Благо на той чужой земле приходилось кому-то работать, а робототехника пока не была столь универсальна, чтобы без помощи человека определять зрелость фруктов, выхаживать заболевших поросят и при этом еще и не ломаться каждый раз, когда ее накроет непогодой. А со временем, когда — то, что было выращено в натуральной среде, стало приносить немалый доход, обогащая собственников земель, то, соответственно, и конфликт между ними и людьми, продолжающими жить вне куполов, сошел на нет. Люди стали более безбоязненно селиться вблизи особняков и наниматься для работы в садах, полях и фермах. Но вот их правовой статус оставался таким же, каким и был — БОМЖ. Так, как во все времена и называли людей, не имеющих своего жилья, закрепленного за ними правом собственности или хотя бы правом на проживание. Вот именно создавшееся положение дел и пытался изменить Алексей Разумовский с соратниками, разрабатывая закон «О легализации населения, проживающего на частных территориях». Кэтрин вспомнилось, как Альберта горько усмехнулась в этом месте своего рассказа, видя ее недоуменное лицо. А что Кэти? Она действительно не совсем поняла, что такого ужасного было в создавшейся ситуации, если не далее, как пару минут назад, женщина сама сказала, что без людей, живущих на земле, не смогли бы нормально функционировать ни фермы, ни растениеводческие хозяйства, ни какие-то другие предприятия на диких территориях. — Эх, девочка, — покачала тогда головой собеседница, — что я хочу от тебя, когда ты об этой проблеме и не слышала, и с рождения имеешь гражданство Союза Городов? Если сама, до встречи с Алексом прожившая вне куполов двадцать семь лет, об этом даже не задумывалась! А все было действительно плохо, а где-то даже страшно! Если на благодатных землях людей, умеющих жить и работать на земле, действительно ценили, и отношения между простыми поселенцами и собственниками складывались вполне неплохо, то вот там, где климат был не так мягок, или границы территорий граничили с теми, что пострадали от катаклизмов, ситуация была совсем другой. И там, где людей просто сгоняли с обжитых мест за ненадобностью, то это могло считаться еще и не худшим вариантом. А вот там, где и климатические условия были отвратные, и разработка земель под сельское хозяйство не пригодна, а основная ценность территорий была в имеющихся на их просторах каких-то ценных ископаемых, что требовало огромных вложений для получения дохода, то вот там народу приходилось туго. Бесправные, не имеющие ни жилья, ни возможности заработать как-то легально — фактически, люди там оказывались на положении рабов. А значит бунты, убийства собственников, последующие наказания и казни уже бунтующих. Жестко. Кэтрин примо скрутило, когда она попыталась подпустить к себе эмоции переживаемые Альбертой во время этого рассказа. Собственно, та знала, о чем говорила. Поскольку после того, как дети вышли из младенческого возраста и перестали нуждаться в ее ежеминутном внимании, она тоже постепенно погрузилась в это дело, став ассистентом мужа. А иначе — никак. Ему требовался человек рядом, которому бы он безоговорочно доверял. Ну, а дети? Дети росли. В положенный срок пошли учиться. Старались, добиваясь столь незаурядных результатов, что заставляли родителей не только радоваться их успехам, но и гордиться ими. В положенный срок, сначала Ник, а потом и Дели, закончив школу, поступили и высшие учебные заведения. И если сын пошел по стопам отца, то есть предпочел юридическое образование, а чуть позже присоединил к нему и экономическое, то дочь оказалась человеком творческим, и поступила в единственную во всем современном мире Академию Искусств. — Вот в те года и случилось мое знакомство с твоей бабушкой, — подвела тогда черту этой части своего повествования Альберта таким голосом, что Кэтрин сразу стало ясно, что все хорошее, что могла она поведать, теперь точно подошло к концу. Да, именно с этого момента все в жизни женщины пошло под откос. А началом конца послужило в общем-то вполне неплохое событие — Алексей лег в клинику для проведения полного комплекса процедур по регенеративному омоложению. Ведь на момент знакомства Альберты с мужем тому уже исполнилось восемьдесят два, и как бы ни хороши были методы поддержания здоровья до изобретения данной методики, но такого эффекта они все-таки не давали. На сегодняшний день эти медицинские манипуляции, как знала Кэтрин, вполне доступны по стоимости даже людям со средних уровней мегаполисов. Но вот тогда, почти сто лет назад, это было невероятным новшеством — прорывом в медицине, позволившим увеличить срок полноценной жизни почти вдвое. И, естественно, как все и всегда на начальном этапе, стоило невероятных денег. Впрочем, Разумовские могли это себе позволить. А сами процедуры и период реабилитации прошли для них в радостном предвкушении долгой совместной жизни и в построении долгосрочных планов. Но… что-то пошло не так. Сначала думалось, что это временно, все ж методика процедуры являлась новой, и больших наработок по ней пока не имелось. Думалось, что все наладится и организм перестроится со временем. Потом, когда прошло несколько месяцев, а Алексею становилось только хуже и уже сами врачи начали сомневаться в благополучном исходе, была якобы выявлена ошибка при проведении процедуры. Проводились консилиумы, принимались срочные решения, совершались беспрецедентные действия. И все же… муж уходил. Тихо, постепенно, но неотвратимо. Как будто те десятилетия, вырванные у природы современной медициной, все же взяли свое и наверстали отобранное, превратив цветущего сильного мужчину в древнего старца за короткий срок. Да, было проведено расследование, выявлены ошибки, а методика отправлена на доработку. И даже вроде кто-то понес наказание за это. А как иначе? Погиб один из виднейших политических деятелей того времени. Впрочем, как и тогда, так и сейчас, для Альберты это было не важно — так, констатация фактов. Ей на тот момент не было и пятидесяти. Для нее жизнь на несколько лет превратилась в один затяжной сон с непрекращающимися кошмарами. Слишком дорого женщине обошлись те несколько месяцев, что далинадежду на долгое светлое будущие и такое неожиданное крушение всего, считай, в один миг. Как постепенно и порой несуразно уходили из жизни соратники мужа по фракции, как оставшиеся из них вдруг неожиданно принимали решение завершить политическую карьеру, а друзья, в общем-то, достойные и серьезные люди, отдалились от нее под разными предлогами, она и не заметила. Аля «заперлась» в Пшехе, сама не желая никого видеть. Только-то и отрады, что дети, приезжающие на каникулы. А вместе с дочерь в поместье стала приезжать и Амалия… еще не Блайк, а Моретти — сокурсница Дели. 5 (4) — Девочкой она была удивительно милой и непосредственной, — вспоминала Альберта, рассказывая Кэти о ее бабушке. И даже немного расслабляясь от воспоминаний, которые были ей приятны. — Я тогда еще поражалась, как этот ребенок умудрился сохранять такую жизнерадостность в той странной семье, в которой рос. Да, слышала Кэтрин о том семействе. Хоть и маленькая тогда была, но то, что рассказывал отец о семье своей матери, ее настолько впечатлило, что запало в память, отложилось на будущее, а осмыслилось уже потом взрослым восприятием. Прадеда называли медиамагнатом и внимание к фамилии Маретти, как к любой не просто богатой, но и знаменитой семье, было постоянным и пристальным. Но на виду всегда оказывался приятный и достойный пожилой господин, любимец не только подконтрольных, но и сторонних СМИ. А вот в семье это был тиран — жесткий, требовательный отец для своих детей. Как уж себя чувствовали его сыновья при таком воспитании, в семье Кэтрин этого не знали, но вот единственной девочке, воспитанной без материнской заботы и таким жестким отцом, там было плохо — это было известно точно. А потому ничего удивительного в том, что очень юная девочка принимала приглашения подруги погостить у нее, а домой не стремилась, Кэти не видела. — Твоя бабушка была удивительно талантлива, — говорила про нее Альберта, с удовольствием отвлекаясь от прямого рассказа, в котором все горести, похоже, смертью мужа не заканчивались. — Если моя Дели рисовала хорошо, то вот Ами уже тогда не только художничала, но и писала стихи, пробовала себя в музыке и, вообще, интересовалась любым делом, которое требовало, хоть небольшого творческого подхода. Девчонки жили у меня здесь по два, а то по три месяца, даря и мне своим присутствием радость и успокоение. А вот Николай приезжал редко, стараясь все свое время отдавать учебе. Каникулы у него были заняты практикой и дополнительными занятиями. Так что было совершенно естественно, что со временем сын отдалился от матери и их общение сошло почти на нет, обозначаясь лишь редкими разговорами по головизору, и то, в основном по случаю праздников. Время шло, но для Альберты почти ничего не менялось. На получение диплома Ника она в Гренланд не полетела. Нет, не потому что не захотела, а по той причине, что сын особо и не звал. А несколько последних лет, проведенных в деревне, и замкнутая жизнь почти без общения, тоже сделали свое дело, добавив в характер некогда энергичной женщины несвойственных ей качеств — неуверенности в себе, боязнь встречи с незнакомыми людьми, да и, что уж греха таить, обидчивости. Впрочем, через несколько лет к дочери и ее подруге на выпуск она ездила. Хотя эти самые, вновь приобретенные качества, большого удовольствия от поездки ей получить не дали. Так что, проведя в городе дня три, Альберта вернулась тогда в Пшеху. А не прошло и месяца, как туда прилетела Дели и привезла с собой Амелию. Вернее, это Ами устремилась в места, где свободно и хорошо себя чувствовала, а дорогая подруга только согласилась ее сопровождать. Оказывается, девочку выдавали замуж. При этом выдавали за мужчину намного старше ее, совершенно незнакомого, ну и, конечно, согласием невесты тоже никто не озаботился. Кэтрин, как прадеда, так и деда, никогда не знала, но вот наслышана была об обоих. Эти мужчины друг друга стоили. Потом, значительно позже, когда младший сын, впоследствии отец Кэти, пойдет против воли своего отца, стремясь учиться тому, к чему лежала его душа, был отринут им и просто забыт. А потому свою бабушку, попытавшуюся сбежать от такого брака, она, в общем-то, понимала. А тогда юная Амалия несколько дней рыдала на руках Альберты, жалея себя, ругая судьбу и отца, и страшась будущего. Но, наревевшись и нажаловавшись вволю, она все-таки вернулась в столицу и, соответственно, пошла под венец — перечить воле отца тогда, в юности, она не смогла. Впрочем, как было известно, спустя двадцать с небольшим лет и став уверенной в себе, сильной и независимой женщиной, она это все-таки сделала. Хотя и тогда это ей далось не без труда. Нет, господин Блайк жену в ее стремлениях останавливать не стал — у него, видишь ли, на женские капризы времени не было, а именно так он отнесся к желанию Амелии получить развод. Но вот к детям он ее больше не подпустил. И если старшему Томасу на тот момент было уже двадцать лет, и он во много мог и сам решать, как ему вести себя с матерью, то вот младшему Джерому, впоследствии ставшим отцом Кэти, было всего пять. И у него, понятно, свободы выбора не было. И у самой Ами той свободы выбора тоже не было. А потому, попытавшись сразиться с ненавистным мужем, как и положено — в суде, и поняв, что в любом случае проиграет, поскольку на стороне зятя решил выступить и такой же ненавистный папочка, она в расстройстве сбежала из столицы. Куда? Понятно — в Пшеху. Где и прожила пару лет, пока не смогла смириться со сложившимся положением дел, а ее неугомонная натура не потянула из глуши. — Вот тогда наши отношения с Амелией и переросли те, что были хоть и доверительными, но все же больше отвечающими понятию «дочки-матери», и стали равноценными — дружескими, — пояснила Альберта этот момент в своем рассказе. А потому, вскоре после того, как Ами утвердилась в высшем обществе, как поэтесса, законодательница мод и светская львица, то есть заставила себя уважать, как самостоятельную личность, а не дочь медиамагната или жену промышленника, она потянула в Гренланд и Алю. Надо сказать, что исполнение этой задумки далось Амелии нелегко. Привыкшая к тишине деревенской жизни подруга долго отказывалась настолько кардинально что-то менять в своей жизни. Но, все же, поругавшись несколько раз, и столько же раз помирившись, старшая женщина здалась на уговоры приятельницы и перебралась в столицу. А все оказалось не таким страшным, как казалось издалека. Уверенная в себе, и не допускающая ни малейшего осуждения или даже косого взгляда в сторону подруги, Амелия бойко втянула Альберту в круговерть светской жизни столицы. И не прошло и месяца, как Аля оказалась в Гренланде, а ее жизнь переполнилась событиями, встречами и завязывающимися отношениями. Впрочем, отношения не только завязывались, но и возрождались прежние. Те, кто когда-то малодушно предпочли не замечать, что молодая вдова Разумовская вдруг пропала из столицы, теперь, видя ее постоянно с такой яркой звездой, как Амелия Блайк, захотели возобновить общение. Хотя, нужно отдать должное некоторым из этих новых-старых знакомых, кое-кто из них вынуждены были отстраниться от Альберты не из-за того, что влиятельная жена политика в миг утеряла это самое влияние по смерти мужа. Вот тогда Аля и узнала, что возможно… да-да, только возможно, что Алексей умер не из-за ошибки в методики по регенеративному омоложению. Вернее, ошибка возможно… опять-таки — возможно, и была допущена, но была она преднамеренной. Тогда же женщина узнала и о других, казалось бы невозможных сбоях в технике, несчастных случаях и невероятных проблем со здоровьем, унесших жизни еще восьми соратников Алексея по его работе над законом «О легализации населения, проживающего на частных территориях». А те, что не попали под эти «случайности» вынуждены были сами отойти от дел. А закон? Закон был все же принят силами тех, кто все-таки не отступил от задуманного, но успел понять, что происходит что-то неладное и обезопасить себя. Или все же это оказалось ценой за то, чтобы эти люди не противодействовали тому, что впоследствии с ним стало. То есть, закон приняли, но «навесили» на него столько уточнений и дополнений, что он утерял почти половину своей значимости. К тому же, что называется, в широкие массы он не вышел. И в итоге — закон как бы существовал, но основное население, жившее в городах, о нем ничего не знало. А значит все, что касалось диких земель и людей, населяющих их, так и осталось для большинства тайной за семью печатями. А вот это Кэтрин знала, как никто другой. Сразу вспомнились ее мытарства по сбору информации о территориях за куполами, и тех крохах, что она умудрилась найти. Действительно, народ в мегаполисах ничего не знал об этом… да, собственно, и знать не хотел. Да и Альберту тогда эта информации просто «убила»! Дело жизни ее Алексея, да и ее самой, считай, кануло в небытие. Единственная польза от него оказалась в том, что теперь те, кто жил на земле, имели хоть какое-то подобие реальных, а не липовых документов. По каким, кстати, в свое время Аля и поступала в университет. Немного сгладило «убойный» эффект этой информации потепление отношений с сыном. Он, оказывается, был в курсе такого сложившегося положения дел, да и то, что отец… хм, возможно ушел из жизни раньше времени не просто из-за врачебной ошибки, тоже догадывался, но оставить учебу и, как мать, удалиться в отдаленное поместье, чтоб «не мозолить глаза» тем людям, которые в угоду своей цели и творили все это, Николай не захотел. А то, что мать будет настаивать на этом, он предполагал. Да, Альберта тогда была вынуждена согласиться с сыном. Она, хоть и не знала об этих обстоятельствах, сложившихся уже после ее отъезда из столицы, поскольку ни с кем, ни видится, ни просто общаться, тогда не хотела, но вот если б Ник озвучил их, то его бы она услышала. И действительно постаралась бы запретить ему находиться в том осином гнезде, каким стал, оказывается, в то время для их семьи Гренланд. Но теперь, спустя пару десятилетий, здесь, в столице, уже многое изменилось. Включая и нынешнюю власть — из тех делегатов, кто во времена Алексея Разумовского входил в Совет Городов, остались единицы. Да и те теперь были заняты совсем другими делами, а проблема с законом «О легализации населения, проживающего на частных территориях», перетряхнувшая в свое время состав Совета, давно канула в лету. Так что, даже те, кто там до сих пор заседал, и возможно когда-то участвовал в том конфликте, теперь пусть лицемерно и наигранно, но вполне открыто приветствовал возвращение Альберты в столицу. А времени действительно прошло много с тех пор. Это поняла и сама Аля, когда вдруг, неожиданно и как-то легко… увлеклась мужчиной. Нет, с первой минуты того знакомства разумом она понимала, что скорее всего этот мужчина не испытывает к ней, женщине более, чем вдвое старше него, тех горячих чувств, которые демонстрирует. Но вот взбудораженные гормоны цветущего, по всем показанием еще молодого организма, и вдруг проснувшаяся женственность, с ее желанием нравиться, ей выбора не оставили. Роман случился бурный и яркий, а закончился неожиданно… случившейся беременностью. Что и привело Альберту в чувства. Пометавшись пару ночей, поистерив немного на плече подруги, она приняла решение… ребенка все-таки оставить. Хотя новоявленного папашу, вдруг рьяно изъявившего желание не просто жениться, но и принять на себя управление всем немалым имуществом вдовы известного человека, пришлось отправить в отставку. И опять Пшеха. Размеренная жизнь, долгие прогулки по берегу моря и четко выверенный диетологом рацион. Как ни странно, но Ник с Дели известие о беременности матери от какого-то альфонса, вскружившего ей голову, восприняли неплохо. Можно даже сказать, что и желать лучшего было нельзя — приезжали, смеялись над сложившейся ситуацией, но неприятия ею не высказывали. А скорее даже одобряли, что мать вышла из «коматозного» состояния последних десятилетий. Да, лихо получилось, но сам этот факт их радовал. А потом и Джемма появилась на свет, привнеся в жизнь Альберты новые хлопоты и заботы, и окончательно излечив от многолетней хандры. А что еще нужно матери, когда ее дети здоровы и успешны? Да, ничего! Хотя… может быть еще и личного счастья им очень хотелось. Но, ни Николай, ни Аделина к семейной жизни не стремились. Первый усиленно строил карьеру, прорываясь в Совет Городов, как когда-то и его отец. А вторая, будучи личностью творческой и увлекающейся, и достигнув определенной известности, как один из самых молодых и талантливых пейзажистов, постоянно была в поездках, как по всей Земле, так и по ближнему космосу, в поисках яркой и необычной натуры. Так что, какие уж тут семьи… дети… А вот Джемма, на радость матери, пошла другим путем. И, не успев закончить университет, на последнем курсе выскочила замуж. А едва успев получить диплом, объявила, что в положении. После этих слов Кэти напряглась, поскольку, несмотря на то, что рассказ шел о вполне… нет, о по-настоящему счастливых событиях в жизни Альберты, голос и эмоции собеседницы, пропитывались постепенно той горечью, что и была полна душа женщины. Стало понятно, что грядет нечто ужасное. Да, ужасное свершилось. И тем страшнее было понимание, что, все то счастье, которым жила Аля последние годы, вдруг в одночасье полетело куда-то в тартарары. Но, по порядку. Как было уже сказано, лет пятнадцать жизнь баловала Алю постоянными радостными событиями и насыщала ими ее жизнь в полной мере. А после рождения внука ее и подавно закружило — то торжественный банкет в столице по случаю вступления Ника в должность главы одной фракции Совета, то вернисаж картин Аделины, проходящий в одной из престижнейших галерей столицы, то годовщина свадьбы Джеммы и Рональда. А то и подготовка особняка в Пшехи к приезду всего большого семейства на ее собственный юбилей. Но, в одночасье все закончилось. Сначала как-то незаметно за общением с другими родственниками опять отдалился от семьи Николай. Потом вдруг случился вызов в столичный суд по делу о разделе имущества между самой Альбертой и детьми, которое было инициировано по заявлению того же Ника. И нет бы, женщине задуматься уже тогда, что здесь что-то нечисто, что на сына это не похоже, а раздел, предложенный его адвокатом, какой-то странный. Но о плохом как-то не думалось. Тем более что Николай, хоть и не захотел встретиться с матерью лично, отговорившись занятостью, по галовизору все же ответил, что собственность и деньги любят порядок, а потому следует все оформить законным путем. А она-то действительно, так и не нашла времени заняться этим вопросом после смерти мужа. Так что все выглядело естественно, и на первый взгляд придраться было не к чему. Но вот результат этого раздела поразил Альберту. Мало того, что Джемма оставалась совсем ни с чем, и хотя Альберта такого не ожидала, но хотя бы могла понять, но вот сама она, почему-то, вдруг оказывалась всего лишь собственницей Пшехи. А вот к остальным активам, после подписания документов, доверенность на которое она дала Нику, она теперь никакого отношения не имела. Но, не успела она толком осмыслить такой странный итог судебного разбирательства, и тем более, что-то предпринять, как… пришло известие о пропаже группы художников, в которой была и Дели. Да, дочь много ездила, и не всегда те места, где она оказывалась, были так уж безопасны. Но никогда члены той арт-студии, куда входила дочь, не выезжали на пленэр без должной подготовки и отряда охраны. А потом были месяцы ожидания, и изматывающих переживаний. Несколько раз организовывались спасательные миссии, в прессе и по головизору то и дело велись репортажи из тех мест, где пропала группа. Но в кадр постоянно попадали такие страшные картины, то истекающего лавой вулкана на горизонте, то засыпанных пеплом равнин, так что еще до официального объявления о гибели, народное мнение похоронило и самих художников, и людей сопровождавших их. Сердце матери было разбито. А потому, известие о том, что та часть наследства, что принадлежала дочери, теперь якобы по ее, еще прижизненному заявлению, отошла брату, Альбертой было воспринято не сразу. И донесла это до нее Амелия. Она приехала почти сразу, и впасть в очередную апатичную тоскливость, грозящуюся затянуться на годы, подруге не дала. Она разговаривала с ней, доказывала, требовала критически посмотреть на ситуацию. Да, все это, может, было и не ко времени, и, может быть, раздражало, а вернее, даже бесило, но дело свое сделало. Аля разозлилась и решила лететь к сыну. Нужно было поговорить. А что ей оставалось? Возникшее сейчас недопонимание могло привести и к «потере» сына. Благо, Ник в тот момент находился совсем недалеко — в поместье Хотенцай, что было немногим южнее Пшехи. Но… — А вы что хотели, матушка? — спросил ее человек с внешностью сына, с чужой интонации в родном голосе и несвойственным Нику жестким взглядом. — Джемму вы родили неизвестно от кого, и к фамилии Разумовских она никакого отношения не имеет. А вы сами когда-то пришли к отцу с чем? Да, для семьи потомственных аристократов ваш по-деревенски здоровый организм чего-то и стоил — дети вам удались на славу. Но, согласитесь, этого мало, чтоб теперь претендовать на что-то большое, чем хорошее жилье. К тому же, имеющееся при нем хозяйство вполне обеспечит вам безбедную старость. Так что, я думаю — все честно! Вот что это было?! Обескураженная, и как бы не сказать обалдевшая от такого приема, Альберта только и сумела ответить в тон — жестко и коротко: — Вот и отлично, Николай. Тогда и ты к Пшехе больше не имеешь никакого отношения — его я оставлю Джемме. А вот уже в аэромобе на нее накатило — слезы до икоты и паника в мыслях. А самым обидным и… да, непонятным, было это «вы» в обращении и какое-то чужое, инородно звучащие слово «матушка». Ее Ник так мать никогда не называл… Но до Пшехи она в тот день так и не добралась. Хоть и лету тут было не более пятнадцати минут, но когда в окнах показались знакомые клетки садов, как Рон — пилот, что-то прокричал, машину тряхнуло, после чего та на мгновение зависла без какого-либо движения, а за окном все заволокло дымом. И только, когда аэромоб, как снаряд понесся по пологой траектории вниз, и встречным напором воздуха клубы стало относить назад, Альберта поняла, что они падают.