— Я только что еще раз разговаривала с Джорджем, — ответила Элис. — Все это не имеет смысла. Я для него чужой человек. Он не помнит ничего из того, что было раньше, или не хочет помнить. Я больше не верю в то, что что-то может измениться. Фрэнсис тоже не верила. — Он живет в своем собственном мире; это помогает ему уйти от воспоминаний. — Иногда я спрашиваю себя, был бы у меня шанс, если б ты тогда с ним не уехала. Шанс пробиться к нему… — Элис… Было бессмысленно в сотый раз начинать этот разговор. Элис спорила, плакала и кричала. То, что она в один прекрасный момент бросила бороться, было вызвано ее нервным истощением и депрессией, в которой она жила годами. Та прежняя Элис — Фрэнсис это знала — выцарапала бы ей глаза и пустила бы в ход все средства, чтобы вернуть Джорджа в Лондон. Теперешняя Элис переехала в Северную Англию, чтобы быть рядом с ним, и примирилась со своей бывшей подругой, чтобы хоть что-то получить из того, что она давно потеряла: близость и расположение Джорджа. Даже сейчас Элис ограничилась коротким замечанием, избегая дальнейших упреков и обвинений. — Я хочу уехать как можно скорее, — сказала она. — Тогда тебе придется опять искать квартиру. — Я что-нибудь найду. На первых порах, наверное, смогу пристроиться у Хью Селли, а там уже что-то подыскивать. Хью Селли, комендант… — Я бы не стала этого делать, — предостерегла ее Фрэнсис. — Он сразу этим воспользуется. И не думай, что когда-нибудь он откажется от своих намерений. Они остановились перед маленьким отелем в конце набережной в Скарборо. Грязные окна, поблекшие шторы, отслоившаяся голубая штукатурка. Несколько женщин, стоявшие и болтавшие у входа, прервали разговор и с нескрываемым любопытством стали пристально рассматривать автомобиль и его пассажиров. — Да ладно… — проговорила Элис и уже хотела открыть дверь. Фрэнсис задержала дыхание. — Попробуй все же немного больше думать о себе, — попросила она. — Ты всегда была такой сильной… Ты ни в ком не нуждалась. Даже Джордж в течение многих лет тебе был не нужен. Элис улыбнулась. — Я знаю, Фрэнсис, что ты имеешь в виду. Что я несу заслуженное наказание. Когда Джордж за меня боролся, у меня в голове была сотня других вещей, более важных для меня на тот момент. А теперь, когда я чувствую себя у последней черты и брошенной всеми и когда нуждаюсь в нем, — его больше нет рядом. Если б он отвернулся от меня со злости или из-за уязвленной гордости, я смогла бы его вернуть. Я смогла бы все ему объяснить. Но он болен. Я могла бы сделать то, что хочу, — но никогда больше не смогу до него достучаться. Судьба может быть такой коварной, ты не находишь? Она готовит нам такие повороты, которые невозможно рассчитать. — Да, — тихо сказала Фрэнсис, — иногда все действительно идет очень странно. Они помолчали. Женщины у входа еще глазели на них. — Если ты в следующее воскресенье опять поедешь к Джорджу, передавай ему от меня привет, — попросила Элис и вышла из машины. — Конечно. И, Элис, — ты не должна себя недооценивать. Ты не всегда будешь чувствовать себя слабой и одинокой, ты опять встанешь на ноги. Сама. Не связывайся с недостойным человеком. Элис кивнула. Фрэнсис посмотрела ей вслед — и лишь с трудом удержалась от желания показать глазеющим теткам язык. Она услышала голос своей сестры еще у двери. Тот, как всегда, был жалобным и плаксивым. Уже некоторое время в нем слышалась резкая нотка, которой раньше не было и которая выдавала нервный надрыв и хроническое недовольство. — Он обращается со мной хуже, чем с собакой. Ни одного дружеского слова, ни единого проявления нежности… И он так быстро раздражается… Иногда я по-настоящему начинаю его бояться. — Но ведь он не применяет насилие? — спрашивал Чарльз, уставший, как всегда, но проявлявший озабоченность. Виктория была человеком, который все еще мог пробуждать в нем сильные эмоции. — Нет, до этого не дошло, — подтвердила Виктория и через некоторое время важно добавила: — Пока не дошло. Фрэнсис, стоя в прихожей, презрительно скривила рот. Ох уж это вечное истеричное жеманство ее сестры! В последние годы она превратилась в женщину, постоянно ищущую сочувствия. Ее проблемы в браке были прекрасным поводом для того, чтобы повсюду вызывать жалость к себе, и, по мнению Фрэнсис, она слишком перегибала палку. Как будто Джон действительно мог поднять на нее руку! Она действовала ему на нервы, и только, и он просто прибегал к грубому поведению, чтобы держать ее на расстоянии. Но это было бесполезно. Чем холоднее он с ней обращался, тем больше она к нему липла — и без конца ревела. — Хорошо, дорогая, чем я могу тебе помочь? — воскликнул Чарльз. Теперь настала его очередь выслушивать ее причитания. Фрэнсис почувствовала в его голосе печаль, и в ней опять закипела злоба. Спустя два с половиной года после смерти Морин Чарльз отчасти вновь обрел внутреннее равновесие, но, разумеется, не стал прежним и не обрел вновь душевный комфорт. А теперь еще и Виктория со своими причитаниями осложняла его жизнь… Она была просто не в состоянии сама справиться со своими проблемами, а отец — слабый и неспособный подвергать ее даже малейшей критике — был самым подходящим человеком для ее исповедей. Она часами могла жаловаться ему, и при этом он никогда не терял терпения. Это же его Вики, его любимица! У Фрэнсис, которая, рассчитывая только на себя, попыталась привести ферму в порядок, при этом оградив отца от всех проблем, иногда возникало желание схватить Викторию и влепить ей пощечину. Это ей пришлось взять на себя самые тяжелые заботы. Виктория не имела никакого понятия о том, сколько раз за последние месяцы они находились на грани выживания. «Если б у нее были мои проблемы, она уже давно сломалась бы, маленькая глупая гусыня», — думала со злостью Фрэнсис. — Эх, никто не может мне помочь, отец, это самое ужасное, — сказала Виктория. — Джон так сильно изменился с тех пор, как вернулся с войны… Я его просто не узнаю. — Это произошло со многими мужчинами. Возьми, например, Джорджа. — Джордж, по крайней мере, неагрессивен. Он от всего отстранился, но никогда не говорит ничего неприятного. «И ты считаешь, что это лучше? — подумала с насмешкой Фрэнсис. — Хотела бы я знать, как бы ты отреагировала, если б Джон сидел в какой-нибудь халупе и рисовал, и совсем о тебе не заботился бы. Ты бы сетовала еще больше, чем сейчас!» — Может быть, ему просто необходимо какое-то время, — предположил Чарльз. — Сколько же еще нужно времени? — взволнованно спросила Виктория. — Скоро уж год, как закончилась война. Он вернулся домой победителем. Что мешает ему снова начать свою прежнюю жизнь? Он ведь мог бы вернуться в политику. Но нет, он этого больше не хочет. Черт возьми… — Вики… — мягко остановил ее Чарльз. — Ты знаешь, что я иногда думаю, отец? Как бы абсурдно это ни звучало, Джону не хватает войны. Такое ощущение, что он горит тем, чтобы еще раз там себя проявить. Он такой беспокойный… Он не может обрести свой собственный мир, хотя мир уже везде и давно. Это описание состояния Джона показалось Фрэнсис, на цыпочках прокравшейся по коридору к двери, чтобы лучше слышать разговор, на удивление точным. На удивление — потому что оно исходило от Виктории, которая обычно мало понимала, что происходит в других людях. — Если б он потерял на войне ногу или руку, — продолжала Виктория, — я решила бы, что он враждует со всем миром. А так… мы могли бы жить нормальной жизнью! — Он был когда-то очень приятным юношей, — сказал Чарльз. Голос Виктории стал еще более резким. — Был! Был! Иногда я думаю, что жизнь состоит только из «когда-то был». Когда-то все было хорошо. До войны. Когда еще была жива мама. Когда все мы были вместе, когда жизнь была мирной и безмятежной… «Она не может взять себя в руки, — с раздражением подумала Фрэнсис. — Разве она не понимает, что это и его раны тоже?» — Я это хорошо помню, — печально сказал Чарльз. — Джон был самым нежным, самым внимательным мужем, о котором только можно было мечтать. Жизнь с ним была такой чудесной… Я никогда не забуду нашу свадьбу. Самый прекрасный день в моей жизни! У меня были такие мечты… Ее голос встревоженно дрогнул. Фрэнсис представила себе беспомощное лицо отца. Что можно сделать с дочерью, которая все время плачет? Конечно, это разрывает ему сердце. Его маленькая Виктория, его любимица… — Я хотела, чтобы у нас были дети. Настоящая семья. Я так этого хотела… — Она-таки заплакала. — Все бы отдала, отец, чтобы у нас был ребенок! — Ты еще молода, — сказал Чарльз, ощущая явную неловкость; в его понимании это была не та тема, которую должны обсуждать отец и дочь. — Еще есть время. Однажды у тебя будет ребенок. — Каким образом? — Это прозвучало резко, почти истерично. — Откуда у меня может быть ребенок, если Джон… с тех пор как он вернулся из Франции, он… он ни разу со мной… вообще не прикасается ко мне! Фрэнсис слышала, как Чарльз встал и стал ходить по комнате. — Боже мой, Вики! Это не то, что… Ты не должна со мной это обсуждать. Об этом ты должна говорить со своим мужем. — Я и пыталась. Почти каждый день. Но он избегает этих разговоров и постоянно злится, если я их начинаю. Говорит, я должна оставить его в покое. — Если б была жива твоя мать… она наверняка смогла бы дать тебе совет. — Я просто не знаю, что делать. Он меня больше не любит. Я это чувствую. Все, что он когда-то испытывал ко мне, угасло. — Может быть, тебе стоит поговорить об этом с Фрэнсис? — предложил Чарльз, с совершенно явным намерением как можно скорее отодвинуть от себя эту проблему. — Она, как женщина, наверняка сможет тебе… Виктория нехорошо рассмеялась. Ее слезы вмиг иссякли. — Как женщина!.. Отец, что ты говоришь? Как раз Фрэнсис вообще не имеет никакого представления о таких вещах. Кто она? Старая дева без малейшего опыта! — Ты не должна так пренебрежительно говорить о своей сестре! — А как еще я могу говорить о ней? Не требуй от меня, чтобы я подобрала для нее добрые слова. Иногда у меня создается впечатление, что она единственная из нас всех, кого устраивает, что все так обернулось! — Виктория, я действительно разозлюсь, если ты продолжишь так говорить о Фрэнсис, — воскликнул Чарльз. Он и в самом деле казался возмущенным. — Ты же видишь, как она все здесь взяла в свои руки, — продолжала свои нападки Виктория. — Ведет себя так, будто она здесь хозяйка… Если б не умерла мама, если б Джордж не… не стал таким странным, то ей это никогда не удалось бы. Она определяет все, что здесь происходит. Самовольно снизила аренду, чтобы фермеры остались здесь… Снизила почти наполовину! Мне непонятно, почему ты ей это позволяешь! — По той самой причине, которую ты только что сама озвучила: чтобы фермеры и рабочие здесь остались. Иначе мы не сможем вести дела. — Она покупает овец. Коров. Лошадей. Ездит по рынкам и торгуется с продавцами как простая крестьянка. Это просто неприлично. Научилась водить машину и теперь колесит по округе. Она должна думать о том, из какой она семьи! Она унижает всех нас своим поведением!