Я тихонько покивал. — Да, собираться надо. Пришёл вот дела завершить незавершённые. Про себя подивился. Как-то пан Тадеуш всё подмечает и всё узнаёт. Всё-таки, как видится, кое-что он ведал в этой жизни. — Какие же у тебя дела здесь остались? — спросил старик. — Да, хотел узнать, остался ли ещё кто-то с тяжёлыми ранениями. Я ведь лечить могу. Вот и думал, надо ли кого-то на ноги поставить. Пан Тадеуш призадумался. — Да, пожалуй, что нет таких, — ответил он. — У кого серьёзные ранения были, те уже умерли. А что до остальных, так всё до свадьбы заживёт. Тебе бы, пан Александр, портки сменить. А то в путь дорогу пускаться с подранными штанами — это не дело, — произнёс он, оглядев меня с ног до головы. А я едва не рассмеялся. Вот точно ведун! Только хочу какую-то тему завести, а он уже и сам о ней говорит. Тем временем пан продолжил: — Я тут в ризнице штаны пана ксёндза видел. Ксёндз у нас был человеком здоровым, в теле, так что тебе его штаны будут великоваты. Но я думаю, это меньшее из того, что тебя беспокоит. Так что пойдём со мной, посмотрим. Думаю, подойдут тебе. Мы вошли в костёл и последовали в сторону ризницы. Там и правда отыскалась кое-какая одежда — штаны да чистая рубаха. — Вот и обновки тебе, — хмыкнул он. — Хотя бы не пустой в дорогу пустишься, какое-то добро на память от нас останется. Давай-давай, — поторопил он, — не теряй времени, переодевайся. Я тоже долго мяться не стал. Рубаху надел под продырявленную куртку. Всяко лучше, чем без неё. А штаны, которые и впрямь оказались очень уж мне велики, надел прямо поверх своих старых драных штанов. Так теплее будет. А вот сапоги у меня, похоже, неубиваемые, будто заговорённые. И падение самолёта выдержали и целых два боя. Хоть бы что им, как новенькие. Только почистить и блестеть будут, как в первый день. Вот вернусь и обязательно передам сапожнику монаршую благодарность. — Скажи мне, пан Тадеуш, — переодеваясь, спросил я, — староста ваш перед тем, как остаться в деревне, прикрывать наш отход, назначил меня старшим. Понимаю, что хранить вашу деревню очень важно. Но ты пойми, что у меня имеется более важное дело, которое я оставить ну никак не могу. Да и, кроме всего прочего, какой из меня сельский староста? Я в сельском хозяйстве ничего не понимаю. Вот воевать я умею. Но, как я думаю и надеюсь, воевать вам больше не придётся. Я посмотрел на ваших мужчин и думаю, что лучше, чем тебя, кандидатуры не отыщется, пан Тадеуш. Ты здесь и всех знаешь, и опыта тебе не занимать. О людях печёшься, да и ведаешь всякое. Так что считай, что я тебе свою должность передал. Пан Тадеуш молча покивал. — Скажи, надо объявить всем, чтобы не было у вас лишних споров? — Нет, Александр, мы сами справимся. Ты иди. У нас всё в порядке будет. Мы, в принципе, уже всё порешали. Вон, маленьких детей у нас соседи обещали забрать. Кого-то даже уже забрали. Старухи и немощные старики тоже пока по соседним сёлам будут жить. В остальном справимся. Быт быстро наладим и лучше прежнего заживём. Так уже было, на моей памяти, и не раз. Он попытался сделать голос бодрым, но меня он обмануть не смог. Я спросил: — Ну, значит, теперь ты главный, пан староста Тадеуш, — произнёс я. Пан Тадеуш хитро улыбнулся, посмотрел на меня. — Нет, — качнул он головой. — За старшего, пан Александр, ты и останешься, раз пан Станислав тебя назначил. А я пока просто за тебя поработаю. А ты дай мне слово, что когда-нибудь сюда вернёшься. Я нахмурился. Всё-таки вряд ли я мог дать такое обещание. — А ты не отнекивайся. Вот подожди. Война закончится, немцы отсюда уйдут. Вернёшься вот, посмотришь, как мы деревню отстроили, глядишь, ещё передумаешь. Мне нечего было сказать, поэтому лишь промолчал. — Ну, в любом случае, на всё ваша царская воля, ваше величество, — вдруг посмотрел он мне прямо в глаза. Я слегка опешил, но опровергать его или подтверждать слова старого ведуна не стал. Как уж он догадался, я не знаю. Хотя, если всё припомнить, то, наверное, как-то можно логически сопоставить факты. Где-то на грани сознания мелькнула предательская мысль: «А не донесёт ли старик обо мне кому-нибудь?». Всё-таки сейчас это будто мне на пользу не пойдёт. Но тут же отбросил эти мысли. Доносить-то ему некому. У них вокруг одни враги. Разве что соседи помогают. А соседям нету дела, кто я там, император или простой солдат. Незачем ему мне вредить. К тому же, если он догадался, то догадался давно. И если раньше не рассказал, то сейчас и подавно не станет. Я просто молча приобнял старика, а затем ответил: — Обещать не буду, но постараюсь навестить вас. Похлопав его по спине, я развернулся и направился к выходу. Ещё раз встал на пороге, оглядел местность и окрестности. Хотелось, чтобы эта картина поглубже отпечаталась в моей памяти. Услышал шаги за спиной. Затем рядом со мной на пороге встала Ася. Она постояла рядом молча, ничего не говоря, затем спросила: — Всё-таки уходишь, пан Олесь? Я лишь усмехнулся. Может, конечно, она и подслушала, только вот я её не видел нигде. Похоже, что они здесь все экстрасенсы в этой деревеньке. — Ухожу, — подтвердил я. — Как догадалась? — всё-таки решил поинтересоваться я. — Так вон одежда на тебе новая. И вид такой, будто ты со всеми нашими и с этой местностью проститься решил. Она вдруг повернулась ко мне и уткнулась лбом в плечо. — Жаль, Олесь, что ты со мной не остался тогда, — вдруг произнесла она. Мне захотелось закатить глаза. Ох уж эти женщины… Тем временем она продолжила: — Может быть, у меня от тебя бы сын родился. А если бы сын стал таким, как его отец, я была бы самой счастливой матерью. И что мне тут ответить? Я осторожно приобнял девушку. Затем осторожно поцеловал её в лоб. — Будь счастлива, девочка, — благословил её я. — Будет у тебя ещё и муж хороший, и дети, которыми будешь гордиться. И своя хата лучше прежней. Не знаю, отчего вдруг у меня накатило этакое предвидение, но почему-то я не сомневался, что у Аси в этой жизни всё сложится очень хорошо. Приобняв девушку, я направился к выходу из деревни и больше не оглядывался. Надо было проститься с этой мимолётной частью своей жизни и уже поскорее возвращаться к старой. Глава 19 Император в дороге Разведчики-диверсанты из группы поручика Вострякова ориентировались на местности гораздо лучше меня. А если уж быть совсем честным, то они это делали прекрасно, как и положено людям их профессии, а я, увы, никак. Нет, на картах я все прекрасно понимал, с топографическими обозначениями проблемы не было. А вот самому использовать карту, если меня закинут куда-то в густой лес — все, сразу же пропаду. Спортивное ориентирование вообще не самая моя сильная сторона, да и не было никогда такой необходимости. На «гражданке» можно воспользоваться навигатором, а в армии мне всегда указывали дорогу старшие по званию. Теперь же я решил признать старшинство своих спасителей. Или пока спасателей? Ладно, когда выйдем к «цивилизации», так станут парни спасителями, а пока пусть остаются спасателями. Поручик Востряков говорил, что нам предстоит пройти сто километров. Эх, если бы на машине, то проделали бы этот путь за час, а то и меньше. А вот пешком, тут придется потратить дня два, а то и три. Но по польскому лесу, пусть и не такому дремучему, как тайга, но все равно, без дорог и троп, не меньше недели. Но кое-что меня в нашей «навигации» огорчило. Оказывается, сто километров от деревни до базы, это по прямой и если по карте. А в реальности все немного похуже, потому что даже дороги, даже железные, редко следуют по прямым линиям. Им, этим дорогам, приходится встраиваться в рельеф местности, в особенности природы и всего прочего, включая такой факт — позволяет ли собственник земли прокладывать по своим владениям дорогу? Впрочем, здесь все еще не так трагично, а вот в Британской империи дороги такие извилистые, что создается впечатление, что их прокладывала змея. — Ваше величество, — обратился ко мне старший группы. — До нашей базы имеются два пути. Один — он подлиннее, верст сто, а другой покороче, не больше восьмидесяти. Ишь ты, Востряков оперирует верстами, а не километрами. Сделав мысленное усилие, перевел родные метрические единицы в общемировые. Ну, сто верст — это примерно сто шесть километров. Не бог весть какая разница. А восемьдесят верст — это восемьдесят пять километров. Если на машине — так и ладно, мы бы и не заметили. А своими ножками, двадцать лишних верст отмахать по лесу — это существенно. А база — она уже неподалеку от линии фронта, там и связь, и какой-никакой аэродром. В том смысле, что может принять небольшой борт. — А в чем подвох? — с подозрением поинтересовался я, понимая, что есть какой-то «подводный камень», а иначе бы поручик сразу повел по короткому маршруту. — Тот, что в восемьдесят, он идет по болоту, — вздохнул поручик. Дальше можно не продолжать. Восемьдесят верст по весеннему болоту, которое начало заполняться талой водой — ну его нафиг. И проводника, судя по всему, у группы нет. Может, если бы летом, когда болота высыхают, появляются безопасные пути. Но и высыхают-то далеко не все. А тут… Даже если пойдем не по пояс в болотной жиже, а лишь по колено, то осилим за день не больше десяти верст. Ладно, пусть двадцать. А ночевать где станем? Тоже в болоте? Нет уж, нет уж. Как там в мультике про поросенка Фунтика? «Болото дом для бегемота, но мне сидеть в нем неохота». Но там еще и болото было поприличнее, да и теплое. А тут… Бр-рр. — Понятно, — кивнул я. — Понял, что болото это не наш вариант. А в чем трудности длинного маршрута? — А трудность, что нам могут встретиться э-э…скажем так, дезертиры либо еще кто. Тут у поляков деревни кругом, пройти незамеченными сложно. Придется двигаться по ночам. Ночью по лесу? Получше, чем днем по болоту, но тоже не айс. Но парни разведчики, думаю, знают, о чем говорят. А может, у них имеется дар «ночного зрения»? Или «ночного видения»? У меня-то такого дара нет, стану запинаться за каждый пенек, спотыкаться о каждый сучок. Но поручика надо слушаться. Он не хуже меня понимает «прелести» ходьбы в темноте. — Ваши предложения? — деловито поинтересовался я. Видя, что Вострецов немного смущается, подбодрил поручика. — Ваше благородие, вы старший группы. Вам и решение принимать. Я в данном случае — пусть и ценный, но только груз. — Идти по длинному. Он, пусть и длиннее, в чем-то и опаснее, но более предсказуем. А нас пять человек… — Шесть, — скромно уточнил я. — Шесть, — согласился поручик, хотя, если судить по его взгляду, своего императора он за боевую единицу пока не считает. — Пять автоматов, еще по шесть обойм к каждому, и с десяток гранат. В боестолкновения лучше не вступать. А вы, ваше величество, безоружны? Могу вам свой пистолет одолжить.