Но десять минут спустя он по-прежнему спал. Я раздраженно замерла в дверном проеме, глядя, как во сне Ной переворачивается на живот, одну руку вытягивает вдоль тела, а вторую прячет под грудью. Подушка упала на пол рядом с тапками-собаками. Собираясь разбудить его, я решительно приблизилась, но, склонившись, потеряла дар речи. Это еще что такое? Ной что-то протестующе проворчал сквозь сон, и я поняла, что с моих влажных волос на него капает вода. Откинув волосы за спину, я снова наклонилась и осторожно, чтобы не разбудить, оттянула край его растянутой футболки. От увиденного мой желудок свело судорогой и к горлу подкатила тошнота. Вся спина Ноя – плечи, лопатки, позвоночник – все в чудовищных шрамах. Не может быть! Переваривая увиденное, я медленно выпрямилась. Не могла отвести от Ноя глаз – он спал как ни в чем не бывало, а мои руки покрылись гусиной кожей. Он медленно повернулся на спину, близоруко прищурился, глядя в мое лицо, и вдруг тихонько вскрикнул, когда его взгляд наконец сфокусировался. – Что ты здесь делаешь? – Где – здесь? – мрачно спросила я, стаскивая полотенце с волос и кидая его на спинку стула. – Поднимайся с моей кровати! Ной покрутил головой в разные стороны, потом медленно сел. – Прости, Кая, я даже не думал здесь спать. – Он сонно провел ладонью по волосам, пытаясь их пригладить, затем сунул ноги в тапки-собаки. – У тебя такое выражение лица, будто ты планируешь, как лучше вышвырнуть меня из своей комнаты. – Вообще-то нет. – Так ты хочешь, чтобы я остался здесь? – Он забыл про тапки и поднял голову, глядя на меня в упор. – С тобой, в твоей мягкой постельке? – Хватит шутить, – осадила я. Ной поднялся с кровати и теперь возвышался надо мной на целых пятнадцать или даже двадцать сантиметров, что не могло не раздражать. Мне хотелось предъявить ему претензии, расспросить о шрамах. Но я не могла вести себя грубо, пусть Ной и не доверяет мне так, как я ему. – Откуда у тебя шрамы? Он выгнул брови, как будто удивившись, но взгляд похолодел. – Какие такие шрамы? – Те, что на спине. – Так ты рассматривала меня во сне? Могла бы и попросить… – Хватит, – повторила я более серьезно. Я почувствовала удовлетворение, видя, как Ной избегает смотреть мне в глаза, как уставился в пол, только бы не отвечать. Раньше он выпытывал мои секреты, теперь я подобралась к какой-то его тайне. – Я… – начал было он, и я вздрогнула, не ожидая, что он так быстро сдастся. – Я попал в жуткую автокатастрофу. – Он пожал плечом, потом, немного подумав, добавил, будто для себя самого: – Да, ты бы и так все узнала. Затем Ной резким движением стянул с себя растянутую футболку, и я едва сдержалась, чтобы не отшатнуться. Я не испугалась увиденного, просто удивилась, ведь большая часть его торса была покрыта белыми рубцами. Я почувствовала мурашки по всему телу. Я тоже прячу много шрамов под одеждой, но тело Ноя – что-то за гранью реального. Скрестив руки на груди, только чтобы не коснуться его случайно и не испугать, я вдруг брякнула: – Как тебя сбила машина, если ты из дома не выходишь? – Потому и не выхожу, – недовольно отрезал Ной и попытался натянуть футболку, но я схватила его за локоть. – Погоди. – Его кожа была горячей, мышцы напряженными. Я старалась удержать зрительный контакт, но глаза сами собой опускались ниже. – Может, сфотографируешь? – рассердился он. – Значит, тебе в мою жизнь лезть можно, а мне в твою нет? – спросила я, и Ной поджал губы, явно чтобы не сказать лишнего. Я снова перевела взгляд на шрамы и сказала: – Это невозможно. – Мне до боли в пальцах хотелось коснуться хоть одного шрама, проверить, реальный ли он, но только теснее скрестила руки на груди. – Ты бы вряд ли выжил после такого. – Сюрприз. Я просто медицинское чудо и ходячий эксперимент для… – Посмотри, у тебя на груди и спине одинаковые отметины, будто тебя размозжило… Ной не дал мне договорить, снова схватил футболку и натянул ее через голову. Он тяжело дышал, кончики ушей покраснели, глаза были широко открыты. Я отступила на шаг, и он недовольно всплеснул руками: – Что еще? Почему ты уставилась? – Я не уставилась. Я хотела задать ему сотню вопросов, но чувствовала, что момент неподходящий. Ной уже насторожился и смотрит так, будто готов в любое мгновение сбежать. Я хотела спросить, когда именно он попал в аварию, хотела спросить, была ли эта авария настоящей или он все придумал, потому что эти шрамы… Мы встретились взглядами, и я как никогда отчетливо осознала, что в это мгновение Ной знает, о чем я думаю. Но я не могла остановиться и мысленно оформила последний вопрос: почему ты не выходишь из дома? Он не ответил, сказав вместо этого: – Есть вещи, которые тебя не касаются. По пути в УЭК я все никак не могла выкинуть из головы шрамы Ноя, поэтому ворота университета вынырнули из тумана слишком рано – я еще не была готова столкнуться лицом к лицу с реальностью. Доктор Арнетт был против того, чтобы я ходила на занятия, но мне необходимо контролировать хоть какую-то часть жизни. Мне было почти не страшно. Учеба – это нормально. Это правильно. Медицина, морг, вскрытие грудной клетки… Перед выходом из машины я несколько секунд смотрела на фотографию мамы, спрятанную в ежедневнике. С каждым днем я смотрела на нее все дольше, было страшно, что однажды я вдруг приду в себя и почувствую, как невидимая связь между мной и мамой рвется. Мне невыносимо не хватало ее, особенно в такие моменты, как сейчас, когда я приготовилась выйти наружу. Сжимая кулаки в карманах и стараясь не смотреть по сторонам, потому что все уже смотрели на меня, я прошла к третьему корпусу. Мне впервые в жизни было не по себе, было страшно. Внутренности сжимались при каждом шаге, я едва сдерживалась, чтобы не броситься бегом. В третьем корпусе народу было не меньше, но на меня никто не таращился – все были заняты своими делами. Инженеры обсуждали какую-то суперинтересную лекцию, на которую им стоит поехать в пятницу, и периодически всовывали проходящим мимо студентам листовки, вдоль окон установили столы с брошюрками, которые рекламировали дополнительные зимние курсы и факультативы. Я взлетела по каменной лестнице на второй этаж и ворвалась в туалет. Встала у зеркала и зажмурилась, чтобы успокоиться. Грудь рывками поднималась и опускалась. Все же нормально. Я в своей комнате. Я под одеялом. Я открыла глаза и без энтузиазма глянула на свое отражение. Оно было мертвенно-бледное, под глазами синяки. Замешкавшись на мгновение, я оглянулась на дверь, затем достала из сумки косметичку и добавила еще один слой макияжа, чтобы замаскировать синяки и ссадины. Как раз в тот миг, когда я приготовилась нанести румяна, дверь туалета распахнулась. Баночка со стуком упала в раковину, и я уставилась на свои руки, не веря глазам. Я уже не в себе. Я до смерти напугана. – Эй, ты в норме? – Справа от меня встала Скалларк. Она достала из раковины румяна и кинула их в мою косметичку. Взгляд в отражении был полон неподдельной тревоги. Я не знала, видела ли Скалларк то же, что и я, – бледное лицо с огромными от страха и удивления глазами. Но тут я сморгнула, кивнув: – Да-да, я просто немного не выспалась. – Я снова в ловушке, вновь в клетке. Вновь подступает мучительное чувство страха, заставляющее вздрагивать от каждой тени, бояться будущего, прошлого, себя, друзей, за друзей, за свою жизнь. – Рука все еще болит, – невозмутимо добавила я, и Скалларк кивнула. Неудивительно, что она поверила: моя бедная правая рука то и дело испытывает на себе превратности судьбы. – Так, – деловито начала Скалларк. Голос ее приободрился, и я почувствовала облегчение. – Я везде тебя ищу. Мы тут с Крэйгом чуть не подрались, решая, с кем ты будешь сидеть на биохимии. – Жаль, Аспен не ходит на занятия. – Боже. – Скалларк закатила глаза. – Я пошутила. Конечно же мы не дрались. Ну, посмотри теперь на меня… – Скалларк провела ладонями по своему телу вверх-вниз, затем раскинула руки в стороны и сказала: – Как тебе, разве не красиво? На ней был черный пиджак и юбка-макси в тон. Все бы ничего, если бы не гипюровый, чрезмерно эротичный топ под всем этим. – У нас различаются понятия о красоте, – наконец ответила я, и Скалларк понимающе хохотнула. Кажется, она хотела сказать, что у меня вообще нет вкуса. Закинув сумку на плечо и сполоснув руки, я двинулась к двери. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь вылил тебе на спину серную кислоту. – Хоть голос Скалларк и сочился ядом, в нем угадывалась тревога, что меня тронуло. Полным энтузиазма голосом я пообещала, что никому не позволю вылить на себя кислоту. Скалларк ткнула меня в бок, усмехнувшись. Я спросила, морщась: – Хочешь, чтобы у меня швы разошлись? – Прекрати меня пугать. Ничего не разойдется. – Просто идем на занятия, ладно? – Меня уже тошнит от них. Да, меня тоже. От всего этого. Мы вошли в аудиторию, и я тут же заметила Крэйга; он приветливо помахал мне рукой, я кивнула ему и обернулась как раз в тот момент, когда Скалларк показала ему язык. Встав за четвертый столик, я взяла протянутые Крэйгом защитные очки. – Ты как, в порядке? Прежде чем я открыла рот, Скалларк наклонилась в нашу сторону и заговорщицки сказала: – Она не любит, когда сто раз об этом спрашивают, так что лимит исчерпан, поберегись! Крэйг поднял брови и посмотрел на меня. Я пожала плечами: – Все хорошо, спасибо. Он отвернулся к кафедре, и я посмотрела на Скалларк, которая притворилась, что роется в своей сумке. – Может, прекратишь ему мстить? – едва слышно спросила я. – Я не мщу, – зашипела она в ответ. – Ну ладно, чуть-чуть. Но не из-за того, что он отказал мне. Хотя… нет! Это оттого, что он позволил взорваться в твоих руках коктейлю Молотова.