Аспен припомнил те пару фильмов, где пациентам кололи транквилизаторы, чтобы пытать. Что, если и здесь творится что-то подобное? Нет, невозможно, он ведь и сам провел в этой лечебнице не один день. Однако это было сто лет назад, кроме того, он прятал таблетки, а не принимал их. – Леда, эй. – Он легонько коснулся ее плеча, и она мигом очнулась. Подняла на Аспена глаза такого пронзительного синего цвета, что они казались ненастоящими, и несколько раз непонимающе моргнула. Он понизил голос до шепота, чтобы никто из пациентов или медсестер не слышал его вопроса: – Тебе же здесь не делают больно? Она качнула головой и посмотрела на свою книгу. Нет, не на книгу. Просто опустила голову на плечо и прикрыла веки. – Я немного устала… Аспен испугался: Леда выглядела так, будто ей поджарили мозги. Но он, чувствуя себя последней сволочью, все равно не мог не задать вопрос. – Леда, – шепнул он, наклонившись над столом, – почему ты попала сюда? – Я хотела себя убить, – глухо ответила она, обнимая себя за плечи то ли для того, чтобы закрыться, то ли чтобы согреть себя. Аспен заметил под рукавами белые бинты, и по его спине побежала дрожь. В эту минуту он и сам был не против забраться под одеяло и спрятаться от окружающего мира. – Но почему, Леда? Зачем тебе понадобилось это делать? – Потому что я устала от плохих вещей… Снова она говорит о плохих вещах. Аспен поерзал на сиденье, наклонившись еще ниже. – Расскажи мне, что это за плохие вещи, Леда, – прошептал Аспен, когда мимо столика провальсировала невысокая девушка. Леда тоже наклонилась к Аспену. Она была так близко, что он увидел ее огромные черные зрачки. – Мне не нравится, когда он это делает. Мне казалось, что я забыла это… но я помню. – Аспен сглотнул, а Леда постучала костяшками пальцев по голове, шепнув: – Это плохое место. – Кто-то что-то сделал с тобой? На самом деле он не хотел спрашивать, не хотел знать ответа на этот вопрос. Он бы предпочел, чтобы на его месте оказался кто-то другой. – Да… – пробормотала Леда, обнимая себя теснее. – Больно. Противно и больно. Я хочу свалить отсюда, – осознал Аспен. Но он не мог уйти. Леда готова рассказать, кто ее мучает. Аспен подтолкнул: – Леда, это сделал твой отец? Она безумно вытаращилась: – Что?! Нет! Папа любил меня! Он дарил мне подарки! Ага, не сомневаюсь, – омрачился Аспен, сглатывая горький комок в горле. – Тогда кто это сделал? – спросил он, решив не говорить Леде, что подарки еще ничего не значат. Его сердце громко забилось в предвкушении. Кто это делает? Это Криттонский Потрошитель? Сначала сотворил с ее матерью всякие ужасы, а теперь принялся за дочь? Почему именно она? Потому что она дочь Оливы? А может… вдруг Джек Стивенсон узнал, что Леда не была его дочкой, и за это маньяк его убил? – Леда, послушай, – Аспен осторожно взял ее за руки и нежно сжал тонкие пальцы. Руки Леды были бледными, худыми, немощными. – Скажи мне, как выглядит этот человек. – Если я скажу, он убьет меня. Аспен медленно вздохнул. Если так и продолжится, он ничего, вообще ничего не выяснит. Айрленд была права: это пустая трата времени. – Сейчас ты под наблюдением. – Он постарался тоном голоса передать ей уверенность в том, что она находится в безопасности. – К тебе не так-то просто попасть, поверь мне. Верь мне, – добавил Аспен, понижая голос до шепота, но Леда внезапно взбесилась. – Нет! – вскрикнула она, отшатываясь. Аспен и сам подскочил от испуга, отдернув от нее руки, как от огня. – Я не верю! Зачем ты это сделал?! Кукольные глаза. Красное от ярости лицо. Громкий вопль. Аспен сжался, не понимая, что происходит, а Леда уже вскочила, опрокинув стул. – НЕТ! Ее ноги запутались, она шлепнулась на пол, но все равно продолжала кричать, хотя Аспен был парализован шоком и даже не пытался к ней приблизиться. В зале поднялся шум, со всех сторон к ним мчались медсестры и санитары. – Больше ни за что не доверюсь тебе! – продолжала вопить Леда. Но вот она, обессилев, опустила голову на пол. Ее грудь поднималась и опускалась от судорожных вздохов. – Ты делал мне больно всякий раз, когда я верила тебе… Леда зажмурилась, и по ее щекам покатились слезы. Аспен никак не мог поверить в происходящее, словно это был один из ночных кошмаров или видений. И этот кошмар из прошлого Леды мог настигнуть его самого в любую минуту. Аспен вдруг отчетливо вспомнил, как просил, умолял Патрицию не запирать его в психушке; резко вспомнил, как просил не бросать его. Но в маленьких городках люди очень тщательно следят за своей репутацией, поэтому у Аспена не было шансов. Через полчаса, когда дежурная медсестра с пристрастием допросила его, Аспен наконец-то сумел покинуть больницу. Он не сказал ничего лишнего и сейчас, выйдя из этого огромного, загадочного здания, не мог сообразить, что делать с Ледой. – Аспен! – Услышав раздраженный голос сестры, он обернулся. Волосы встрепал яростный осенний ветер, по спине пополз холодок. – Ты снова навещал Леду? – спросила Альма, приблизившись. В руке она по-прежнему держала ключи от машины. – Не знаю, что именно ты ей говоришь, но после твоих визитов у нее всегда агрессивное поведение. Аспен сделал вид, что ослышался. Он склонил голову к плечу, глядя на старшую сестру сверху вниз. – Ты хочешь, чтобы я перестал? – Альма молчала, испытующе глядя на него. – Мне ты не вправе приказывать. – Как сестра, может быть, да, но не как ее врач, – категорично заявила она. Аспен вздохнул. Иногда Альма выглядела такой… пугающе взрослой. – Это вы вредите ей своими лекарствами! Чего ты добиваешься? Чтобы у нее спекся мозг? И снова Альма отреагировала не совсем обычно для себя. Она не стала язвить, а лишь с бесстрастным выражением лица скрестила руки на груди, сказав: – Я понимаю, ты считаешь, что поступаешь верно, но это не всегда так. Этой девочке вредит твое присутствие. Не знаю, что ты делаешь, но то, чем ты занимаешься, не приносит пользы никому из нас. – Подумав секунду, будто решаясь, Альма добавила: – Она не ключ для достижения твоих целей. Все ругательства, которые Аспен старательно подобрал для своей старшей сестры, мгновенно рассеялись. Весь гнев разом прогорел, и Альма, поняв, что спор окончен, развернулась и зашагала ко входу в лечебницу. Аспен с горечью смотрел ей вслед. Он не мог выкинуть из головы мысль, что раз уж предстоит сделать что-то неприятное и болезненное, то нужно делать это как можно скорее – рывком и без колебаний. Аспен боялся наступления ночи, но не потому, что день был полон негативных впечатлений и они могли отравить его сновидения, а потому что точно знал, что, коснувшись головой подушки и закрыв глаза, может увидеть только двух человек: Скалларк и Айрленд. Грань между реальностью и видениями, казалось, вообще стерлась начисто, поэтому, когда Аспен открывал глаза, он не сразу понимал, где находится. Он колебался между двумя полюсами, будто маятник. Раз – он в своем сознании, раз – в чужом. Он начинал паниковать, когда не мог выбраться из прожорливой тьмы. Он видел мир ее глазами, в ее сознании – внутри Неизвестной. Аспен стал вялым и совершенно разбитым. Таблетки, которые он принимал, больше не помогали – организм привык к лекарствам. Проснувшись среди ночи, он не сразу понял, что это его кровать. Он поднес руки к лицу, чтобы убедиться, что действительно существует, что не сошел с ума. Это все еще его квартира, где каждое из окон задрапировано темной тканью и задернуто тяжелыми шторами с кисточками, из-за чего не представлялось возможным понять время суток. Да Аспену было и не важно, – он ощущал лишь зверский голод и сонливость, из-за которой после приема пищи он сразу же возвращался в постель, накрывался одеялом с головой и окунался в мир видений. Аспен и раньше знал, что у Кэм Скалларк астма, что она в восторге от ярких цветов в одежде, как его старшая сестра Альма, и что она ненавидит чеснок. Но он не знал, что Кэм Скалларк всегда спит при включенном свете; не знал, что, ночуя дома, а не в своей комнате в общежитии, она ложится спать полностью одетая и с сумкой с необходимыми вещами под кроватью; не знал, что запирается в своей комнате на три замка, потому что боится, что, если уснет крепким сном, может никогда не проснуться. Очнувшись, Аспен вспомнил о припадке Леды и о пугающих конвульсиях Киры на полу кафе. Затем, закрыв глаза, погрузился в нездоровое любопытство Неизвестного, следящего за Скалларк в окна ее спальни. Снова он сумел разлепить горящие веки, почувствовал, что ресницы влажные от слез. И, не в силах перебороть усталость, нырнул носом в подушку, а вынырнул посреди шумящего от ветра кукурузного поля. Будто провалился сквозь собственную кровать в иной мир. Аспен поежился и отшатнулся. Он все еще чувствовал жар в глазах, влажную на спине футболку. Холод пронзил его так внезапно, что едва не снес с ног. Находиться в теле Неизвестного всегда было тепло. В одиночестве же он чувствовал себя незащищенным, будто новорожденный. Аспен побежал к знакомому амбару, чертыхнулся, споткнувшись о какой-то камень, взлетел по ступеням на второй этаж, забился в угол. Здесь было теплее. Почувствовав, как его мышцы расслабляются, сумел расправить плечи и мыслить здраво. Он старался не смотреть на Айрленд – слишком много ужасов для одного дня, поэтому уставился на дощатый пол. Голова постепенно стала горячей, будто перегревшийся на солнце плод, и Аспен прижал локти к ушам и сжался в комок. Это сон. Маньяк, схвативший Айрленд, говорил о ее матери так, будто она жива, хотя та месяц назад погибла в пожаре. Значит, это не может быть будущее. Если психопат говорит о ее матери как о живой, возможно, это прошлое? Но разве прошлое можно увидеть во сне? Это точно сон. Один и тот же много раз повторяющийся сон. После каждого из видений в теле Неизвестного Аспен чувствовал себя так, словно его выпотрошили, а после пробуждения вновь собрали. После этих же чудовищных сновидений он чувствовал себя полностью отдохнувшим. Со стороны лестницы послышались знакомые шаги, и Аспен поднял голову и увидел Айрленд. Вот только она смотрела куда-то в сторону, а не на него. Будто видела вместо него другого человека. Аспен глянул назад, зная, что там, за спиной, ничего нет – сплошная стена, – но не мог не убедиться – таким жутким был взгляд Айрленд. Ничего нет. Дерево, изъеденное жучками, паутина. Сквозь щели чувствуется слабый ветерок. Немного успокоившись, Аспен обернулся, и вдруг оказался ослеплен ярким светом софитов. – Не трогай меня! – Болезненный удар по лицу привел его в чувство, и он крепче навалился на Киру. Она изо всех сил вопила, пытаясь избавиться от тяжести. – НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! НЕ ТРОГАЙ! Аспен испугался, хотел отдернуть руки, но не мог остановиться – пальцы яростно сжали горло Киры, перекрыли доступ к кислороду. Он хотел, чтобы она умерла. Пусть она умрет. Пусть она умрет. Так будет лучше для всех. Так будет лучше для нее. Кира пыталась столкнуть Аспена с себя, но он сильнее прижал ее к полу, продолжая душить. – Аспен! – прохрипела Кира, царапая его руки, и внезапно случилось невероятное: он отшатнулся, ослабил хватку. Неужели она видела его? Кира, воспользовавшись подвернувшейся возможностью, вцепилась Аспену в волосы, и он изумленно вскрикнул, когда боль прострелила затылок и виски. Он тут же взял себя в руки, сжал ее бедра своими коленями и заорал: