ходить. — Теперь послушай, что скажет тебе муж. Во-первых, мы увозим девочку не навечно, и где-то, возможно, уже через пару месяцев возвратимся домой, в Москву. Во-вторых, в случае возвращения её матери мы оставим весточки, где мы находимся и когда вернёмся. И наконец, разве у тебя не дрогнет материнское сердце, если ребёнок-сирота останется выброшенным на улицу? — Какая улица, ты чего такое несёшь, Никки? — в свою очередь разозлилась Мишель, перебив мужа. — У меня на примете масса замечательных педагогических заведений, где девочка могла бы спокойно дожидаться, пока не закончится твоя творческая командировка. — Э-эх, это детдома ты называешь замечательными педагогическими заведениями? Окстись, милая! Ты забыла, откуда я родом?! Так я напомню. До пятнадцати лет я имел огромное счастье воспитываться и проживать в этом замечательном педагогическом заведении, где мать и отца каждую ночь тебе заменяет подушка, наполовину пропитанная горючими слезами. А радость и счастье в глазах появляются только тогда, когда в очередной день рождения ты взрослеешь и радуешься, что наконец-то скоро покинешь это замечательное заведение. В общем, знаешь, Микки, я скорее откажусь от этой чёртовой командировки, чем оставлю Мариночку неизвестно кому и неизвестно зачем. С каким чувством и совестью я буду распевать там свои партии, зная, что предал маленького человечка? Прости меня, Микки, но я не откажусь от Мариночки в угоду, пусть и долгожданной, но всё же сиюминутной выгоды. Всё, давай спать, ты знаешь меня — я непреклонен в своих решениях. И Микки ничего не оставалось делать, как вновь подчиниться своему несносному и строптивому мужу. Но Мишель не была бы женщиной, если бы, в очередной раз согласившись с мужем, не сделала так, как хотела и желала она. В то время, пока Николай Петрович с пеной у рта утрясал и улаживал дела, чтобы взять с собой в загранкомандировку Мариночку, растрачивая при этом немалые сбережения, его жена пошла другим путём, более дешёвым. Уже перед самым отъездом Мишель встретилась с сомнительной женщиной, некоей Зиной, служащей одного из детских домов. Мишель передала ей денежный задаток и попросила отвезти Мариночку в детдом после их отлёта, заверив при этом, что заведующая уже в курсе. При этом Мишель деликатно попросила Зину разыграть небольшой спектакль, чтобы не травмировать психику ребёнка при расставании. За день до отлёта в Италию Николай Петрович как вихрь влетел в квартиру, размахивая кипой всевозможных документов. — Всё, родные мои, всё! Наконец-то преодолён этот порочный круг, когда тебя водят за нос, не давая разрешения в силу определённых законов и ограничений и одновременно заискивающе смотря в глаза, вымогая взятку. Слава богу, денег хватило. Но главное — это всё же связи, без них никуда. В общем, всё! Будем собираться, вылет завтра вечером. Счастливый Никки расцеловал жену и стал крутить по комнате Мариночку, которая визжала от радости. Когда он опустил её на пол, она прижала его ладонь к своей щеке и впервые спонтанно произнесла: — Спасибо, папочка. Николай Петрович был приятно удивлен. — Ну, вот и хорошо, вот и славно, — растроганно произнёс он. — Дорогие мои, в Италии я покажу вам истинный мир искусства, живописи, музыки и всего того, что вы никогда в жизни не видели. А сейчас устроим небольшую пирушку в честь счастливого отъезда, а потом пойдём гулять в парк. Неожиданно Мариночка спросила его: — А когда мы вернёмся, моя мамочка будет нас здесь ждать? Это была небольшая ложка дёгтя, омрачившая радостный день, тем не менее никто не обиделся на ребёнка. — Непременно, дитя моё, — ласково произнесла Микки, многозначительно глянув на мужа. — Твоя мамочка всегда помнит о тебе и любит тебя, где бы ты ни была. И она тебя очень будет ждать по возвращении. Николай Петрович немного прокашлялся, глядя на жену, тем самым дав понять, что не стоит давить на чувства ребёнка. После праздничного обеда все дружно пошли гулять на своё любимое место, в ближайший парк, который очаровывал всех прохожих своим великолепием. Утром следующего дня Николай Петрович, занимаясь приятными хлопотами по предстоящему отъезду, куда-то ушёл, сказав Микки, что вернётся часа через три. И Мишель начала действовать. «Ну, в самом деле, это какой-то абсурд — тащить маленького ребёнка за тридевять земель. Никки совсем рехнулся на старости лет. Подумать только — запасть на ребёнка какой-то шлюшки, которая в скором времени заявится и будет качать права и шантажировать этого старого дурака, требуя свою дочку-уродину. Пройдёт немного времени, он одумается и успокоится», — так думала Мишель, набирая номер телефона Зины. — Здравствуй, Зинуля. Я жду тебя, дорогая. В общем, действуем как условились. Основную сумму получишь здесь. Да, и не забудь сделать макияж, точь-в-точь, как договаривались. Как всё закончится, отвезёшь девочку на такси в детский дом. Заведующей я все необходимые документы передала. Ну всё, милая, жду. Только поторопись, пожалуйста. Положив трубку телефона, Микки позвала к себе девочку. — Мариночка, девочка моя, сейчас к нам придёт тётя, которая проведёт с тобой небольшой урок пения, потому что в Италию просто так не пустят, если ты на границе не споёшь им песенку «Санта Лючия». Это обязательно. Поэтому, девочка моя, будь особенно внимательна и как следует запоминай всё, что тебе будет петь тётя. — А песенка длинная, тётя Мишель? — испугалась Мариночка. — Вдруг я не справлюсь? — Что ты, милая, нет. Всего один или два куплета. Я уверена, ты справишься, ты же умненькая у нас. Но только не перепутай слова песенки, иначе в Италию тебя не пустят. — А вы с папой знаете эту песенку? А то ведь и вас не пустят через границу, — наивно произнесла девочка. Слово «папа» покоробило Микки, но она ничем не выдала своё недовольство и раздражение, а, улыбаясь, произнесла: — Ну что ты, родная, конечно же мы знаем эту песенку. И Микки красивым грудным голосом спела один куплет из песни. Девочка была очарована прекрасной мелодией и радостно захлопала в ладошки. Затем, поцеловав Микки, восторженно произнесла: